люди, у которых не жизнь, а монтаж, но все-таки внутри сознание…

Есть люди, у которых жизнь не проходит, а монтирует¬ся, и остается перед людьми неведомый человек, истра¬тивший все природные средства свои на монтаж (Илья Никол.).

Пробиться к факту близко, чтобы чувствовать его — это значит сделаться современным человеком. Чем слож¬нее человек, тем труднее ему пробиться к факту. Иногда кажется, что для этого надо в жизни своей упроститься, но и это не то (Лев Толстой доходил до того, что сам па¬хал, но тем самым, конечно, не приближался, а удалялся от факта).

30 Июля. Весь день дождь. Дожди целый месяц. Сено погноили. Ягода от воды несладкая, невкусная. Набиваем патроны. Собираемся.

31 Июля. Дождь и солнце. Выезжаем 10 у. Америк, вентиль: все насосы испортили. В Переславле додули. И приехали в Усолье. Разгром Ботика (последствие удале¬ния Смирнова). В Усолье. Убили крякву.

1 Августа. Неизвестные причины холодной встречи лесника Иван Васил. Поиски тропы на Шариков пал. Глу¬хариный выводок (подняли коровы). Глухари на деревь¬ях. Плохая Петина стрельба. Выводок тетеревей. Охота на уток. Дождя почти не было. До охоты поездка в Копнино, мальчишки как слепни. Николай Иванович… не Крыленко ли? — А кто это Ник. Ив.? — Кузнец наш. А еще охотник Макарихин из Федосова. Не дошли до него и узнали от пастуха, что выводки за Селезневым.

2 Августа. Поездка с Павловной за Селезневе Де¬сять возможностей и один петух. Жаркий день. А Павлов¬

759

на сидела в машине, девочка подходит: — Ты бы малинки принесла. — У меня родной матери нет: сирота — и проч.: утонула девочка у богат, родителей, ходила за платьем утопленницы: поминать нельзя утопленницу (?), а платье раздать, бедные радоваться будут и помянут. Встреча с машиной Курчевского: 48 штук — И с грачами? Как Кур-чевский стрелял грачей — еще Юрка: только бы убивать.

Корова зашлепала, и на этот шум пойнтер залаял, по¬том петух над моей головой ударил… и бархатная лапка.

Появление охотников с тремя пойнтерами. Утиный ша¬лаш: закат и дума: с тех пор как самолет прилетел в тайгу за пушниной — тайга стала не та, какой мы ее знали; и с тех пор как челюскинцы, сидя на льдине, стали героями, то море опять стало нам не как прежнее море; и в особен¬ности небо, с тех пор когда стало возможно через осеннее нависшее небо пробиться наверх и под солнечными луча¬ми думать о том, какая ничтожная пленка создает настро¬ение людей. И вот это [заключение], этот трон с золотыми лучами… как я [могу] представить этот трон, если моей работе предшествует мысль, что все небо только пар. И так вот к этим привычным для нас знамениям бесконечности, необъятности, вездесущности — океану, небу, тайге: это открыто: и можно подчинить… все эти знамения как крас¬ные флаги, провисели несколько лет и стали белыми, эти знамения — тайга, море, небо — стали просто тряпками. Но разве облака небо? это видимое небо, а за ним дейст¬вительно безопасная и лиловая стратосфера уже стано¬вится для нас вторым небом, а там лучи, третье — беспре-дельный простор! Беспредельная область личного. Почему я стал тосковать об открытых небесах — что когда-нибудь и все небо откроют. Поднявшись над тучами к солнечным лучам, человек уже открыл первое небо, и это открытое небо перестало питать нас образом небесным и быть зна¬мением бесконечного… И так вот охота на моем участке, когда на грузовиках стали всюду ездить охотники.

С чем мы расстаемся, когда на том же самом участке, где сама разводилась дичь, стали ее искусственно разво¬дить: птицы много больше, а между тем явно, что мы не-что утратили… не есть ли это открытие 1-го неба: откры¬

760

вать нечего и скучно, а к другому, новому еще не лежит душа: этот пустой промежуток между прошлым и буду¬щим. А еще: появление другого охотника с пойнтером с полным правом охотиться на облюбованном тобой бо¬лоте есть все равно как если, когда я пишу на своем пись¬менном столе, если бы рядом [сел] другой человек и стал бы макать перо в мою же чернильницу — все это сделало шоссе; и после того как все индивидуалисты поломали се¬бе головы — сложилось охотничье общество: дичи стало больше, и люди стали меньше индивидуалистами, но пра¬вилам подчинились, и на этом основании охотиться стало возможно не одному, а ста охотникам. А пока нет общест¬ва — индивидуалист обзаводится машиной, и вот Курчев-ский.

Когда молоко еще не прокисло и тоже не свежее и по¬пахивает кислотой, говорят — молоко задумалось.

3—4—5 Августа. 3-го всю ночь и весь день дождь — 4-го — охота — 5-го мы убили в цветах…

Инерция революции: разрушение, когда не надо уже разрушать, а напротив, поставлен вопрос о кадрах, о за¬житочном колхознике и пр.

Результат моей статьи «Переславские кручи»: бор от озера до Усолья объявлен запретной зоной. Я видел, как в этом лесу, мною, только мною спасенном, гуляли дачни¬ки: молодой человек с сеттером, молодая женщина в од¬них трусиках и с младенцем на руках. И в первый раз в жизни я к этим дачникам чувствовал симпатию и, лично никогда и не живший на дачах (все живешь на охоте, с кло¬пами, да что-нибудь делаешь…), радовался, что они живут. Так, вероятно, радуются большие государственные деяте¬ли: делают и, сами не пользуясь, радуются, что другие в этом живут.

в Августа. После вчерашнего яркого дня сегодня утро полусерое, и барометр снова падает.

Мне кажется, я угадываю теперь уже верно характер исторического момента нашего государства: и только те¬

761

перь я понял! а между тем давно уже видно было, что раз¬рушительная миссия интеллигенции, идеалы высшей свободы и пр. кончились и начинается время культуры верных государству людей («кадры решают»).

Маркс, Энгельс, Ленин — это люди деловые, это «прак¬тики», а мы привыкли питаться от мыслителей… Но время подошло к практикам и действию. Мы ждали пророков, а пришли экономисты (все равно как война, о которой мечтают и которая бывает на деле).

Теперь, кончено, и слепому видно, что люди на земном шаре живут весьма непрочно, и мы здесь, люди, стерегу¬щие время, конечно, счастливей обеспеченных людей на Западе.

Как я раньше ненавидел дачников, пользующихся лич¬но всеми благами природы и не чувствующих в отноше¬нии их личных обязательств! Но однажды мне случилось небольшой заметкой в газете спасти от рубки небольшой участок бора. В роскошный солнечный день я приехал в спасенный мной бор, наполнившийся самыми обыкно-венными дачниками, в трусиках. И я, никогда не живший на даче в бездельи, вдруг почувствовал великую прелесть жизни этих отдыхающих людей и великую награду себе в этом за дело спасения леса для отдыхающих людей. Ма¬ло того! я вдруг понял, что своими бесчисленными рас¬сказами о птицах, собаках, речках с черной и светлой во¬дой, болотцах, вереске, цветах я работаю для людей, для их отдыха. Так я обрадовался, что в один миг простил всем дачникам и расстался навсегда с неприязнью к ним. Мне остаются врагами только те, кто всю природу в це¬лом считает как бы предназначенной для отдыха челове¬ка. Нет, природа в моем понимании предназначена для творческого труда.

Возвращаюсь к своей старинной теме — описать жизнь дерева с тончайшими намеками на жизнь человека. Быть может, сделать сближение человека и леса в их родовом движении: в расселении: дерево тоже «ходит», и человек: это очень важно, что человек прошел с каким-то замыс¬

762

лом и следа от мысли его на земле не остается, а зверь ос¬тавляет следы.

8 [Августа] вернулись в Копнино, а с 6-го на 7-е сутки лил дождь.

9 [Августа] день несмелый. Ездили к Нагорью (по правую сторону шоссе), неважно охотились (выводок в овсе). Застряли, поднимали машину домкратом. Видел в овсе следы машины Курчевского.

10 Августа. Солнечный день и почти весь так высто¬ял. Блуждали в лесу возле Нерли. 1) Нерль. 2) Остожники в цветах. 3) Тропы старого чудесные, если забыть, что они выбиты босыми ногами. Теперь тропа заросла по сторо¬нам и закрылась травой, а между травой муравьи исполь¬зовали ее для себя. Тропа расходится по S и SW. Спор. Друзья охотники поссорились и сошлись: вторая тропа обходила сырое место.

3) Ель росла, как все ели, опуская сучки вниз, человек пришел под эту ель и, чтобы повесить свою охотничью торбу, вынужден был отрубить спущенный сучок, заост¬рить его, ударить в ствол дерева острием топора и в эту щель вставить сучок так, чтобы на него можно было торбу привесить. Охотник ночует под деревом, а утром берет торбу и уходит далеко в лес за белками. После этого слу¬чая дерево растет еще сто лет. Приходит лесоруб и, выбрав отличное дерево, спиливает его. А когда, разрезая на кус-ки, хочет выкроить из него материал строительный, ви¬дит, что дерево изнутри никуда не годится, и, сосчитав кружки, узнает, что сто лет тому назад в этот лес пришел охотник, вставил сучок для торбы и навсегда этим погу¬бил дерево… Лесоруб, приглашенный из Канады, чтобы показать нашим лесорубам культурные приемы хозяйств, обхождения с лесом, глубоко возмущен некультурностью охотника, погубившего дерево, а между тем уменье най¬тись в лесу при ночевке и, в частности, прием привесить свою торбу на дерево со спущен, сучьями — сто лет тому назад было культурным приемом.

763

Загеркнуто: Хорошенькие тропинки остались нам от старо¬го времени.

Всюду теперь начинают кожаную обувь носить, а рань¬ше все больше босиком ходили и везде по краям дорог, на полях и в лесах босыми ногами пробивали тропинки. Лю¬бил я эти бархатные тропинки, по которым днем люди хо¬дят, а ночью зайцы, лисицы оагеркнуто: и мышки. И все хорошо, только ведь все-таки босыми же ногами пробиты эти тропинки, и так уж и быть, лучше уже вовсе не будет этих тропинок в лесах все хорошо, если не думать, что пробиты эти бархатные тропинки босыми ногами.

Однажды в лесу два охотника заблудились и заспори¬ли между собой сначала о том, куда им идти: один гово¬рил на юг, другой на юго-запад. И, не решив это, заспори¬ли они о другом. Так эти два охотника постоянно между собой спорили, бранились, доходили даже и до того, что расходились, но всегда потом опять сходились и жили множество лет вместе и делили между собою, не обижая друг друга, все горе и всю радость. И теперь они, споря и ругаясь, согласились идти по линии, средней между югом и юго-западом. На пути у них были глухие болота, которые надо было обходить и постоянно уклоняться от намеченной линии. И каждый раз, восстанавливая путь на прямую между югом и юго-западом, они спорили так,