быту с наряженной землей, доброй природой, древними праздниками, подарками. Нет, если мы после долгих странствий радостно говорим «и вот земля пока¬залась!», то пусть это будет новая какая-то земля, на кото¬рой все так по-новому должно устроиться, что человеку и незачем, и невозможно будет соблазняться чечевичной похлебкой.

Сказать точно, где это было так, что показалось, будто старого нет на земле ничего: нашей росы нет, нашего ту¬мана, и птицы не те, и бабочки. Но и зато человека того нет, нашего, пушкинского.

Поиски неведомых стран («Колобок» и подобные пу¬тешествия) эротического происхождения (манит своего рода девственность и перемена: «на чужом огороде»).

24 [Марта]. Весь день метель (перемена). Несмотря ни на что — грачи явились в малом числе, Петя видел их где-то у навоза.

Какой-то известный профессор (по рассказу Пети) у них прочитал лекцию о необходимости оздоровления людей посредством кастрации больных, подбора производите¬лей с искусственным оплодотворением. Но мысли про¬фессора были признаны с точки зрения построения соци¬ализма контрреволюционными.

91

Кастраты духа, продавшие первенство за чечевичную похлебку.

На полях: Психология прыжка

Приходил из Педтехникума студент, еле грамотный мальчишка, прочитал несколько глав повести, запутался. Спросил его, для чего пришел. Ответил: чтобы распутать. Мотивы писания: что-то вроде прыжка из царства необ¬ходимости в царство свободы; кстати, это точно прихо¬дится теперь к молодежи. Между прочим, и я сам чувство¬вал в себе этот прыжок, когда от агрономии перескочил в литературу.

25 Марта. «Неисчислимые безымянные карлики со¬здают культуру. Гигантам эта работа служит необходимым предположением, но они, вместе с тем, убирают неизбеж-но накопляющийся мусор» (Ю. Велльгаузен «Израиль-ско-иудейск. религия»).

На полях: «Только при погибели народа… он (Яхве) возвысился далеко за его пределы и стал богом геловегества и вообще вселенной… Через это возник тот вид ре-лигии, который в Новом Завете называется бого¬служением в духе и истине» (Велльгаузен).

На полях: Амос — пророк социальной революции?

Итак, необходимые предположения:

1) Рождающая женщина.

2) «Земля» в христианстве.

3) Веймар (и Христина) у Гёте.

4) Павловна у меня и мой домик в Сергиеве.

5) Чечевичная похлебка.

6) «Мещанство».

«Признак настоящих пророков (навиимов) по Иере¬мии тот, что они предвещают несчастье, что они плывут против течения, и что они вопрошающим их не льстят».

28 Марта. Зима держится, но в полдень снег уже мяк¬нет. У нас в Сергиеве нигде еще не видно грачей. Проводил Ник. Иван. Чувствую возрастающую ненависть к мошкаре, отравленность, проникающую до сердца. И самое сердце

92

как будто вот-вот откажется служить. Спасаться бегст¬вом, или, напротив, приближаться так, чтобы принюхи¬валось. Решить с точки зрения чисто гигиенической.

29 Марта. Молюсь: Господи, не дай врагам погубить и эту весну мою.

Чудесное солнечное время: середина окна от солнышка вытает, а вокруг легкие морозные узоры; так и день в се¬редине пламенеет и показывается на дороге вода, а утром и вечером легкие прекрасные морозы…

Раскрылось из книги:

— Да не возвратится угнетенный посрамленным; ни¬щий и убогий да восхвалят имя Твое. Восстань, Боже, за¬щити дело Твое, вспомни вседневное поношение Твое от безумного. (Псал. 73, ст. 21)

На полях: Это продолжение книги Иова: тот переносит не¬справедливость, сохраняя верность Богу, этот уси¬ливает, просит отмстить, а я: прошу у Бога дать силы не простить.

Вера в Воскресение. (Конец иудейск. религии).

— Эсхатологические представления поднимаются на более высокую ступень. Выдвигается всеобщее воскресе¬ние мертвых, суд над всеми жившими когда-либо на свете, рай и геенна (вместо или после ада). Народ уступает место отдельной личности, будущая жизнь переносится на тот свет, на небо, и становится вечной. Этим переворотом сде¬лан переход от Ветхого Завета к Новому. Иудейство подго¬товило ту почву, на которой христианство сразу укрепи¬лось (Ю. Велльгаузен. «Израильско-иудейская религия»).

На полях: …но если скажем: нет Бога! то сейгас же на его мес¬то явится диктатор.

А. Гарнак («Сущность христианства») говорит, что те¬ория мизерабилизма (религия несчастных) может приве¬сти к внешнему предверию, но ключа к пониманию рели¬гии она не дает. «Впрочем, эта его претензия представляет собой лишь применение общей исторической моды, кото¬рой суждено царить дольше других мод, так как по ее спо¬

93

собу действительно многое темное может быть освещено. Но до сути дела представители ее не доходят, полагая вти¬хомолку, что совсем и нет такой сути».

На полях: Знание пригин явления не дает нам его кагества.

«Чудо» не есть пригина, как думали, оно теперь отходит в область творгества кагества. Что про¬исходит (пригина). Как мы живем на земле (каге-ство).

Будьте как дети! Дети никогда не смешны, на-гинается смешное, когда геловек сложился и ка¬кая-нибудь гертогка окостенела особенно и оста¬лась в общем облике неподвижной…

День прошел, как самый большой праздник, чего стоит жизнь одного только моего окна: какими чудесными узо¬рами разукрасил его мороз поутру, как от солнца протаяла сначала середка, потом исчезло все и на краях, а вечером опять заузорилось; так и весь день, как окно: в середине пламенеет воздух, плавится снег, и выступает вода на до-роге, а утром и вечером все обрамляется легко-морозны¬ми зорями: день, как в раме, день, как окно в грядущее…

Один и с Богом не спасешься…

Весь город наполнился играющими мальчишками. И вероятно, так по всей нашей ровно-климатической зоне у детей праздник. Даже наш вузовец бородатый Петя при-ехал с подбитым глазом, но говорит, что и он в свою оче¬редь в ответ коварно залепил в затылок мокрым снегом с такой силой, что враг покачнулся.

Глядя на бой ребят из окна, думал о смешном в челове¬ке, что вот мальчишки все время хохочут, а никто из них не смешон, между тем, когда смотришь на взрослых из то¬го же окна, то непременно в каждом за исключением пе¬чальных и старых находишь смешное: один закостенел, выпятив грудь, у другого выдулись щеки и через это идет, как индюк, третий остановился на какой-то думе, идет и спотыкается, у иного надулся живот и так без конца. А ребята все гибкие, быстрые, смеются без перерыва, а не смешны. Будьте же как дети!

94

«Заключены ли мы беспомощно в цепь неумолимой не¬избежности, или же существует Бог, восседающий у корми¬ла мира, Бог, Чья властвующая над природой сила может быть испрашиваема и переживаема нами?» (А. Гарнак).

— Если нет, то на место Бога станет властный человек и изловит тебя, рыбку живую, сетью свободы (или на удочку, на приманку свободы) и будет ради общего дела… (Ответ некоего N)

Другой отвечает: — Бог так переменчив, что описание Его вида дает лицо, отошедшее в прошлое… Было время, когда главное в религии была личность человека, отне¬сенная к Богу. Теперь все мы чувствуем, что этого мало, что один и с Богом не спасешься (Проповедник Духа и не¬зримых помощников).

Есть два коренных вопроса, — отчего все взялось на земле, или какая всему причина, и второй вопрос, — как мы живем и как надо жить (качество). Знание причин яв¬ления не дает нам его качества, от которого собственно мы исходили, когда задали себе вопрос «почему?» Мало-по¬малу из этого детского «почему» явились наука и техни¬ка, которые вытеснили вопрос о качестве жизни (искусст¬во). Из этого вовсе не следует, что наука «виновата». Нет, наука — не подлежащая критике сила (как солнце и ве¬тер), но просто она ждет хозяина (как всякая сила приро¬ды). Вот в Даурии и надо представить оправдание науки и перемену хозяина.

«Они (исторические оценки) вытекают из познания, унаследованы от той долгой-долгой эпохи, когда от знания и науки ожидали всего; когда верили, что с их расширени¬ем можно объять и покрыть все потребности ума и серд¬ца» (Гарнак).

Вожжи. Вдали поезд. Стрелочник, очень старый, вы¬шел закрывать шлагбаум. Рабочий, тоже пожилой, везу¬щий казенный товар на фуре, сказал: «Пропусти!» Стре-лочник ответил: «Ступай!» Рабочий потянул, а вожжи оборвались. Стрелочник начал хохотать, приговаривая: «Ну и вожжи!» А рабочий в ответ ему: «И не говори!»

95

И когда я подошел, старик мне с хохотом: «Ну и вожжи!», а рабочий вслед за ним: «И не говори!» Эти граждане сме¬ялись над своим собственным государством.

30 Марта. Постепенно шаг за шагом солнце одолева¬ет мороз, хотя бой идет открытый, без облаков, один на один. Под козьей горкой на свалке у навоза собрались все грачи [стаей], черным-черно. И везде в городе слышны грачиные крики у гнезд.

Они все более и более… Но и я крепну в себе. Только одному нет и с Богом спасенья. Впрочем, если правильно с Богом, то один никогда и не будешь: это те костенеют в себе, кто неправильно…

До чего все забиты! Вычитал в газете, что Халатов, ссылаясь на Ленина, объявил, что издавать надо только партийное. «А что если, подумалось, в этом собрании кто-нибудь спросил бы: «Cujusvis hominis est errare1. Ленин был человек. Мог бы Ленин ошибаться?»» Так вот, какие бы последствия были от такого вопроса. Отсюда совер-шенно ясно, что революцию движет сила, подобная рели¬гии, и скорее всего той религии, которая некогда двигала воинственные племена (Бог живых — покойники в ад; личность продолжается безлично в деле своем для общи¬ны). Cujusvis

Тут вопрос стоит отчасти в методе, — убеждением дей¬ствовать по смыслу христианства или насилием (в плен брать). Провал христ. церкви был в допущении войны («на супротивныя даруй»). И уже на эту войну стала другая война, которую Горький характеризовал «не насилие, а принуждение». Христианское «убеждение» в устах Ке¬ренского… (убеждение как слабость).

Хлысты. Психика возникновения — «Христы»: Хрис¬тос живет всегда в человеке и есть для каждого возмож¬ность явиться сыном Божиим и дальше быть распятым. И вот тут тончайшее разделение: иной имеет лишь путь

1 Cujusvis hominis est errare (лат.)— Каждому человеку свойст¬венно ошибаться.

96

Христов, чтобы в конце мучительных колебаний умереть в надежде получить оценку себе как сыну Божию; другой (хлыст) объявляет в себе Христа, начинает свое царство и вступает в борьбу с царством другого Христа.

Как художник Фаворский ни за что ни про что полу¬чил свет. Кожевников встретил своего ученика, он кончил курс педагог, техникума, а теперь, как партиец, стал в Пти-цетресте директором рабфака. Между прочим, поговори¬ли об электричестве, что при настойчивом требовании Москвы Пришвину дали одну лампочку, а Григорьев до сих пор сидит с пятилинейной; что вот есть художник Фа-ворский, почти мировое имя, — тот даже не смеет и по¬просить…

Прошло несколько дней. Художник Фаворский идет по улице и видит — рабочие ведут электричество. — Куда это? — спрашивает. — Художнику, — говорят, — Фавор¬скому ведем электричество.

Вышло, как в сказке арабской.

На полях: Ищу покоя — покой весь в «Отге наш».

Председатель горсовета Каширин писателей записал в списки лишенцев и кулаков, и когда нужно было во что бы ни стало достать сколько-то метров жилплощади, ему подвернулся писатель Григорьев. Правда, уплотнение разрешалось лишь добровольное, но что поделаешь: по¬слал обмерить, а потом и ордер дал на вселение. Григорь¬ев не пустил и решился