корреспондент. В 10 у. — баня.
В 9 у.—10 у. беседовал с корреспондентом местн. газе¬ты, дополнил его неплохую статью о себе.
В 11 д. ходили с Петей в баню — роскошное каменное здание с колоннами на Золотухе — канаве, вырытой будто бы еще при Иване Грозном. Не доходя до бани, на откосе Золотухи лежал человек с костылем. Он лежал к нам за¬дом. — Не умер ли он? — спросил я Петю. — Нет, — отве¬тил он, — смотри, на локте у него белое пятно, приглядись: оно движется, он дышит. — Но может быть, кончается? — Это да… нет, едва ли! посмотри, он лежит на куче гравия и на припеке, слишком обдуманно лег для умирающего. — А если, — ответил я, — он успел обдумать и так просто лег умирать, положив костыль возле себя, есть что-то хоро¬шее в такой смерти: рядом друг-костыль, и никого больше не обеспокоил: костыль, гравий, песок, солнце. — Петя по¬
652
смотрел, вдумался и сказал: — Да, это правда, смерть ни¬чего себе.
Через час, вымытые, мы возвращались этим местом. Человек с костылем лежал. Мы присмотрелись к белому пятну на локте. Между нами была решетка. — Разве по-смотреть? — сказал я. — Не надо, — отв. П., — посмотри, вон там на откосе еще лежит, а там вон еще… — Мы пошли.
А если он умер, скоро ли обратят внимание? Едва ли скоро. Разве кто-нибудь раз заметит и подумает, вроде нас, а потом, опять проходя тем же местом, взглянет на то же самое неподвижное белое пятнышко на локте. Но жен¬щины могут и сразу же заметить, сойдутся две, взглянут, зайдут с другой стороны, окликнут. Мужчины нескоро, а женщины да, они могут скоро. Почему это?
Из Москвы от Страхова телеграмма: — Прошу пере¬дать Пришвину Пинеге начался ледоход Сплав идет по де¬сяти речкам из семидесяти двух.
Ехать, ехать скорее, чтобы войти непосредственно в лесную среду! но с пароходом, кажется, плохо: кажется, сегодня не пойдет. Получился «пыж»…
Сведения с пристани противоречивые. Петя в бегах, кажется, едем завтра в 8 у., если найдем какую-то Медве¬деву, у которой наша броня.
Опубликованы предсказания погоды на севере: с 22 Мая резкая перемена к теплу, а сейчас должно все холоднеть. И сейчас же после чтения стало теплеть. День весь был солнечный, и к вечеру все теплей и теплей. У реки встре¬тил женщину с тремя немецкими легавыми, она сказала, что дупелей бьют ст. Сухона, Большие Дворы.
Сергенев Алекс. Ксенофонт.: Ленингр., 7. Лодочник. Орлов Николай Иванович: Ленингр., 9. Фотограф. Алексей Голубцов — три немецк. легавых.
Наполях: Глухари наиграли шею. Нина Пославская
16 Мая. Солнечно и холодно. Рано сбираемся, чтобы утром в 8 ч. выехать, и вдруг на пристани оказывается: стерли мелом написанное «в 8 утра» и написали «в 8 вече¬
653
да». Берем на пристани номер, маленькую комнатку из фанеры, вокруг все слышно, как будто попали в центр то¬ка. Приписка: (Разговор о человеке, ищущем себе хоро¬ший обед, собака о трех ногах.)
Вчера явился охотник Н. И. Орлов, великан и с уни¬верситетским образованием, произвел впечатление та¬лантливого человека. Рассказывал много интересного об утиных, глухариных и дупелиных охотах. «Как найти глухариный ток? Случалось ли вам, наблюдая ток, уди¬виться: было много глухарей, и вдруг нет ни одного, и ни один не взлетал, куда они делись? А вот как бывает…» Ор¬лов, растопырив пальцы на ладони, показал движение крыла сверху вниз: это означало, что глухари спустились бесшумно вниз и пошли пешком. Значит, на ток глухари прилетают, а с тока уходят. Вот и надо искать глухариные тока еще в марте: «вы находите глухариный след, идите ему в пяту и придете к певчему гавку». Вначале глухари не поют, а только дерутся внизу, и два охотника могут их на¬гонять друг на друга. Позднее, когда глухари наиграют шею, надо приходить на ток с вечера и выслушивать при¬лет. На полях: (Глухари кончают петь, когда распустится осиновый лист.) Глухарь будто бы прилетает токовать всегда на свою сосну, и если ее срубят, токует на ее пеньке. Когда глухари слетелись, прилетает токовик и облетает весь ток.
Орлов рассказывал об утиных охотах на челноке Сер-генева, об охоте на лосей: «сотнями бьют, 2 р. килогр. мя¬со, сколько хотите».
И вот раз уже не приходится ехать, мы решили с утра отправиться к Орлову и продолжить разговор. Около де¬сяти у. мы вторглись в дом Орлова, и разговор наш про¬должался до 4 дня. С головной болью и при полном рав¬нодушии хозяек (жена и дочь: похоже на Яловецкого) это было нелегко выдержать. Под конец к нам присоединился «северный король охоты» Сергенев, которому я заказал себе к осени челнок (задаток 100 р. — всё 350 р.). Лучшая утка Сергенева «Красавка» живет у него 18-ю весну (было, жили до 12 и до 15 лет, но кончались насильств. смертью).
654
Сергенев уже лет 30 как работает над своим челноком, де¬лая ежегодно по одному. А конечно, многие копировали.
Молодые сидят по закрайкам на сухом месте, а стари¬ки токуют на мокром, но глухарки держатся сухих мест, и потому молодые нахаживают глухарок…
Тока глухариные от Егорья (23 Апреля—6 Мая) по Ни¬колу (9—22 Мая), пока не развернется осиновый лист.
Дупелиные высыпки от 24 Августа по 27 Сентября.
В семь вечера мы перешли на пароход и в 8 наконец-то выехали. В каюте очень хорошо и в рубке тоже, только в общей комнате стульев мало. Во главе с каким-то раз-вязным молодым человеком с морск. знаками компания играла в карты, а мы стояли и не могли поужинать. И толь¬ко уже когда я стал сильно нажимать на прислугу, глав-ный картежник поднялся и сказал мне: — Садись, папа¬ша!
К вечеру холодно, тихо, закат строгий, красный, реку перелетали утки парами.
17Мая. Ясное и холодное утро. Наконец-то я выспался. Берега низкие с растрепанным лесом, как и у нас в Загор¬ске. Буксиры ведут плоты уже не в Вологду на фабрики, а в Сев. Двину. Наш пароход очень медленный, и только 18-го мы приедем в Устюг, а в Котлас, вероятно, рано ут¬ром 19-го.
Молодой человек сидел на лавочке весь день и, каза¬лось, чем-то вполне удовлетворенный в себе, с блаженст¬вом смотрел на воду, на лес. Месяц огромный показался в лесу и медленно вышел из чащи, и мягкие волны паро¬хода стали колыхать и дробить его отражение. Молодой человек не выдержал и, завернув штанину свою, показал ногу-протез, новенькую, хорошо отполированную, с ве¬ликолепными никелированными пряжками. Увидев та¬кую ногу издали, пассажиры стали сходиться и толпой окружили молодого парня, удивляясь чистой работе: мно¬гие трогали отполированную ногу и поглаживали, а он, довольный, завернул вторую штанину, и там тоже оказа¬лась точно такая же новая блестящая нога в хороших но¬
655
вых чищеных башмаках и даже с калошами. — А ну-ка пройдись! — сказал кто-то из толпы. И калека, спустив брюки, встал и быстро пошел, так быстро и верно, что ка-залось, будто он заводной. И, как заводной, он, дойдя до борта, завернул кругло, достиг своего места и сел.
Месяц почти не уменьшился, когда вышел из леса, и нам стало при месяце на большой лесной реке Сухоне так понятно счастье калеки: жизнь вблизи так хороша! приписка: а мы на стороне и мы так мало понимаем, что она хороша: нужно, чтобы ноги отрезало, и тогда обраду¬ешься даже и деревянным ногам приписка: заменяющим природные свои.
Кто-то говорил в толпе:
— А в деревню приедет, станет, наверно, сразу же дев¬кам показывать…
Приписка Так редко бывает: Месяц приписка: под-нимаясь не уменьшался. Капитан и тот удивился ему, положил мне руку на плечо, показал на месяц и сказал: — Вот бы сфотографировать!
На полях: Мысль о жизни хорошей без ноги соединилась с за¬коном сузема.
На полях: На гужой сторонке и старушка Божий дар.
В Тотьме лесопильный завод, много ссыльных. Ссыль¬ный из Воронежа рассказывал, что им теперь ничего жи¬вется и он лично зарабатывает иногда до 18 р. в день, но больше 5—6 р., и жить можно…
На полях: Деревни без деревьев.
18 Мая. Продолжается холод при солнце. Морской хо¬зяин с К° ухитрились всю ночь просидеть за картами, они были так заняты, что в уборной не успевали воду за собой спускать, и утром от этого и от табаку в рубке ужасная вонь. Приписка: До того было мерзко, что я остановился у стены и стал пристально упорно глядеть на морского хозяина. — Ты что, папаша, глядишь на меня? — спросил он. — Любуюсь тобой, — ответил я. — А кто ты и зачем едешь? — Я — инспектор качества, — ответил я. И еще
656
потом ссора с прислугой за то, что она вовсе не пользуется вентиляторами, а еще капитан, и еще, и еще, и так везде всюду во всем некультурный человек не хочет, не может, не умеет пользоваться техническими достижениями, со¬здающими возможность лучшей жизни. Между тем где-то и у них дремлет какой-то эстетический запрос. Вот когда мы приехали в Устюг и капитан и другие побывали на ба¬заре, всюду начался разговор о каком-то розане, и через некоторое время матрос весь в поту обнимал тяжелый горшок с довольно высоким деревцем, приписка: (мор¬ской хозяин) принес его и поставил посередине стола в рубке, и весь экипаж, восхищаясь, собрался тут и смот¬рел на деревце. Приписка: Инспектор по качеству думал: красота в добро переходит, и добрая вещь сама собой и красивая. — Розан, розан, прекрасный розан! — гово¬рили женщины. — Если роза, — спрашивал я, — то почему же она без шипов! — Не роза, — отвечали они, — то роза, а то розан: это другое, роза с шипами, а у розана цветы по¬меньше, но зато без шипов.
Незадолго перед Устюгом высоки живописные берега Сухоны перешли в знаменитые опоки. В Устюге Сухона слилась с Югом, и началась широкая «малая» Двина. Ме¬сяц красный огромный над водами. И капитан почувство¬вал и сказал: — Вот бы снять!
19 Мая. Вчера с вечера без всякой катастрофы стало теплеть. Мы приехали в Котлас в 2.35 ночи, сдали вещи на хранение и пошли светлой ночью искать жилище. В гос¬тиницу не пустили, в доме колхозника тоже ничего не на¬шлось, попали в комнату для приезжающих леспромхоза, где на двух койках спали два лесничих, между ними на столике стояли два стаканчика для водки и тарелка с се¬ледочными хвостами. В полудреме на столах провели время до утра, и, когда начались занятия, в Леспромхозе нам устроили номер приписка: Красный угол и присла¬ли сюда человека для ознакомления с производством.
