кажется, что это она сейчас только от его взгляда вспыхнула.
17 Мая. У ежей, таких умных, есть…
В природе ежей, таких умных…
Еж иногда поступает так, будто он вдруг как бы забыл, что в колючках. Не знаю, почему это? У меня на днях один ежик из-за этого чуть-чуть не погиб. Он вылез ночью из ящика своего и задумал пролезть на волю через балясины в терраске. Щелка была узка, он застрял — вперед не лезет и назад нельзя, потому что колючки упираются в дерево, если подаваться назад. Хорошо мы скоро заметили, несчастный уже задыхался. Пришлось ведь выпиливать балясины, вот с какой силой он лез вперед.
Жалко мне стало этого ежа, и я решил его выпустить, но посмотреть, куда он пойдет. Смутно я помнил то место, где нашел его, — Дубец, но вот именно и хотелось мне, чтобы ежик сам нашел свое родное место. Я уложил ежа в особую мою ежовую шляпу, в которой раз принес ежа, и так она и пошла специально для ежей, птиц и всяких маленьких зверьков. На первой полянке в лесу я посадил ежа на землю, сам стал поодаль. Он полежал, полежал, потом вдруг дернулся — раз! раз! и быстро побежал в кусты. Я за ним издали, стараясь не шуметь.
Описание весеннего леса. Тишина — секрет понимания леса. Сова (сучок свалился — испугана). Накололись ландыши. Сухая листва. Шелест. Добрый характер ежей (защищен колючками). Вокруг поляны (не хотел переходить открыто). Замирание. Посидит немного и бежит. Потом надолго замер. И стал чесаться — весь бок вычесал лапкой, как собака. Другой бок. И тихонько пошел, нюхал носом листву, что-то быстро хватал. Дерево — стояло… Канавы и проч. — это и была ежовая родина. Все другие ежи спали, потому что ночью жизнь.
За оврагом, откуда начинаются родники добра и зла, по ту сторону…
Цветы в воздухе. Раньше всех деревьев цветет в нашем климате ольха и замечательно — на снегу, когда все деревья спят, когда у берез даже и сок не шевелится, ольха процветает, а листья раскрываются нескоро, даже после березы. Отчего это? А еще интересней осина, та тоже очень рано покрывается червяками, стоит она как бы вся темная, потом это сменит на зеленые червячки, и стоит совсем зеленая, но это все цветы, а распускаться начинает она очень поздно: когда на березе лист в копейку, она только-только почки раскрыла. Начинаются цветы у нас в воздухе. (Начало.)
Семафор. Известно, что в охотничьем словаре нет хвоста: у волка — полено, у лисы — труба, у зайца — цветок, у борзой — правило, у гончей — гон, у сеттера — перо, у пойнтера — прут. Только раз было, слышал я в устах охотника слово «хвост». На севере один старик признался мне, что раз в жизни своей видел черта в глаза.
— Какой же он? — спросил я.
Старик раздвоился в глазах и таинственно пролепетал мне:
— С хвостом. — Какой же хвост? — спросил я. — Коровий, — ответил он.
Значит, у охотников с хвостом только черт, а если кто-нибудь скажет о звере 1 нрзб. «хвост» — верный признак, что он ничего не понимает в охоте и только ружье держит в руке, больше наган.
Моя лайка Бия прислана мне из Нарыма, в лайках я ничего не понимаю и принужден говорить о хвосте: он у нее чуднее, чем у всех животных, и лежит на спине, свернутым в колечко. Как назвать его, разве крендель? Но тоже нельзя, потому что в минуты крайнего недоумения, вопроса, крендель развертывается и пресмешно повисает поленом.
Недавно три мальчишки шли по той стороне ручья, а я на этой с Бией. Вот мальчишки поравнялись, и один из них стал выделывать что-то непривычное языком, давать клички, чтобы раздразнить Бию. Она остановилась крайне удивленная, уши рожками, а кольцо со спины, как распаренный крендель, стал развертываться и падать…
— Хвост-то, гляди хвост, — крикнул один мальчишка.
Когда крикнул, крендель опять завернулся.
Тогда первый мальчик опять гикнул.
Крендель опустился.
— Вот так хвост! — крикнул второй мальчик.
Третий же резонно сказал:
— Это не хвост.
Крайне удивленный и обрадованный я спросил:
— А что же это?
— Вот опять подняла, вот опустила. Это не хвост, а семафор.
С тех пор временно, пока не узнаю от сибиряков, зову у лайки хвост семафором.
19 Мая. Цветет черемуха. Под березами легкая тень. Осина стоит густо-зеленая во втором цвету, потом, когда береза вовсе станет где-то зеленой, осина начнет покрываться сначала не зелеными, а бурыми листьями… Есть ивы, которые только теперь цветут и сильно пахнут. Вот теперь интересны липы, такие черные.
Поездка на Зооферму «Лисья поляна»{91}.
Из беседы с извозчиком:
— Скоротечный, двухгодовалый анжинер.
— Мальчишка от политики, комсомолец, мешающий работе: «гуттаперчевая пробка».
Революция нахлобучила (жил человек и вот…).
Строительство не отрицает, везде видно строительство — вот и зеленый город в Софрино — хорошо? — хорошо. А если подумать, что для этого города надо на сто верст разорить — не дюже хорошо. Одну фабрику выстроят, а пять разберут…
На полях: Легенда извозчика: «Привезли 5 вагонов крыс из Америки». Вдруг — «не туда!» и отправили дальше. На 1 нрзб. крысы отдыхали.
Из лесов на холм вынырнула деревушка и название ее «Вынорки».
Зоофермы —
1) Архангельская
2) 1-я Московская (под Пушкином)
3) 2-я Московская строится
4) Тобольская
5) Байкальская
6) На острове Путятин в заливе Петра Великого — Дал. Вост.
Зооферма в Европе самая большая, в Америке есть.
Лисофон.
Баргузин (помесь куницы с соболем).
Таркули и Алинька
Кинг
Норковый сарай.
«С» — Значит Copellaru — легочные глисты.
Тан и Тувинка (Тувинской респ.)
Как образуются дырочки в вольерах: ставится дерево, ветер качает сук, он рвет ячейку… Выскочил. На дерево. Окружили дерево. За голубем спустился. Когда хватил, — 2 нрзб. и был пойман (покусал).
Дали «Мишку», а бумажку бросили, он за бумажкой и нашел дырку. К счастью в руках оставалась половина — разделили на части, давали и привели. Антонина Яковлевна Ченцова.
Правда ли, что соболь очень нервный вымирающий зверь. Нарыв у Тони. Под наркозом операция, вынули скуловую кость и живет.
Единственный случай оплодотворения в неволе: у Мантейфеля.
Необходимо образование, а та запись:
«Она спала. Он подошел, понюхал. Посикал и сам лег».
Через 1 ½ месяца (июль-август) гон у соболей, а теперь уже приучают самца к самке, она на него лает.
Случается, сожрет соболенка от испугу (девать некуда — собственность). А лисица раз живого зарыла. Мантейфель дал калошу, она взяла зарыла калошу и этим отвела душу, а потом ничего.
Мусик и муська
Кривой зуб
Мусик зажирел и не мог, Муську дали Хромому. Когда вернулась к нему — радостная встреча: отмывал ее. А Кривой зуб, когда дали ему Муську, бросился на нее (у него своя).
Любовные запахи тайги не разгаданы.
Раз утром ее наши мертвой с выеденным боком и внутри сперма: он ее загрыз, потому что она еще была не в полной течке: изнасиловал и загрыз.
Рубен Багратионович Шхилянц.
Лисятник: 600 старых + 800 молодых и еще будет (всего 1500). Старый в среднем 1200, молодой 500.
Кошки лисят соболей кормят и котят дают соболям.
Сука лежала с лисятами и рычала.
Енотовидная собака ходила по 2 нрзб.
Енот американский медвежеобразный.
Заготовка корма в голодное время и эфемерность фермы: слишком велика не согласуется со всем другим: соболей кормить или людей: люди стали есть голубей, телят запрещено резать.
На полях: Спец-человек непременно должен иметь горизонт деревенского.
Есть такое на свете для каждого из нас, что вот самый опытный и не видел, и слава Богу: ведь всегда же есть такое страшное, что, кажется, вот если увидишь, так и жить потом не стоит. Не резали у меня на глазах женщину или ребенка. С другой стороны, по старому опыту, по тому, что видел, думаешь: а и нет там, в самой жизни, того страшного, что мы предполагаем. Зарежут на глазах ребенка, и окажется, особенно страшного так, как предполагаешь, в том нет. По крайней мере, пулей при мне убивали не раз и совсем ничего. Не так как было: как-то «ничего». Только я очень боюсь, что это не простое «ничего». Жизнь без всякой примеси традиции, воображения — «ничего». Но… жизнь и 1 нрзб. без той примеси? Тоже вот никогда я не видел спаривания людей при солнечном свете где-нибудь на траве чтобы недалеко от дороги. Люди чтобы по дороге шли, дети… Мерзости такой никогда не мог себе вообразить, и рассказываю так понемногу, что недавно удалось видеть.
Такого не может быть другого дня, как сегодня: май блестит, ночи нет. Мы уговорились идти вечером в лес. К чаю приходит из огорода. Спрашиваю: «Ну как всходит? — Молчит. — Почему ты не отвечаешь? — Не хочу. — Но так же нельзя, мне кажется, если ты поработаешь в огороде, то в этом я виноват. — Никого я не виню… а просто не хочу отвечать…»
Я ухожу из комнаты, и не только прогулка вечером становится невозможной, а едва ли состоится Никола[6], если только я не стану шутить с ней, как будто ничего не бывало. Однако эти мои приемы действуют все меньше и меньше. Никакими придумками не возьмешь.
Эта ее самодурь является, думаю, от хорошей жизни, т. е. дети поставлены, устроены, все есть, а я заметно не могу обойтись без дома, без уюта, без болтовни, без гостей. Я без нее гостей накормить не могу, я одеться не могу — все у нее! Вот она разбаловалась и дурит. Ей все равно, может вполне удовлетворить самодурь. Защита и от нее — Лева, его нет. Как же быть? Сразу тут трудно, а надо почаще вон из дома и к этому бездомью (возможно ли?) приучать себя.
Очень возможно, что ее удовлетворяет самое мое расстройство, что этим она участвует в моей жизни. Без этих эксцессов она себя чувствует кухаркой, огородницей, хозяйкой, но не женой. Это эксцессы яловой самки, сформированные характером. Едва ли тут как-нибудь и обманешь…
Вот мое художество, восторг мой от весны, от солнца, сотни тысяч людей читают меня и ждут нового слова. А она знает, что стоит ей выкинуть за чаем какую-нибудь маленькую штучку свою и все это художество разлетится, как дым. Есть наверно особое злобное наслаждение пользоваться такой силой…
Как же иначе?.
Если бы она, как С. А.{92} переписывала мои рукописи и вообще вела плюс к тому и это хозяйство, то было бы много мучительней.
Если бы она товарищем была в художественной работе, другом, как было прежде, когда она не знала общества и «держалась» за меня. Я ведь этого хочу, но это прошло… Она хотела бы на машинке писать, как жена писателя, а огород, вероятно,
