стоит ногой упереться в дощечку, скрепляю-щую станки гармоньи, как рама едет, палочки выкатыва¬ются, и падаешь внутрь со всем содержимым кровати. На стенах висят лохматы обоев неопределенного цвета, из под них вторые лохматы газет: это все великие полчища клопов; и так всякая вещь сделана так ужасно плохо, как будто делал человек, задавшийся целью методически му¬чить множество людей, посещающих дом. Даже стол с по¬веденными досками: ничего поставить нельзя, все съез¬жает и скатывается на пол, а из тарелки выливается. И какая рационализация! в умывальнике оторвана крыш¬ка — воду можно наливать без задержки, форточка просто вынимается и прислоняется внизу к стене; в уборной на деревянному полу просто топором вырублен желобок для стока. И возможность жить в таком-то жилище мы получи¬ли через начальство и с трудом удержались в нем: дежур¬ная разбудила ночью в 2 ч. и долго не отставала, требуя впустить незнакомых людей, отвечая на все аргументы: «вас двое, а коек четыре!»

663

В 4 верстах надо переезжать Верхн. Тойму: река сбе¬жистая, выносит медленно тающий в ельниках снег и по¬том мелеет. Сейчас это большая река, лошадей нам дали до реки, а на другой стороне в дер. Сухой нос ждут лошади из обоза Леспромхоза, присланные из Вершинной Горы.

Так мы выехали в 6 утра. Погода вернулась холодная. На ржаном поле заметили стайки ржанок, их зовут здесь серули. Перевозчик старик переправил нас на ту сторону бурной лесной Тоймы. Там, в Сухом носу, нас ждали «ле-дяночки», лучшие лошади обоза, работающего на ледяной дороге, моя, напр., каряя по 4 комплекта таскала. Снимал старика на Тойме.

На полях: узкое место: вокруг лес, медведи

Ехали по правому высокому берегу Тоймы, и на другой стороне был высокий берег. Было за Сухим Носом краси¬вое озеро, пересекали лесные ручьи. Сморчок у дороги много помог нам определиться во времени года: когда-то давно, кажется, мы видели сморчки под Москвой. Там и тут в лесу еловом белел снег, а между тем лягушки толь¬ко что икру выметали, но еще более удивительно было для нас, что в то время, когда снег еще не вышел, наклю¬нулись березовые почки: это показывает, насколько ле¬систость влияет на задержку оагеркнуто: снега на тая¬ние снега. Слышен шум весенней реки, сквозь неодетые ветви берез, покрытые зелеными почками, виднеется вни¬зу голубая река.

Не везде ли тут именно ельники охраняют истоки рек? Мне кажется, это множество весенних речек, текущих по огромным пространствам лесных массивов, только и от¬личают этот лес от подмосковных.

Мы ехали шагом, стараясь не уезжать далеко от подво¬ды, следующей за нами, приписка: В глухом лесу мы обо¬гнали женщину в голубой новой юбке, в ярко-желтом платке, шла она босая очень быстро и в 1/212-го приеха¬ли в д. Горку, сняли тут старинную церковь и потом от¬правились в рядом с этой деревней на р. Тойме Вершину (тут сельсовет). Пока выкармливали лошадей, мы отдох¬

664

нули, беседовали с зав. лесопунктом о Пинеге. В 4 в. вы¬ехали и километров через 10 переехали Тойму приписка: где стоял трактор «Сталинец»: стоял, или не решаясь че¬рез мост, или не хватило горючего? и поехали по другой, тоже высокой стороне.

Дорога наша разделилась надвое: резко вправо шла то¬же трактовая дорога и тоже с телефонными столбами, об¬рытая канавами. Стали думать: лошади почему-то вправо завернули; мы еще раз вернулись назад, вольно пустили, и опять они вправо. Но вправо дорога поновее, и, главное, влево шел след трактора, значит, и нам влево. Так мы и поехали. До сих пор долина Тоймы была оживленная, виднелись деревни, теперь мы ехали до последней дерев¬ни, и на дороге везде у нас был теперь след трактора, и часто видели мы тоже на белых клочках снега грязные следы зайцев, и тоже мы раз [видели] след босой челове¬ческой ноги на снегу. «Не медведь ли?» — подумали мы, но вспомнили расфранченную женщину и решили, что это она обогнала нас, когда мы отдыхали… и шла теперь где-то впереди нас.

Прошло немного времени, мы с удивлением увидели, что женщина эта стоит лицом к нам и машет рукой, а даль¬ше далеко впереди заяц сидит. Скоро заяц прыгнул в кус¬ты, а женщина, дождавшись нас, сказала: — Нехорошо, заяц дорогу перебежал. — Так он же тебе, а не нам перебе¬жал, — смеясь, ответили мы. — Нет, — серьезно сказала она, — я же вам махала рукой, и мне, и вам, мне-то что — я здешняя, а вот вам… — Не успела женщина это сказать, белка перебежала. — А вот успокойтесь, — сказал я, — по нашим приметам, белка всегда к добру. — Ой ли! — обрадо¬валась женщина и рассказала нам, что спешит в последнюю деревню, в Милу, где сегодня годовой праздник Никола Вешний. Приписка: — Что же ты босая по снегу? — Кол-хоз, — ответила она, — не свои лошади, так виш: переход¬ное время. (Мы долго смеялись: переходное время.), кол¬хозы: тракторы.

Мы все время поднимались на гору, а Мила, казалось, была у самого неба. Отсюда далеко мы видели наш путь,

665

исчезающий где-то за черной завесой леса, потом за синей и за голубой. В деревне разноцветные девушки танцевали кадриль, парни раздирали гармонь, и дедушка седой и красный, опираясь на молодку, вылезал из двери своей избы и не мог вылезти; и все пел частушки и топотал. В У210 в. мы приехали на «Половинку» (половина воло¬ка), тут была изба для корма обоза. Хозяйкой была спец¬переселенка из Белоруссии, старуха, одна из мучениц ко¬лонизации севера. Легли мы в комнатушке очень усталые: ноги болели от непривычной езды, хотели спать сколько хочется. Но скоро грянул петух, ночующий зачем-то в ком¬нате рядом с нами, и открылась слуху масса людей, без всякого стеснения беседующих иногда во все горло. Петух грянул и второй, и третий раз. В 3 у. я решил ехать. Хозяй¬ка про петуха рассказала: девать некуда, еще холодно, что дело куриное дело здесь новое, а на Пинеге кур вовсе нет, что люди, ночующие у нее пешеходы, идущие далеко (как теперь лошадь достать? Кто теперь ездит? Дети по 200 верст проходят из Котласа). Приписка: х Переходное время между лошадью и машиной — пешком.

Узнали, что трактор, который мы видели, хлеб возил на Пинегу: 50 мешков; что это первый трактор пришел, и на Пинеге впервые увидели трактор; но очень он много мостов наломал.

На полях: В переходное время между лошадью и автомобилем людям приходится переходить пешком.

23 Мая. Суровая погода, вот-вот снег или дождь. Вы¬ехали в 4 у., твердо решив держать коней все время на ве¬селом шаге и, не заботясь о подводе, прибыть в «Извоз» (22 км) в 8 утра. Дорога очень плохая, много снегу, но то¬го, что говорили «снега по жопу хватите», не было. Лес очень утомил, все ждешь и ждешь просвета и понимаешь славянина, понимающего лес как беса. Приехали к полям спец-переселенцев, «Талицы»: это корчевка… мысли о «па¬дающих» приписка: Как бы тот свет революции: греш¬ники^ тех, кто был прям и держался «труда», и вообще о хороших оагеркнуто: людях куропатках, попадаю¬щих в когти ястреба они верили, что вернутся, не допус¬

666

кали возможности… приписка: до чего живучи: [дом] — отняли, другой дали — другой отняли а маленькие дети, погибшие тут? (уполномоч. сказал: «лес рубят — щепки летят»). приписка: Сюда можно о двух: казак и белорус: 1-й мотив казака и белоруса. Казак и ясли. К Калинину.

На полях: Революция загнала в сузем разных людей и, конег¬но, попадали и по наговору… с царем-то легге оказа¬лось расстаться, гем с рублем: мужик — вегность земли, купец — рубля, а лигностъ — свободы. Ла¬дится сплавить. В какой сузем загнали (50% по¬гибло).

Мы все ждали, что Тойма еще раз перебежит нам доро¬гу ручьем, но вдруг явилась большая река Охтома, бурно бегущая в Пинегу. На берегу стоял ужасного вида горев-ший когда-то и поваленный ветрами лес. Дождь начинал¬ся. Тут на берегу стояла избушка фуражиста. И мы тут до¬жидались с 8 у. до 12 нашего Андрея, у которого сломалась ось. Приписка: Дождь — гость. Приходили спец-пересе¬ленцы и разные люди прохожие. Я старался на лавке со¬снуть. Стал расчесывать волосы. Хозяйка грустными гла¬зами, с тоской смертельной, как обезьяна смотрела на меня, как я расчесывал волосы. — Делаешь? — спросила, — или такие? — Не родись богатым, — отв. я, — а родись куд¬рявым. — Хорошие волосы были! — А они же и теперь вьются. — Сивый! — сказала она и с прежней смертельной тоской смотрела дальше, как я. — Куда же тебя он везет, в какой сузем тебя загоняют? — опять спросила она с той же смертельной тоской. И показала на Петю и на его коня в окно: оказалось, что на этой лошади ездил агент НКВД, и что Петя с ружьем и в кожаной куртке, так это… Я расхо-хотался и сказал «обезьяне», первое, что Петя мой сын, а про себя, что добрый молодец поневоле не ходит. — Мо¬лодец! Сивый! — опять грустно сказала она, а река и дождь [и тишина] и так страшно быть робинзоном, и так мало, так вовсе нет времени, чтобы для себя подумать… (конец всяким обманам), а сколько птицы вокруг, сколько рыбы в реке, сколько лесу, ягод, грибов… Приписка: Обезьяну соединить с казаком и белорусом.

667

На полях: р. Лохома в Пинегу, 6 в. ниже Керге, р. Куглюга возле Керге впадает в Пинегу

Рассказы фуражиста, что косач у них — польник, а глу¬харь — тетеря, что ток польников по 100 шт. Ели польни-ка.

Неудачные опыты сна на лавке. Деревянные девицы с лесосплава шли в свой спец-поселок Охтому: молчали¬вые, без улыбок и всякой живости. Слухи о том, что в Гор¬ку надо переплывать через четыре реки… Решение: ехать в ближайшую деревню на Пинеге Керге и оттуда созво¬ниться с Согрой (Горка) (14 кил.) и ночевать в Керге. От-правили вперед Андрея по дождю. Местная примета: дождь как гость: утром пришел и уйдет, а после обеда при¬несет — ночевать останется. Но гость наш вдруг ушел, и в 4.15 мы выехали.

Наполях: Лес, который 200 лет копил в себе солнегную силу и сгорел: жил для себя — гтобы [отжить] — какая бессмыслица. Вероятно, так и бывает без геловека всегда…

Возмущение мое нелепицей вдруг исчезло: улыбка бы¬ла мостом от…

Вся красота, вся прелесть севера в этих нечаянных улыбках природы, когда вдруг с тебя как бы сваливается все бремя, и ты все прощаешь… Так вот тут, в этом бору, бессмысленный пожар погубил лес: на десятки