носом: молодежь тянет вдаль. Я, однако, и не всякую старость считаю за мудрость: молодежь остается с длинным носом, а глядящие накоротке просто с носом. Я это знаю.
Приписка на полях Письма из Московского Полесья. I. О шарах.
Получил записку от инженера Власова приехать «на созываемое Мозом заседание для обсуждения вопроса о спуске Заболотского озера». Записка была написана карандашом неразборчиво, и слово Мозом (Мое. Земельным отделом) я разобрал как «мною» и подумал, что инженер Власов, заведующий осушением — делом выпрямления реки Дубны с целью осушения края, собирает нас к себе в болотную квартиру. Я с волнением понял, что статья, как это бывало, как пуля попала в самую жопу.
Я так заинтересован в этом деле, я бросил все свои другие дела и пустился искать болотную квартиру инженера Власова. Но я еду теперь как враг народа, если 4 строки нрзб..
Внизу подо мной летние облака, между ними ничего не видать в глубине. Вы подумаете, я лечу высоко на аэроплане, но нет: я плыву по Заболотскому озеру на лодке и смотрю с ее носа в глубину отраженного неба. Ни попросивший у меня места в лодке секретарь ячейки, ни нанятые мною гребцы не думают, что я просто любуюсь отражением неба в тихой воде. Они думают, что стараюсь разглядеть на дне озера шары водоросли Claudophora sauteri. Старший гребец был тот самый, кто первый недавно подвез меня к месту нахождения водоросли, после чего я написал заметку в защиту этого необыкновенного растения ледниковой эпохи, оставшегося теперь только в двух точках земного шара, где-то на севере Германии и в этом Заболотском озере. Если бы гребец, местный крестьянин, знал, что моя защита шаров послужит препятствием к спуску озера, он выловил бы все эти шары, выбросил их в яму и закопал. Секретарь ячейки едет собирать материалы с горделивою целью написать «опровержение». В его глазах я враг народа вернее всего как человек, увлеченный какими-то личными делами в ущерб общественному. Гребец смотрит проще. Вот там виднеется местечко, называемое у рыбаков «тоня Троцкого». Название родилось в тот момент, когда мимо тони проезжал Троцкий на утиную охоту, случилось в этот момент рыбаки вытащили тоню, полную рыбы. И название тони навсегда осталось за Троцким. Я почти никогда не охочусь за утками и презираю охотников за ними из интеллигенции, утка — это дичь для охотников-промышленников, а охотник-артист не считает это даже охотой. Но разве простецкие люди поймут это. Они считают меня вольным или невольным агентом интересов тех высших столичных охотников, для которых я под предлогом охраны шаров добиваюсь охраны утиной охоты, баловства.
Все сошлось роковым образом против меня. Я известный охотник, каждый день меня видят, как я натаскиваю собак в болотах, и я же написал статью в защиту «шаров». Охота в этом краю полупромышленность. Натаской собак можно кормиться. Никто здесь не подумает назвать мое занятие баловством. Но чтобы егерь мог написать статью против осушения болот, — это совсем непонятно. Между тем я даже не знал, что заметка моя напечатана. Я просто зашел после натаски в чайную, и тут мне сказали: «Хорошо, что вы вчера не зашли, в чайной были пьяные, все кричали: расстрелять его, утопить его в болотах!» Немало волновались люди трезвые, от которых я это узнал. К сожалению, их было немного. Я им рассказал, что не писал статьи против спуска озера.
Я им так объяснил:
— Пьяные люди хотели вчера меня расстрелять и утопить. Пусть! Вправе все-таки я требовать себе суда и на суде защитника? Так и озеро, без суда приговоренное к смерти, через меня требует себе суда. Я не против спуска, но призываю ученых на суд.
Потом я сказал еще понятней:
— Многие из вас, когда в доме умирает свой человек, зовут свидетеля смерти, попа, доктора или нотариуса. У озера тоже, может быть, есть завещание, оно потом обогатит вас, но сказать об этом оно может только ученому.
Сидевший в чайной на это сказал:
— Позвать попа, как ловко сказано! Знает, что сказать!
Но, конечно, втайне остались при своем. А вечером я получил приглашение от главного инженера, заведующего всей мелиорацией края.
На полях Кроншнепы. Он все кричит одно: «Виж, виж, виж!» А я сижу за кустом и говорю ему: «Ты-то меня видишь, а я-то тебя не вижу».
Заболотский пастух с жалейкой приходил ко мне на день. «Что будешь делать?» — «Уток ловить». Вечером он меня дожидался. Сломалась дудка. «Ты пой, а я буду слушать». — И я шел и слышал пение.
Как муж в лошадь переделался, а жена в корову.
Хотя я никогда не был народником, но воспитывался среди них, и этика моя народническая. Я всю жизнь приглядывался к мужику, и убеждение мое сложилось прочное, что его все обманывают и что русскому государству как-то вообще нельзя существовать без обмана мужика. Я не народник, но чувствовал себя в народе приблизительно как Миклухо-Маклай на Новой Гвинее среди дикарей.
Старая Дубна
Всякий знает по Киплингу, что такое джунгли, или без Киплинга, просто по «Огоньку» и другим иллюстрированным журналам хорошо знает о Центральной Африке со львами, к которым подъезжают любители на автомобиле. «В дебрях Уссурийского края» Арсеньева распространились во многих изданиях у нас и за границей. Но о дебрях Московского Полесья никто ничего не сказал. Я собираю материалы.
Весь водосбор потопленного края приблизительно 120 тысяч десятин, из которых 40 тысяч под поймой Дубны, местами непроходимой. Да, есть места в зарослях Дубны, где была нога человеческая. Но мы часто в зарослях черной ольхи в воде находим столетиями пролежавшие под водой дубы, признак иного прошлого края. Народная память передает множество фактов, обращенных в легенды о золотых лугах прошлого этого края. Вот, напр., в месте, где едва-едва можно теперь подойти к Дубне, прыгая с кочки на кочку в обход плесов, хватаясь за ветки обвитой хмелем ольхи для сохранения равновесия, можно увидеть признаки каменного моста через реку. Рассказывают, что это был мост Грозного. Назовут какой-то островок с дубами, где были его охотничьи колышки. Нет никакого сомнения, что край затоплен в не очень давнее время от засорения русла Дубны. Результат нивелировки показывает, что в одном месте вода, чтобы перелиться в Волгу, должна подняться вверх: она не может. Кроме того, текущие с гор в Дубну речки подпирают воду. И теперь, когда едешь по Дубне на лодке, представляется удивительная картина, кажется, что речки в нее не сливаются, а выливаются.
Надо забыть едущему паутинной сетью протоков и зарослей поймы об удобствах: мухи, слепни, комары, берега, невозможные для отдыха, в деревнях нет ничего, иные крестьяне даже хлеб себе покупают в городе, питаются в летнее время до нового урожая больше квасом да луком. Красота, однако, не считается с нашим человеческим идеалом счастья. Та часть Дубны, которая называется Грибановской, необычайно красива. Вода покрыта белыми лилиями и желтыми кувшинками. Тростинки от воды всегда шевелятся, как будто от рыбы. Множество цветов. Густая сильная зелень ольхи. Цапли, утки, кулики. И сколько тут в 1 нрзб. недавнее время было лосей!
Мы проехали так десять верст на Грибановское озеро, и почти у каждого плеса секретарь ячейки говорил: «Какая красота!» И вдруг услыхали, где-то вблизи среди природы, дикой и девственной, звуки машин. Показалась стрела экскаватора. Старая Дубна со всем своим таинственным миром девственной природы, легенд, преданий, суеверий кончилась.
Новая Дубна
Друг мой, я не вздыхаю о русалках и цаплях Дубны, нет! Мне смешны эти вздохи, а иногда и досадны. Я слишком все это люблю, чтобы помириться и только вздыхать. Все живое должно умереть, но мы должны присутствовать при этой смерти, чтобы из всех этих материалов создать лучший мир. Все воскреснет потом, все!
В редакцию «Красной Газеты» ответ на вопрос: «Что нам нужно взять у Толстого?»
Толстовское творчество так близко к органическому целостному процессу творчества жизни, что его произведения кажутся нам почти как сама жизнь. В наше время господствует литература тенденциозная, только по теме близкая к жизни трудящегося человека, рабочего и крестьянина. Я бы желал, чтобы современная литература заимствовала у Толстого его близость к самой жизни и через это обрела бы естественную правдивость, подвижность, свободу.
18 Июля. Сергиев день (12-й урок).
В Переславище годовой праздник. Был Павел Кручихин. Продолжаются толки в чайной.
Только на полчаса вырвался с праздника с Нерлью. Сегодня она скоренько, не путаясь в следах, подвела к тетеревам и стала. Подводка была вполне совершенная, но когда порвались тетерева, она пробежала за ними десятка два шагов. Надо будет один раз ее хорошенько одернуть, чтобы осталось навсегда.
19 Июля. (13-й урок, но будем считать 14-й, причислив выход вечером 2-го Июля к уроку).
Ранним утром ясно, потом дождь на один час, и опять солнечно и не очень жарко, после обеда опять дождь.
Я прошел с Нерлью по Журавлихе на Захаров Остров, потом краем Полубарского до Трестницы и можжевельниками вернулся домой. Что-то сталось с бекасами, на всех моих местах их было гораздо меньше, чем в прошлый раз.
Нерль один раз, схватив ветер, провела около ста шагов, после чего вылетел бекас, вела она точно так же, как Кента, т. е. была первая стойка с подогнутой ногой, потом подводка тихая на коротких ногах с коротенькими остановками. Я, однако, не поверил подводке по такой маленькой птице и решил, что вела она по кроншнепу, а на пути подвернулся бекас. Но через некоторое время она проделала то же самое на 50 шагов и подвела к самому бекасу. Тогда я уверился. Еще было раз, переместился бекас. Она его не видела. Я пустил ее на то место карьером. Она остановилась на всем ходу. А еще раз она, удалившись от меня, не хотела вернуться и на свисток мой только голову повернула в мою сторону и села. С трудом я долез до нее по глубокому болоту. Она сидела возле молодого большого серого кроншнепа. Не тронула! Но самое главное, конечно, это полная картина потяжки, стойки и подводки по бекасу. Правда, было довольно бекасов, которых она спихнула, но это исключительно по причине моей практики.
Сегодняшний день я считаю концом школы второй ступени. Теперь Нерль поступает в Вуз, т. е. я начну с ней охоту не для себя, а для нее. Ученье в Вузе будет продолжаться до полной уверенности в собаке, когда я буду думать об охоте для себя.
Итак, Нерль прошла школу 1-й и 2-й ступени со 2 по 18 июля в 14 уроков. За это время я два раза был
