выход нашелся. Ребята рвутся на войну.

Строители и Простожители.

N. вошел в комнату, секретарь парт-ячейки хохочет один. Не мог удержаться и рассказал: что на парт, собра¬нии вдруг вышел партиец из колхоза и выложил всю прав¬ду. Так вот это смешно, что уж очень начисто выложил. Смешно! (человек этот погубил себя). Спрашивается, по¬чему же это смешно (правду сказать). Потому что люди теперь разделяются на строителей новой жизни и на тех, кто хочет просто жить (Строители и Простожители). Строителям надо построить, простожителям прожить. Простожитель, имея в виду получить кусок хлеба для жизни, должен аргументировать свою претензию строи¬тельством, но не ссылаться на право простожительства, как обыкновенно делают простодушные единоличники. Точно так же и смешон бы был писатель, который требо¬вал бы свободы слова самой по себе (то же, что свободы жизни самой по себе). Хотя меня самого искушает вопрос: если не жизни, то нельзя ли просить хотя бы свободы слу¬

67

чая, чтобы писатель так мог начинать повесть: — Принци¬пиально я согласен с вами, готов жить и умереть для хо¬рошей принципии, но вот какой был случай однажды в Московской области…

Свобода относительна, и если взять ее просто, как Н-berti, то это баловство.

Если в февральский солнечный день палочка, сама по себе играя в руке живого человека, встречается с велико¬лепно-сверкающей сосулькой, то, конечно, палочка дела¬ет свое дело и сосулька падает. Так в нашем доме явился внук, очень болезненный, и разбитая сосулька… Спросил ее, зачем она служит, — ответила: первое, что надо иметь независимые карманные деньги, второе, нет никакого же¬лания с ребенком сидеть. «Так может быть, ты бы служи¬ла не где попало, в каком-то трактире конторщицей, а де¬лала то, чему учится муж, чтобы ему потом помогать в звероводстве… — Нет, мне хотелось одно, поступить в му-зык. техникум, но раз я отказалась, то мне все равно, что звероводство, что трактир». На предложение Ефр. Павл. не служить, а помогать дома всем, она ответила, что не хо¬чет быть у «папы» прислугой. Итак, ходит на службу, но¬сит ребенка в ясли, три дня в яслях, две недели на руках Павловны (в яслях простужается или заражается). Из-за этого трактира вся наша жизнь разбита, Ефр. Павл. неко¬гда убирать комнаты, меня загнали работать в угол. Плач, писк, заугольный шепот свекрови и затаенная ненависть невестки… Если не предупредить, то кончится скандалом совершенно так же, как вышло со свиньей.

25 Февраля. Приезжал на собств. автомобиле Пиль¬няк с французами. — Как живете? — Я помолчал. — Зна¬чит, плохо. — А вы? — С меня, как с гуся вода. — Какой гусь… вот у нас вчера и гусь подох.

На полях: Хорошо в Америке? — Нет, дикари (Пильняк). И у нас процесс того же естественного одигания при¬ведет к Америке.

Разумник показал мне записную книжку Блока, оказа¬лось, у него был сифилис и ведь не случайный, а законный

68

(«идеологически оправданный»). Так вот, поэты, ваша судьба: Блок — от сифилиса, Есенин — повесился, Мая¬ковский — застрелился.

26 Февраля. Мороз сломило, метель. 5-й укол.

Англичанин прост в обращении и не фальшиво, а очень искренно прост и внимателен к другому, но главное не это, а что в условиях этой простоты, искренности и даже от¬кровенности у него остается незаметно для других свое собственное «я», с чем он никогда не расстается. Русские в будущем должны сделаться похожими в этом на англи¬чан. И сейчас встречаются тоже люди (Коноплянцев по рождению, Замятин — воспитал себя в этом, Жинкин под¬ражает и много других).

На полях: Теленок издох («мугеник»)

Пожар в Госплане (800 человек делали год одно дело и все оно сгорело). Оценка «тяги в Китай» (конечное: вой¬на (отрицание) как выход). Полонский умер в Магнито-горске от тифа. Начинается сыпняк (вот почему вдруг мы¬ло-то подешевело!). Да, вот оно опять возвращение (война, голод, сыпняк) — Газ и бактерия (вместо черта и ведьмы: нынешние военные газы — это прежние черти, а ведьмы — это бактерии). Мировая растущая легенда о СССР в ли¬цах: 1) Стол легенды — творящие легенду иностранцы, подверженные кризису. 2) Кухня легенды — повара…

В царство небесное принимают каждого лично, а в это царство земное принимают непременно с условием без¬личия «наравне с другими». «Личность» признают лишь в процессе сдельщины (ударники). Так вот почему, когда интеллигент идет с повинной, то его стараются бить: это хотят добить в нем последние остатки личного, а именно ту свободную решимость отдаться. Вот именно большая разница, берут ли человека или он идет добровольно. До¬бровольцев нет.

Р. сказал, что «если бы разрешили добровольно идти помогать Китаю, то охотников нашлось бы до неограни¬ченных чисел и прямо сказать, я сам бы пошел».

69

27 Февраля. 6-й укол.

Утром тепло и легкая метель. К11 дня прояснело, и как только вышло солнце — явился мороз, и с ветром было очень неприятно. (Редчайший случай).

Вчера вечером, когда шли к Григорьеву, все небо было закрыто и только намеком единственная светила через матовую тусклость звезда, какая же это большая звезда, если одна только могла осилить тусклое небо!

Б. приходил иногда гостем в церковь и погружался, представляя себе, что он соприкасается с недрами на¬родной души. На самом деле православный христианин в церкви постоянно действует, молясь, он работает очень напряженно. Чтобы видеть это, надо присмотреться к тем, кто прикладывается и ставит свечи угодникам.

Писателя и вообще художника я понимаю так, что в его произведении лично он, как человек, совершенно не ви¬ден, но если кто хотел бы допытываться о личности этого художника, желая понять его произведение и с этой сто¬роны, то, чтобы для тайновидца открывались бы все со¬кровеннейшие, все самые затаенные человеческие уголки души художника без всяких комментариев. Так вот, чи¬тая, напр., Блока, можно легко догадаться, понять, как он приходит к какой-то роковой болезни… Но вы, следопыты поэтических душ, открываете просто, что у него был сифи¬лис, и потом публике поверяете свое открытие, и она под¬ходит к стихам Блока, имея в голове мысль о сифилисе.

Да, если по-настоящему напишешь, то в конце-то кон¬цов разберут тебя всего.

Открытие Коперника о движении Земли приобрело ре¬волюционное значение не потому, что само по себе имело какое-нибудь особенное содержание (по теории относи¬тельности теперь можно сказать и так и так), а что отвеча¬ло революционному духу человеческого времени (нужно было движение). Вот и теперь революция хочет привести в движение застойную атмосферу, собравшуюся под по¬нятием земля, природа…

70

Устанавливаю, что широкоугольник можно применять для выделения из ландшафта темы (лица) посредством обращения всего остального ландшафта, как в иконогра¬фии, в перспективный фон.

29 Февраля. 8-й укол. Касьяна именины. Вернулась тихая мягкая погода. Я вышел на улицу, и мне стало очень хорошо по причине какого-то воспоминанья, которое не доходило до сознания, а было во мне, как приятный запах. Через несколько минут борьбы за то, чтобы вспомнить, мне стало понятно: запах самого легкого мороза утром на свежем снегу вызвал во мне запах гиацинта, вероятно, это было когда-то вместе: гиацинт на морозе, и теперь одна часть — мягкий мороз при пороше — вызывал часть от¬сутствующую — гиацинт. Анализ этот дал мне в свою оче¬редь удовольствие в сознании, что у меня само собой иногда может выйти праздник, на морозе будет пахнуть цветами.

Петя рассказывал, что у них есть «Урусовщина» (по то¬му коммунисту Урусову, который «перегнул») и есть Ку-рочкинщина (по Курочкину, студенту, исключенному за анекдоты вроде рассказа о черкесах, что у них женщины работают, а черкесы пляшут). «Каждый коммунист знает, что все беспартийные — оппортунисты». (Думаю, что это противоречие изживется при объявлении войны.) В обра¬щении: «гнилой либерализм», — под это можно подвести все: и дружбу, и любовь к родителям…

1 Марта. Лева рассказывал о последнем свидании с Полонским, и мне вспомнился Воронский, когда он был исключен из партии, меня поразило, что Воронский вдруг поседел. Точно так же и Полонский за неделю до смерти вошел в редакцию «Известий», и Лева изумился: Полон¬ский был седой. Он не пережил, как Воронский, своего па¬дения. (Сыпняк бьет именно таких людей.) Вот надо куда смотреть, а не в свое писательское положение. Теперь ин¬тересны события внутри партии, этого современного ры-царско-монашеского ордена. Вот, напр., Воронский растет

71

и вырастает в такую величину, о какой никогда не смел и думать. В это время он уверен, что растет он согласован¬но с партией, что он и партия единство. И вдруг росстань, в одну сторону идет партия, а я, Воронский, в противопо¬ложную, и если я пойду в сторону партии, я откажусь от себя, пойду по себе — вся прошлая жизнь, партия, рево¬люция — заблуждение. Вот в это время видные люди и пишут в газетах отречения от себя.

Соблазны Пильняковшины.

Григорьев по своему дарованию должен бы быть пред¬седателем правления какого-нибудь треста и попал в писа¬тели по склонности к чудачеству. Говорили вчера о «пиль-няковщине», — он с завистью, как неудачник (автомобиль и проч. блага): жизнь по волюшке. Говорили о «человеч¬ке» внутри таланта, что этот человечек все время как бы рвется вон из нравственных уз. Пушкин попробовал удов¬летворить человечка и погиб на дуэли. Есенин попал в пет¬лю. Маяковский… Но если этого человечка оградить от со¬блазнов, то откроется путь подвига (Разумник): «Я не могу, — сказал Григорьев, — у меня живот».

3 Марта. Мягкая погода, чуть метет. Бегут по улице барышни, их не видишь, — так они чем-то одна на другую похожи: бегут, бегут, как поземок, и больше ничего не остается от них.

На полях: бегут, обезлигка.

Чувствую вину и упрекаю себя: на глазах совершается трагедия великая, а чувство не хочет, чтобы взять эту жизнь и подвинуть к уму на рассмотрение, а может быть, наоборот, — что чувство жизни все не может угомонить¬ся, все наводит на ум, и это он не хочет, он очень устал…

Пришел слух, что Полонский отравился. Это очень по¬хоже на правду.

После ликвидации мужика (единоличника) заметно усилилась по всему фронту борьба с личностью во всяких ее проявлениях. Пальцы сжимаются, узел стягивается.

72

Остается только этот узел, как ручную гранату, швырнуть на кого-то. Война на носу по внутреннему строю фактов. И так же извне складывается: пока одолевал Китай, каза¬лось, минует чаша сия, но торжество Японии — это для нас, по-видимому, означает войну. Одно уже то внушает беспокойство, что с нашего разрешения по нашей дороге, к нашей границе японцы подвозят войска.

Тема нашей жизни — это рождение легенды среди ев¬ропейских народов о счастливой стране на востоке. — Правды нет! — Есть вера. Точь-в-точь с физикой Бога: нет физики (правды), а Бог есть (вопреки физике). Наша ле¬генда рождается внутри физики,