тускло рыбьи, выпученные, жи¬вет партбилетом.

716

Пропущено из плавания на лодке: сокращение на пово¬ротах реки и по ходу моли угадывать «прилук».

В 4 д. приехали в Пинегу, которую нечего было смот¬реть: один из самых захолустных городков старой Руси остался в своем виде, хотя сломали собор (наполовину) и устроили кино. Продается только черный хлеб и водка.

Так сильно и неожиданно дал гудок наш пароход, что старуха с пальцем в носу оборвала ноздрю, и у нее от этого кровь по лицу, а вокруг хохот.

Проехали красные горы и белые горы (до Пинеги). Разговаривали с партизанами, командирами и учителями о сражении в Почи, и все указывали на Штенникова, ге¬роя партиз. войны, пребывающего ныне в пьяном виде в Архангельске.

Кладбище. Дошло до того, что на церкви вместо креста скворечник поставили, а о кладбище и говорить нечего: от всех памятников остались три высоких груды камней. Тем удивительнее, что один памятник, огороженный же¬лезной решеткой, не только цел как-нибудь, а прекрасно выглядит, как будто и вовсе не было революции…

Должен сказать, что я не только не чекист, а уже со страхом думаю об этом, и тем не менее мне приходится рассказать… [Шубин]

Всякий зверь, и самый последний, как самый высший из всех человек, обходится с самкой, и каждый при этом мурчит, сопит, рычит, щебечет, но песня человека совсем другая, чем у животных, и тут в песнях надо понимать любовь человека, а не в законах обыкновенного для всех живых существ на земле размножения; и в действии, пре-небрегающем личной опасностью смерти, а не в законе питания и пищеварения надо находить творческую лич¬ность человека (Судорабочий).

19 Июня. В 4 у. достигли Усть-Пинеги и своей молью влились в общее русло Двинского леса. Судорабочий плыл как «Фрам» во льдах и впереди себя влек целую запонь, и новые бревна все ныряли под эту запонь, под пароход…

717

«Иван Каляев» тоже пошел так вверх по Двине. Все кончилось возле Бобровского заостровья, откуда два па¬рохода тащили обоновку и захватывали моль в громад¬ный кошель.

Через 10—12 километров с другого конца заостровья показалась сама Бобровская запань: несколько больших деревянных бараков.

Мы обогнали два буксира, влекущих за собой трехряд¬ные плоты приблиз. по 6 тыс. куб. Капитан говорил, что самый большой плот из Боброва и заводы он помнит в 36 тыс. куб. мет.

Мало-помалу Двина перестала походить на реку, а ско¬рее на море. И говорят, что «спорная вода» в Двине быва¬ет до самой Усть-Пинеги, отчего и течение после Усть-Пи-неги в Двине очень слабое.

Прибыли около 1 ч. дня на ту самую пристань, где я был в 1906 году (29 лет тому назад), и я вспомнил это место исключительно по отсутствию на нем большого па-русного флота.

Архангельск, как и прежде, не содержит в себе ничего терпко-провинциального (как Вологда и особенно Пине¬га), особенно неприятного теперь своей как бы двойной смертью: и прежней, и нынешней… Архангельск, как Пе¬тербург, — окно в Европу.

Обычное переживание: нет номера в Центральной гос¬тинице, который, если нажать через высшие органы, и есть непременно.

Пока Петя ходил в «Северолес», я пообедал, и скоро мы устроились очень хорошо в Гостинице «Северолеса».

На полях:

Петя уснул в 7 г. вегера 19-го. в 7у. 20-го все спит, в 9утра 20-го разбудил. Лег опять 20-го в 41/4 в. Проснулся в 6 У2 вег. 21-го лег в 2 ноги. Разбудил 21-го в 8х/2.

718

Все время, пока мы ходили, был теплый дождь при жа¬ре: настоящий парник. Давно ли, ведь еще только на Вые березки определенно начали зеленеть, а теперь они в пол¬ном листе, и то же тополя.

Мы видели иностранный пароход, нагруженный на¬шим лесом, видели другой, скучно ожидающий погрузки… И в сущности, это же конец нашему путешествию. Всякий, кто верит в будущее нашей страны, согласится и на жерт¬ву когда-то великими северными запасами леса.

19 Июня — 9 Мая = 41 день путешествия в «Чащи», что¬бы увидеть лес, незнакомый с топором. Лес мы увидели не лучший Лосиноостровского. Мы увидели то, что было возле нас и что мы знали хорошо, но мы, пройдя великие согры и рады с суродьями и долгомошниками, поняли, сколько надо природе истратить всего напрасно, чтобы создать прекрасный девственный лес. Но может быть, и не совсем напрасно? И разве наша человеческая жизнь, наше движение в обществе к лучшему не оставляет за собой та¬ких же суродий и долгомошников?

20 Июня. Архангельск.

Чем-то похоже немного и на Владивосток: каким-то образом море дает знать о себе: что-то большое живет здесь близко, огромное… С морем еще нельзя так распоря¬диться, как с лесом, и на море человека нельзя так уни¬зить, как в лесу и на пашне. И вот это именно, — что не¬льзя так унизиться при свидетеле — море и накладывает отпечаток на приморские города: в крайнем случае тут как будто всегда есть выход: взять да и уехать в море, омы¬вающее все страны, все берега, соединяющее все земли, все народности.

Радистка оагеркнуто: в Карпогорах на Карповой го¬ре в красоте своей так неожиданна, что не веришь себе, глаза протираешь: как будто видение. Северная женщина. Морошка сказала о ней так, что пары ей здесь нет, а слу¬чай может быть, и так она может жизнь свою загубить.

Шолупы — горы из алебастра: снежные горы, и на них березки развертываются.

719

Штенников — вождь партизан на Пинеге, ныне пья¬ненький гражданин, которому прощаются выходки, не по¬добающие современному большевику-дипломату. Фронт на Пинеге отвлекал массы белых. Рассказывают герой¬ские подвиги вначале, а потом как белые гнали красных… [Узнать историю борьбы на севере.] Подготовительная роль ссыльных, а в дальнейшем все делали солдаты, при¬бежавшие с германского фронта. Население на Пинеге, естественно, сочувствовало «своим» солдатам, а не лесо-промышленникам. Сторож в Карпогорах изобразил одно¬го дьячка со стороны белых настоящим героем, а когда я просил обрисовать красного героя, то он назвал одного командира, который всех их, в том числе и рассказчика, перехлестал плетью и заставил броситься в наступление: герой! [Конец дьячка: забрался в печку и отстреливался, а когда кончились патроны, взорвал себя ручною грана¬той.]

«Чтобы не обнатужить обоновку». Обоновка в одно бревно. Обоновка на якорях и на реях.

В Карпогорах все неудачники, и у них нет ничего ново¬го (механизации в заготовках никакой). Специалисты — перебежчики (временные люди). Учителя тоже времен¬ные: бегут, ссылаясь на то, что их не кормят колхозы (на колхозы нажимают сельсоветы).

Земля на севере — что ни выдумывай, как ни бейся, — плохая земля: мало родит, и жить на ней неуютно оагерк¬нуто: нехорошо и неутешно. Это земля как будто подска-зывает человеку, что надо садиться на корабль и начинать иную жизнь и сделаться на воде другим человеком, неза¬висимым от болот и зябели зеленых годов скудной север-ной земли.

Приписка: Другой геловек оставался на земле… дождался: два типа с Архангельска

Центр войны на Пинеге — это Высокая гора, (см. на карте) и Труфанова гора. Каждый местный человек это знает, каждая деревенька имеет своего героя, обычно уже признанного и награжденного.

720

Телеграмма:

Приплыли Архангельск. Скоро приедем Загорск. При¬швины.

Петя все утро возился с вещами. Я был у редактора «Лесной газеты», и он обещался завтра ехать с нами на Бобровскую запань и потом на завод им Молотова. Если с кем говорить, то, кажется, лучше всех с Гороховым, ди-рект. Лесопроминститута.

Кажется, будто ехал только чтобы ехать и что все ушло на трудное продвижение.

Точка зрения.

Человек сберег своих животных, и дом у него был пол¬ной чашей, но пришло время ему переменить образ своей жизни к лучшему, и он зарезал некоторых животных, остальное все распродал. Никто ему не возразит и не по¬ставит в вину разрушение прекрасно устроенного хозяй¬ства: он поступает вполне целесообразно и правильно, имея в виду при помощи добытых средств создать себе еще более хорошую жизнь.

Так и приходится нам смотреть на лес, когда видишь сотни тысяч деревьев, молью (россыпью) плывущими по Северной Двине для экспорта. И еще более приходится помнить о человеке, изменяющем к лучшему свою жизнь, когда узнаешь, какое ужасное разрушение в лесу произво¬дит выбор лучших деревьев для сплава, сколько даром напрасно пропадает добра при отсутствии механизиро¬ванных методов лесозаготовки.

Лес! да разве это весь лес, если я назову в кубометрах заключенную в нем древесину? Лес как море — прекрасен! и что бы это было, если бы целое море спустили? Спла¬вить весь северный лес! И, однако, надо приготовиться ко всему и надо сказать «пусть!», если это необходимо для создания лучшего. Но если, расставаясь с лесом, я говорю это «пусть!», то этим самым я приобретаю право беспо-щадно судить тех, кто явно губит добро бесполезно. Не правда ли? Такая моя точка зрения.

721

Такая моя точка зрения на лесную промышленность, когда я связал себя этой темой, и с этой точки зрения я смотрю сейчас на материалы, добытые мною в путешест¬вии на месте северных лесных заготовок.

Сегодня опять такая жара! и ходишь в суконном и на голове зимний убор, потому что в магазинах нет ничего. Есть счастливцы, ходят в белых штанах.

Встретилась Морошка… Я [навязался] ей карточкой. Она отклонила: неудобно. — Понимаю! — сказал я. — По¬нимаете? — сказала она довольная. Дома я Пете сказал, что это, с моей точки зрения, не отношения, если такую мелочь приходится скрывать от мужа. — Какой муж… — сказал Петя.

Думал о К-е и ее счастливце: что она попалась, так ей и надо! и что на такую нашелся и такой человек — «все в порядке». Но я сделался героем, кто пропущенное мгно¬венье не мог искупить ценою всей жизни. Не мог? Но по¬чему нельзя такого сделать героем, кто взял это мгнове¬нье: взял и сел на жизнь как на коня и смотрит на все совершенно просто, как просты самые вещи в своей мате¬риальной сущности. К таким людям причисляю Кондрако-ва. И такой человек тоже Михаил Седов и тот «подразуме¬ваемый» человек нашего времени, с точки зрения которого постоянно у нас судят непорядки, этот идеальный «боль¬шевик». (Последнее требует особого раздумья, потому что этот критерий тоже двоится.)

Вечером второй раз встретили Морошку, и я дал Пете волю.

Еще мы глядели в саду на парашют и были в кино на «Гулливере». Неудача фильма вполне понятна: творчески сделаны только детали, а в целом все не сотворено, а при¬мазана одна деталь к другой: деталь должна рождаться в огне общего плана, а здесь… Приписка: Гениальные де¬тали картины одна к одной бездарно примазанные, начи¬ная с того, что мальчик все видит во сне.

Петя пришел, когда минарет мечети против нашего ок¬на уже был в солнечных лучах, а на часах было два, и Петя

722

сказал, что