домой. Для брака записи даже не требуется, все дети обеспечены, и женщина два месяца не работает до родов и два после родов. Гулящих, однако, только две, все держатся парами (потому что все-таки работы очень много и пища неважная).
Жизнь в колхозе фабричная. Она тяжелей деревенской и скучней. И там можно улучшить жизнь свою придумкой: нажег углей, отвез в Москву и поправился. Тут все продумано, только работай: 14 к. и самое большее 18 к. за час. В деревне любви к человеку больше, чем тут: неравно работают люди, и на глазах все, и все укоряют ленивых, а ленивые заведуют. Тут свара постоянная.
На днях постановили перейти на коммуну. Есть надежда, что так будет лучше: все-таки коммуна, идея. А члены правления, конечно, рассчитывают, что на коммуну больше будут давать. Вот хотя бы трактор, что это за машина: каждый день чинить приходится.
30 Апреля. Отзимок. Утром мокрый снег белеется на воротах и заборах, а на земле делается грязь.
Вчера Петя телеграмму прислал (просит денег). Читаю К. Леонтьева. Из его пророчеств многое сбылось, напр., о падении монархизма в Германии{72} при небольшой неосторожности правительства в отношении России и Франции.
1 Мая. Вчера вечером ходил на тягу с Трубецким и Огневым. Морозило. Желтый холодный закат — серп и звезды над черными зубцами лесов.
Утро солнечное, потом чудесные майские облака.
Снимал торжество на площади. Когда сходились организации, то настроение поднималось сильно, главное, мальчики удивляли стройностью своих колонн. Потом, когда собрались, оказалось, что кого-то нет из Москвы, и так долго это было, ждали, ждали, а неизвестно из-за чего. Фотограф снимал, и к нему власти относились с редкостным уважением, как будто он был главное лицо, и все собрались только затем, чтобы сняться.
М. сказал, что «пролетарий» в первоначальном значении значит производитель потомства.
Колхозы при благоприятных условиях превратятся в фабрики с одной стороны, 1 нрзб., с другой — рабочих людей («пролетариев»).
Мужики теперь на племя не телок, а бычков оставляют, потому что телок резать не дадут.
Члены правления: «все полагают на производство, и до человека им дела нет».
Среди самых серых мужиков приходилось слышать рассуждения о поколениях нашем и будущем: «почему те такие счастливые люди, что для них все, а для нас ничего».
2 Мая. Стоят майские холода, но трава растет и так сильно, что ее чуть не на глазах пуками выбрасывает из земли. Кукушка.
Ходил к Игошину в Параклит (Утешитель):
Вид попа (волосатого, в подряснике) для множества «натуральных» людей очень противен, чем и объясняется, что мальчишки в монахов бросаются камнями, и здоровые парни вроде Игошина надругаются.
На полях: Табельщики и бригадиры.
Единство в разнообразии называется «законом природы», — и это единство действительно суровый и страшный закон, сила самого божества (так дерево: ствол — единство, листья все разные).
Наша бюрократическая механизация стремится навязать единство самому многообразию природы…
Убит человек и нет его личности. Все, что было в нем, теперь остается на совести общества. К этому «страшный суд», на котором хозяин не спрашивает голоса подсудимого, а просто отбирает овец от козлов.
Я шел к председателю колхоза, и почти у ворот мне встретился мрачный молодой человек в кепке и сказал, что председатель.
Мы разговаривали о нашумевшем…
Никаких обязательств между полами, а держатся парами… детей в ясли — сколько хочешь, а живут и держатся мужей. — Почему так? — спросил я спутника. — Потому, — ответил он, — первое, что работа у нас все-таки очень уж трудная, а второе, пища пока тоже неважная.
Сквер. Демократизация.
Д-р Варушин сообщил, что ему поступила (в отдел) жалоба. Оказывается, в небольшом скверике посреди города ночная любовь оставляет большие следы. Утром дети «этим» играют и приносят даже домой, им очень нравится надувать презервативы. В «Смычке» для ознакомления выставлены все виды презервативов.
Май. Куда ни пойдешь, куда ни взглянешь, в воде, в траве, в деревьях, даже в воздухе все движется и возится. И это действительно, есть настоящее движение мира: это мы все, размножаясь, проходим земной свой путь: на зиму все замираем, потом опять и каждый год. Ночь. Люди в Сергиев, сквере. Наутро дети находят презервативы и надувают их.
В каждой передовой «Известия» считаются с теми заграничными публицистами, которые болтают в своих газетах, будто варшавская бомба — дело наших собственных рук{73}. И каждый раз, читая эти статьи, краснеешь за «родину»: до чего же мы упали, что смеют о нас так думать заграницей, до чего унижены, что находим нужным в передовых официальных газетах защищаться.
3 Мая ночь провел в лесу на току. 4-го Мая весь день спал. В этот день к вечеру собрался холодный дождь. Утром 5-го мая лежал мороз, но солнце очень яркое и будет жарко.
Читаю К. Леонтьева. Самое худшее его предчувствие сбылось и мрачные пророчества осуществились{74}. Настоящая действительность: «Не хотели чтить царя, чтите… Сталина. Сброшена царская мантия, и трон и сам царь расстреляны, но необходимость царя осталась: в дыру кляп забили и корабль хотя и плохо идет, но все-таки на воде держится».
К. Леонтьев — смелая, героическая натура, но… можно было предвидеть, и сам он предвидел, что из всего его дела выйдет лишь жест.
В наше время правительство обладает теми кадрами, которых не было при царе: фанатически преданной ему молодежью. Вот почему троцкизм, воронизм, перевальцы должны сойти на нет: это прежние либералы{75}.
А может быть, Леонтьев был бы и доволен нашей партией: пусть хамство, но ведь все-таки и хамство тоже, если довести до конца, то будет уже не хамство, потому что предел одного значит близость другого. Леонтьев сказал бы: «Этой костью либеральная Европа подавится».
Глухари. Лес подлежит корчевке. Локомобиль к корчевальной машине. Идея рассказа: К. Леонтьев среди прогрессистов. (Отдать справедливость глухарю (красоте): но истоки критики прогрессистов — эстетизм и барство.)
На полях: Хлебы, череда гостей, именины, и т. п. — событие, когда…
29-я весна от рождения (поэта).
29! — и все-таки обычное словоделие (Шампанское).
К. Леонтьев и прогрессисты.
Мать — либералка, монархисты все или не умные или крайне 1 нрзб. заскорузлые.
Вечером у Кожевниковых. Знакомство с Влад. Андр. Фаворским{76}.
6 Мая. Перепархивает снежок. Еду в Москву. 1) Дело Раз. 2) нрзб. 3) Замошкин{77}.
Человек русский, которого не хватает у Гоголя: др. Варушин (из семинаристов), гекзаметром «туберкулез» (хвала наркомздраву Семашке), как теленок отдается и от ласки закатывает глаза, так что показываются белки голубоватые.
Продолжаются майские холода. Был в Москве. Дело с налогом фукнуло. Виделся с Лидиным, — это мой термометр. Жена у него ослепла (вот бедный! первая жена умерла в родах, вторая, сестра ее — ослепла!) В пессимизме он ужасном, но едва ли от семейного горя. Булгаков пришел — в таком же состоянии, Казин — тоже. Предсказывают, что писателям будет предложено своими книгами (написанными) доказать свою полезность советской власти. Очень уж глупо! Но как характерно для времени: о чем думает писатель!
Купил «Записки писателя» Лундберга{78}. Вот писатель: умный, образованный, честный и не безвкусный, но… по-видимому, претензия на ум все убивает. Книги его, однако, наводят на мысли начать свои мемуары.
На полях: Вдруг понял, почему он мне неприятен: это Мариетта Шагинян.
Не было еще случая, чтобы мне отказывали в журналах, но больше уже и не просят. Самое же главное, что сам чувствуешь: не нужный это товар, всякая инициатива глохнет. Итак, или мемуары или экзотика.
Реквием. Памяти Л. Андреева{79}. Из предисловия В. Невского: «Жизнь Л. Андреева, этой оригинальной индивидуальности, ставшей в противоречия с нами особенно резко и непримиримо, когда этот старый мир погибал, и на его развалинах возникало что-то новое и прекрасное».
Не согласен, что современная жизнь есть прекрасное, потому что «прекрасной жизнью» понимаю момент творческого воссоздания настоящего из прошлого и будущего. Мы же теперь не творим, а бунтуем еще, потому что мы не спокойны в отношении прошлого, мы его отрицаем еще только, поэтому у нас только будущее без прошлого и настоящего, жить будущим, не имея ничего в настоящем, чрезвычайно мучительно, это очень односторонняя и вовсе уж не прекрасная жизнь.
— За свободу совести, за свободу печати, за неприкосновенность…
— Свободу? у нас самое свободное государство. Вот доказательство. Мы понимаем свободу личности не в пространстве, как анархисты, а в коллективе конечно. Итак, наш рабочий коллектив предоставляет каждому трудящемуся наибольшую во всем мире свободу.
— Трудящиеся! мы все трудящиеся.
— Конечно, не всякий расходующий свою трудовую энергию может быть назван трудящимся. Мы называем трудящимися тех, кто работает в советском государственном предприятии, фабриках, колхозах и учреждениях государственного аппарата. Все эти лица пользуются свободой совести, поскольку совесть их является формой личного выражения совести пролетарского коллектива… За что же гореть? за анархическую совесть или за буржуазную? Ведь староверы горели за веру свою, выраженную в перстах, в иконах и книгах, они могли на вопрос «за что горите?» поднять вверх два пальца — и все! Назовите же вы или покажите то, за что вам гореть? Подумайте, ведь решительно все, названные вами лозунги, входят внутрь нашей рабочей программы: у нас все ваше — либеральное, прогрессивное и рациональное только без лицемерия либералов — все в пентаграмме{80}. Покажите же, за что вы хотите гореть, мы, может быть, вас удовлетворим.
— Крест.
— Пожалуйста, несите крест, у нас Голгофа для всех открыта. Не хотите истинной Голгофы, идите в Живую церковь: там недурно{81}.
На полях: Они говорят, болтают и врут потому, что сделали кое-что: Октябрь не шутка. Вам же нечего сказать на эту болтовню, потому что вам надлежит кое- что сделать (может быть из себя крест поднять!).
«Время переходит: перейдет как-нибудь без нас, а когда перейдет, мы тогда тоже примкнем к хорошему», — так живет и думает старая интеллигенция в Сов. России.
Надо бы против пентаграмм крест поднять из себя, а это тяжело очень.
Вчера смотрел, как со Страстного монастыря снимали огромных майских чудовищ, лягушек с 1 нрзб. головами{82} и т. п.
За событиями не надо гоняться. Каждое событие дает волну, которая достигнет непременно и тебя, сидящего за 1000 верст от исхода его. Нужно было быть готовым в себе самом, чтобы по появлении в твоей повседневной жизни понимать и общую мировую жизнь. На деле, конечно, есть множество волн, которые докатываются до тебя едва заметными и потому не воспринимаются. Но среди них все-таки везде найдется довольно, чтобы думать и понимать историю. Вот ограбили, сбросили колокол у нас — я понял борьбу креста и пентаграммы.
Православный крест… монархия… попы… панихиды… урядники… земские начальники — невозможно!
С колокольни Расстреллиевской{83} сбросить крест не посмели, зато маем и в октябре устраивают из него посредством электрических красных лампочек пентаграмму…
На полях: В Федерации, а, говорят, и
