то же по-ложение для совестливого человека, что и теперь.

Ну, какой это князь — наш «князь»! и все-таки между нами есть классовая рознь: через остатки его гвардейства мне передается эта классовая неприязнь (привилегии] офицера и разночинцы). Так наверно у нынешнего проле¬тария есть неприязненное «классовое» чувство к интелли¬

55

генту.Этанеприязньполучилатеоретическое,государствен-ное и прямо боевое утверждение под именем «классовой борьбы». Рассказывали мне, что некто во время чистки принес кипу фотографических снимков, на которых в группах везде был он: группа лиц — это им расстрелян¬ные… Разумеется, чистка сразу прекратилась, человек оказался потрясающе «чист»…

На полях: Тайный прикрепителъ

Назвали двух видных писателей (Л. и П.): что будто бы они в ГПУ. Разница между ними была будто бы в том, что одному дали сначала гепеушный паек, и он, чувствуя не¬ловкость в поедании дареного пайка ни за что, поступил на работу в ГПУ; другой, напротив, узнав, что П. получает гепеушный паек, очень хороший, сам поступил в ГПУ, и после того ему тоже дали паек.

Что же это? похоже становится, что скоро один за дру¬гим, скрывая друг от друга, все будут в ГПУ?

4 Февраля. Один день вчера был спокойный мороз, и сегодня снова мягко метет.

Вспоминаю, кто-то серьезно говорил: «Не верьте, это клевета: Ольгу Форш вовсе не хотят добивать, пусть рабо¬тает…» Значит, относительно кого-нибудь другого, писа-теля возможно и такое решение — добить, чтобы не мог больше работать.

5 Февраля. Рассказывали, будто на вечере у Горького Авербах, заметив, что Толстой сидит нарочно спиной к какому-то знаменитому пролетарскому писателю и вре¬мя от времени обертывается к нему и просит подать ему то редиску, то ветчину, вдруг встал и начал чистить «гра¬фа» до последней степени неприлично. Толстой, все вы¬слушав, сказал, что отвечать ему не будет, потому что Авербах для него есть [образец] полнейшей бездарности. Так сошлись талант (спец-человек) и охочий к власти (парт-человек). Там и тут, конечно, довольно пустопорож¬них людей, жалких на стороне таланта и наглых на сторо¬не власти. Но в общем, огромно большая часть пустопо¬

56

рожних сейчас сидит около власти. Превосходно, что не хватает бумаги и закрылось 300 журналов. Одновременно открываются специальные журналы, где пустоболтам жить трудно.

Самосохранение на людях: общее дело, партия, власть; в себе: талант, специальность.

Верно вплоть до спора с Р.: он не советует брать комна¬ту в Москве, и лучше углубиться в себя и быть честно с самим собой в стороне, отказываясь от «благ»… напро¬тив, я…

7 Февраля. Если бы я, напр., пришел в РАПП, повинил¬ся и сказал, что все свое пересмотрел, раскаялся и готов работать только на РАПП, то меня бы в клочки разорвали. (Так было, напр., с Полонским и со многими другими). Причина этому та, что весь РАПП держится войной и су¬ществует врагом (разоблачает и тем самоутверждается); свое ничто, если оно кого-нибудь уничтожает, превраща¬ется в нечто: и вот, конечно, это должно возбудить гнев, если некто из вражеского стана сдается и сам себя без боя превращает в ничто (прямой убыток).

О. Форш написала книгу «Сумасшедший корабль», пробовал читать, не мог, манерно. Книга ужасно не по¬нравилась, и ругают ее отчаянно.

Слышал такой разговор: «Нет, что вы! мы решили ее (Форш) не добивать, пусть работает». Значит, могут и так решить, чтобы добить и заставить перестать работать.

8 Февраля. Сел за Даурию и перестал заниматься фо¬тографией. Мне дана одна струна, или, сказать вернее, ли¬рическая нотка, одна для всего, так что если я чем-нибудь занимаюсь, то одним только, напр., музыкой, или фото¬графией, или рассказом, или стихами; но чем бы ни зани¬мался, по всему видно, что это я, только я так могу; есть люди, которым дана не одна нотка, а сто, но моей одной довольно, чтобы знать о себе, о своей личности как непо¬вторимой: раз был, заявил о себе и больше никогда не повторюсь.

Культура — это связь людей в пространстве и времени.

57

9 Февраля. Вчера Фаворский сказал, что фотография передает случай, а живопись событие… и что на этом пути фотография, конечно, может считаться самостоятельным искусством.

Жизнь есть единство, и не только событие, но каждый случай в ней есть явление целого. Но, конечно, надо впе¬ред понимать целое, чтобы узнавать его появление в част¬ном (впрочем, если не понимать, то хотя бы допускать). Если взять в пример фотографию, то целое, как невиди¬мое изображение, а проявление, как явление целого в час¬тном.

На полях: Вопрос о возможности работать

Писатель яркий, вроде Белого, главным образом не тем нетерпим, что у него иная идеология, а тем, что он, как «известный», имеет индивидуальность кричащую, — выросшую за пределами революции. Отсюда ясно, что чем больше показываться на людях, тем, значит, больше навлекать на себя вражду.

10 Февраля. «Классовую борьбу» теперь при подавле¬нии враждебных классов надо понимать как борьбу за го¬сударство. Весь наш писательский разлад и состоит в том, что принудительная сила государства распространилась теперь и на искусство и его работников. До сих пор все ху¬дожники были как бы вольноотпущенниками государст-ва, и им предоставилось свободное самоопределение, ил¬люзия, по-видимому, необходимая для худ. творчества. И поскольку государство теперь лишает его грамоты воль¬ности, он является естественным врагом государства. Путь полит, деятеля становится прямо противоположным пути художника, и требовать от художника полит, де¬ятельности, и наоборот, от политика — искусства все рав¬но что устроить искусственно заворот кишок…

На полях: Перемешать искусство с политикой все равно, гто устроить искусственно заворот кишок…

Сталин в легендах бесконечно привлекательней Лени¬на: Сталин решительный, честный, готовый помочь… Мне

58

думается, что скоро он поймет, какой перегиб делает по¬литика в отношении искусства, и что-то произойдет. Ко¬нечно, если только этот перегиб не является вестником войны, распада, вообще какого-то конца…

Максим Горький. Большой человек — все равно что от¬крытый сосуд, вызывающий во всяком желание заткнуть его пробкой. Так вот и заткнули Максима Горького всей коммуной.

Прежде чем полюбить врага, нужно так сделать, чтобы его забыть и потом, достигнув блаженства (как солнце), встретить прежнего врага само собою с любовью, потому что солнце Господнее льет с одинаковой любовью свет свой на праведных и неправедных.

Но как же забыть-то врага? Взяться за такое большое дело, которое он по малости своей не мог бы даже и ви¬деть, а не то что мешать. Это великое чувство жизни, та самая «предустановка» целого, благодаря чему каждое частное явление, каждый частный случай был как прояв¬ление целого.

(В чем дело? Ведь я именно так и жил. Вчера мы с Пав¬ловной вспомнили свою жизнь простую в лесах и сказали согласно: «мы хорошо жили».)

Итак, вот и выход из тупика: к нынешним («классо¬вым») врагам нужно подходить со своим миром (солнеч¬ным) и стараться любовью светить в темноту их. Надо различать их, как делает солнце с предметами, т. е. надо вступать в общение с каждым лично, а не иметь дело с их собранием (Солнце никогда не должно вступать в прин-ципиальный спор, потому что свет больше принципа — он факт.)

Самое большое в мире теперь [то], что между нами (по¬нимая себя как личность) и чудом стала физика. Борьба была с природой (смертью), борьба личности за бессмер-тие, и победила физика. Молодость, идеализм! Так было в молодости с самим творцом физики Реомюром, конечно, он хотел тоже преодолеть смерть и преодолел: сам пре-вратился в термометр. Верно так и все христианство, как

59

[борьба за бессмертие]: все стало физикой, и сам Христос перешел в Воскресенье, Рождество, куличи, крашеные яй¬ца и другие подробности быта.

Война выясняет нам жизнь как счастье («ее свободу») в пределах всегда возможного плена (рабства) и смерти. Отсюда вывод на мирную жизнь: надо быть всегда гото¬вым умереть или отдаться в рабство; это дает спокойст¬вие, но не счастье. Счастье в том, чтобы не попасться ско¬ро в плен или под пулю. На этом счастье и зиждется все искусство.

12 Февраля. Снова вернулось тепло, метелица, и в бе¬лом чернеют строения Лавры, знаменитая колокольня с разбитыми колоколами и все…

— Чего ты смотришь? — спросил меня маленький маль¬чик.

— А что это, — спросил я, указывая на здание Лавры, — ты знаешь?

— Знаю, — ответил он бойко, — это раньше тут Бог был.

Как это вышло славно у мальчика: что, значит, если и нет теперь, то все-таки же он был. Вот именно… Итак, если кого-нибудь верующего спросят о Боге на чистке, то он, веруя, смело может сказать: Бога нет (думая про себя: был).

На чистке. «Как относишься к религиозному культу? — Бога нет». Сильно сказано было, и чистке был бы конец, но какой-то ядовитый человечек из темного угла попро-сил разрешения задать вопрос и так задал: — Вы сказали, что теперь Бога нет, а позвольте узнать, как вы думаете о прошлом, был ли раньше Бог. — Был! — ответил N.

Наполях: За пределом необходимости нагинается царство свободы…

Маленький порядок возле себя тем хорош, что вызыва¬ет чувство большого порядка, что-то вроде готовности к самообороне при всяком неожиданном бедствии (толь¬ко в этом часто, почти всегда, бывает иллюзия та, что дан¬ный момент (настроение) принимают за длительное со¬

60

стояние… Как же закрепить в себе эту готовность? Вот тут и подходим к жертве… Сейчас же к жертве и так один + два + + три получится нечто, и когда придет беда (смерть), то сумма жертвы (скопленная добровольно смерть) станет против той определенной смерти (смертью смерть!)

Все переменится скоро от радио, электричества, возду¬хоплавания, газовых войн, социализма и дойдет до того, что каждый будет отвечать за оброненное внутренне сло-во (вроде Бог). Все слова, улыбки, рукопожатия, слезы по¬лучат иное, внешнее, преломленное, условное значение. Но в глубине личности спор о жертве (Троица) останется и будет накопляться. Быть может, настанет время, когда некоторые получат возможность шептаться, больше и больше, воздух наполнится шепотом, или нечленораздель¬ными звуками, или даже теми начальными словами, ко¬торыми говорят маленькие дети, и наконец как у детей, выйдет первое слово… и тут начнется эпоха второго при¬шествия Христа. (Слова, записанные от прохожего чело¬века.)

Начинаются слухи, подобные тому, что Буденный ис¬чез (куда он может исчезнуть, как не в Китай!). В противо¬положность всем прежним демонстрациям перед возмож-ностью войны, теперь о всем чок-молчок, и это больше всего убеждает, что опасность войны очень серьезная.

Дорогой, не углубляйтесь в чтение таких умных книг. Вам кажется, что этим самоуглублением Вы достигаете высшей ступени относительно окружающего Вас обще¬ства, на самом же деле Вы через умные книги становитесь просто умнее себя самого, и это воображаемое более ум¬ное существо в Вас презирает, в сущности, не окружаю¬щую среду, а Вас самого настоящего, без книг, просто ска¬зать: чужими мыслями Вы убиваете в себе собственное творческое всегда гениальное дитя…

N. сказал, что сила