Алпато¬вы, и в себе [я] это так разделил: Пришвин — это я как ав¬тор, а как человек я — Алпатов. И в этом романе я, писа¬тель Пришвин, старался изобразить Алпатова, значит, себя же, но не как писателя, а как человека. Прошло де¬сять лет, как я — Пришвин написал этот роман об Алпато¬ве, и вот через десять лет я как человек, как Алпатов при¬писка: (уличная кличка в Ельце Пришвиных — Алпатовы) хочу написать, приписка: хорошо ли верно ли написал
786
писатель Пришвин обо мне как человеке… Есть один до¬кумент…
6 Сент[ября]. Утром еще был слаб, ружье в руках бы¬ло нетвердо, промазал дважды по тетеревам, раз по вальд¬шнепу и раз даже по коростелю. Вечером окреп и убил двух петухов.
Читаю «Журавлиную родину» и думаю, что она пре¬восходно завершит «Кащееву цепь».
Молодец кует, А лягушка ногу дерет: «И мне давай немецкую подкову».
«Лучше всех на свете Аннушка», -Говорила ее мать и бабушка.
7 Сентября. Солнце за облачной дымкой, а напротив, на северной стороне, нежнейшая бирюза с прозрачными разноцветными облачками. Это прекрасное, разнообраз¬ное небо можно с наслаждением долго разглядывать, а ко¬гда наполнишься и опустишь глаза, то на земле внизу внимание открывает мелочи, столь выразительные, что начинаешь понимать, чем сильна земля…
Прошел Селковские пали и просеки, принес глухаря и косача, убитых № 6 из мал. ружья.
8 колхозах люди брошены на лен (экспорт), а рожь не убрана (дела!).
В Переслав, раньше жили красильщики, в Москве ра¬ботали, здесь пировали. Они открыли семьям своим путь в Москву, и более сильные уезжали, а здесь отсевался от-брос. Кончилось тем, что остались старухи и пьяницы, бездельники. Эти пьяницы забрали в руки старух: сами пьют, а старухи работают. Это заключение прошлого, в котором мужья-москвичи эксплуатировали свои семьи для своего удовольствия: работали бабы…
Думал о теле Чичикова, Савинского, Кронгауза и того марксиста, который всплыл прямо вслед революции: я видел такого «комиссара» с телом, когда еще в Питере, в Гор. Думе кипятился Шингарев: государственное тело, клеточка-ячейка госуд. тела…
787
Когда у меня довольно собрано материалов, чтобы на¬писать что-нибудь, я не пишу, а дожидаюсь чего-то. И дей¬ствительно, по мере того как материал отдаляется, вокруг него образуется как бы своя волшебная атмосфера, и все лучше и лучше. А писать все не хочется. Начинается тре¬вога — как бы материал в этой приятной дымке совсем не ушел. И мало-помалу он правда уходит, пока наконец [не] является вопрос: да и было ли что-нибудь? Вот тогда, пе¬ресмотрев записанное, открываешь в нем горючее и сам загораешься. Это значит овладеть своим материалом. Впрочем, может и так все пройти. И вот именно эта опас¬ность и создает чудеса поэзии, а то что бы это было, если бы можно было безошибочно все делать из всего. В таком критическом состоянии находится у меня «Лес».
Начиная с Верхн. Тоймы перечитать с Петей дневник: ближайшая задача.
7 Сентября. Солнце еще глубже сидит в облаках, и весь день углубленней вчерашнего: тишина полнейшая, и все время в лесу пахнет оагеркнуто: яблоками медо¬выми пряниками.
Ходил в Скорынино болотами, уставая, садился в стога и погружался в сладкий отдых, не отмечая ничего нового в этом столь знакомом пейзаже.
Узнал, что муравьи уничтожают клопов и если принес¬ти из лесу муравьев и приучить сахаром, то клопов не бу¬дет в доме.
На Ивана Постного по чудесному совпадению приле¬тают искушать постников дупеля, самая жирная птица. Так много в них жиру, что, падая, часто они лопаются и в сумке растекаются. Дупеля появляются всегда неизмен¬но, как белые грибы, на тех же самых местах. Консерва¬тизм их так велик и так они жирны, что птичьего охотник в них вовсе ничего не чувствует и собирает их как грибы.
8 Скорынине дедушка Егор Савин должен был мне рас¬сказать о Дубровском…
Обрывки былины о Дубровском, как после грозы по¬следняя ватка поднебесная, клочками бродят в темном
788
сознании людей, обитающих в этом заболоченном краю. Все знают, что был здесь некогда граф Дубровский, не то праведный разбойник, не то по ложному доносу казнен¬ный помещик. — Зарастай же, все мои озера, все плеса! — были его последние слова. Все забыто: при каком царе, по какой вине и в чем дело, но это проклятие: «Зарастай же!» — все помнят. Указывают на совпадение имен: что храм в Заболотье посвящен Покрову и раньше село назы¬валось, как у Пушкина в «Дубровском», Покровское, что некогда была на берегу нынешнего болота «Трестница» дер. Кистеневка и полосы ее, уходящие в болото, и посей¬час видны, что будто бы на Евангелии, сохраняющемся в церкви села Заболотья, написано: «дар Троекурова». Обо всем этом и, возможно, даже самую былину должен был сказать Егор Савин, из Скорынина, старик за 90 лет, но свежий.
Нашел я старика, а он уперся: как он может знать, если не при нем это было, не при отцах, дедах и прадедах… Как я ни бился, старик затвердил одно это и на все мои вопро¬сы повторяет, что не может ничего помнить. — Но был же граф Дубровский? — спросил я. — Загеркнуто: Был-то был Был ли, не был — как я могу знать, — ответил ста¬рик. — И что же, был он казнен? — спросил я. — Как я это могу знать? — А как же, я слышал, говорят:
— Зарастай вы, мои плеса!
— Родные плеса! — отозвался старик.
— Зарастайте вы, мои родные плеса, — продолжал я.
— Зарастайте, озера и ручейки!
— Живые ручейки! — отозвался старик.
Сочиняя дальше былину, сказал я: — Зарастай, живые ручейки.
— На родном веселом моем месте
— Пусть останется глухое болото.
Загеркнуто: Я смолк. А старик вздохнул и тихонько прошептал:
— Сказала голова.
— Отрубленная? — догадался я.
— Праведника?
789
— Ну да: свечку дали в руку покойному, сгорела, и паль¬чик стал гореть, как свеча. Ну да ладно, а ты вот скажи про себя, зачем ты тут ходишь, от кого прислан?
Больше я ничего не мог добиться у старика о Дубров¬ском.
9 Сентября. Петя пропал. Начинается тревога, если 10-го не приедет, 11-го поеду в Загорск. Хорошая охота по тетеревам. Подумываем купить дом Сафоновых: большой вопрос: тянет уединение, с другой стороны, все это прой¬денный путь и большой вопрос, способен ли я жить в насто¬ящем уединении (разве только смотреть как на охотни¬чью] дачу).
Начал «Войну и Мир». Как неестественны вначале Андр. Болконский и Пьер и как скоро привыкаешь, вовле¬каешься и кажется, так это и надо. В рассказе главное — это особый, свойственный только художникам порядок раскрытия мысли. И главный признак бездарности и не¬понимания — это логический порядок. Именно вот и труд¬но это, и надо, и редко выходит, чтобы мысль раскрывалась не логически, а как бы волшебно: так, бывает, заблудишь¬ся в лесу, и те же самые знакомые полянки, перелески, де¬ревья представляются невиданными. Сила толстовского рассказа и заключается в необычайном порядке раскры¬тия мысли. А еще важно в рассказе освещение, начальная широта сходящихся на предмете лучей: от Рамзеса до Ле¬нина, как сказано в «Жур. Родине».
2-я часть «Кащ. Ц.» и в особенности «Ж. Род.» меня са¬мого удивляют густотой и смелостью мысли, в особеннос¬ти если принять во внимание то время.
«Кащееву цепь» осудить могла бы как паразитную ро¬мантику только одна Ина Ростовцева: если только можно понять женскую эмансипацию как этап борьбы за святое зачатие, непорочность которого не в самоотрицании, как у христиан, а в восстановлении святости. (Очень близок к этому спор супругов Бострем: «Ты, конечно, интуит»). Словом, то колебание Ины, которое Алпатову кажется позорным, недопустимым раздвоением личности «инсти¬тутки».
790
11 Сентября. Иван Постный.
Далеко до света зашумел дождь и, когда стало светать, еще усилился. Я и самовар поставил, и оделся, и чаю на¬пился, а он все шел. И так было мне покойно, как будто за все, что не ладно, теперь уже не я, а дождь отвечал. Вышел на крыльцо и прогнал под дождь Ладу. Дождь теплый, и на горизонте уже показываются голубые просветы и кремовые полосы. Курица повела цыплят. Хозяйка вы¬шла с ведром и отливает из кадки телятам капельной во¬ды. — Хорошо! — сказал ей я, — а мои-то все спят. — Пусть спят, — твердо сказала хозяйка, — за вашей спиной хоро¬шо и поспать, вон цыплятки мои есть захотели и отправ¬ляются.
Хорошо! Я почему-то думаю о счастливом неграмот¬ном, которого внезапно «ликвидировали» и он теперь мо¬жет написать все что хочется. И так стоит он под капелью в живительном сознании своего всемогущества, приходит к столу, берет перо, лист бумаги, разгоряченный наклоня¬ется и пишет:
— В первых строках моего письма кланяюсь
— Еще кланяюсь И еще кланяюсь
И еще, и еще, и еще…
Итак, работа моя «Женщина» (сокровенная Ина Рос¬товцева): как спасти тот свой романтизм? (30 лет верности чувству); только тем, что я понимаю его как стремление создать новый (желанный) мир или как перспективу: по¬верх действительности чувство предвосхищает будущее. Бостремы, Блоки как хлысты, (заворошка: конец интел¬лигенции, и на фоне 1 нрзб. роман. Среди 1 нрзб. Ро¬занов, который «открывает» сверх своего сознания, отда¬ет «тайны» семьи и рода.)
Подойти к этому так: обработка дневников моих: пра¬вильная методическая работа, а нить в голове: женщина будущего…
12 Сентября. Не решились вчера податься к дупели¬ным местам: боимся за машину, грязно.
791
В «Наши Достижения». На Ваше письмо от … с. г. отно¬сительно моих материалов о лесе сообщаю Вам, что пре¬доставить Вам описание своего путешествия по р. Пинеге для меня затруднительно по след. причинам.
Во-первых, наблюдения мои над эксплуатацией леса на севере привели меня к убеждению, что в лесной про¬мышленности дело у нас обстоит до последней степени плохо, что от честного писателя требуется приписка: или мужество открыто высказаться о недостатках, приписка: или, если это почему-либо нельзя, оагеркнуто: лучше пром[олчать] но никак не о «достижениях», которым посвящен Ваш журнал.
Во-вторых, весною этого года редакция «Наши дости¬жения» пригласила меня организовать лесной номер, и я согласился на это одновременно с предложением «СССР на стройке» организовать номер пушной. В дальнейшем, однако, это устное приглашение не подтвердилось ничем, и, как я узнал, моя кандидатура была замещена другим лицом. Приписка: Такого рода колеблющееся отношение не вызывает у меня охоты работать в Вашем журнале. В настоящее время уже сдан в печать организованный мной пушной номер «СССР на стройке». Представьте же себе, как бы я ответил редакции журнала «СССР», если бы она, не уведомив меня о моем смещении как редакто¬ра, предложила бы мне дать фотографии или рассказ.
13 Сентября. После целого дня дождя (хорошо, вы¬брались из Переславища вчера!) вчера вечером взошел чистый полный месяц, ровно просветил всю ночь и к утру
