перевес и придумы¬вает, однако Венька мальчишка, не из себя же он берет). Кто их гонит? Приходится признать, что существует ми¬ровая равнодействующая разных сил, которая на каждую личность — как императив.
Алекс. Н. Толстой — вот уже год хлопочет о разреше¬нии ему съездить за границу, чтобы сладить делишки
10
с валютой (переводы). Случилось, Горький устраивал у себя вечер и позвал Толстого. А на вечере этом был Ста¬лин. Алеша, известно, когда ему надо, может быть при¬писка: хитрым очаровательным. Сталину до того понра¬вилась его болтовня, что он отозвал его будто бы в сторону и спросил, не надо ли ему чего-нибудь… Было как в сказке, ведь можно было полцарства просить. Но Алеша сумел, как в сказке, попросить только колбасы… И поехал за гра¬ницу.
(По этому поводу приходит следующее: у одного муд¬реца были два сына, блаженный Мишук и хитрец Алеша. Пережив большую жизнь, блаженный Мишук добыл себе опытный ум и стал таким же мудрецом, как отец, но Але¬ша хитрец сошел на нет…)
У Горького.
N. написал книжку и получил приглашение к Горько¬му. В приемной человек 20 народу. У секретаря Крючкова три телефона. Беспрерывно звонят, и секретарь с разным лицом отвечает, как будто на три телефона — в нем три лица. Беспрерывно приходят пакеты с надписью: «секрет¬но», «секретно — спешно».
Получил повестку — на клочке [клетчатой] бумаги плохая машинопись: «»Творческое бюро» делает смотр очеркистам Союза. Что вы написали в 31-м году? Явка обязательна».
А ведь очень возможно, что это «творческое бюро» явилось следствием книги моей о творчестве «Журавли¬ная родина».
Вольфила. Читаю о Блоке у Белого… Ужасно стыдно смотреть на самого себя: пришел талантливый зверь и че¬рез талант соприкасается с идеями и по-своему обживает эти идеи, и через это его тоже за человека принимают, са¬жают за стол, и оттого он чувствует себя хорошо и даже пишет об этом, что был там-то и слушал, что [люди] гово¬
11
рили там. Талант + романтизм, т. е. личная утонченность. Нехватка в идеях возмещается чувственностью… Но, ве¬роятно, все сводится к чему-то одному, иначе как могли мы быть вместе. Подумать.
Миша растет на руках, еще ничего не говорит, рожицы делает такие уморительные, что все равно как и говорит. Через все это начинаю понимать, что многие люди просто лишены самого чувства понимания ребенка… Это совсем особенное чувство. Так есть чувство охотника (воля), оно может и не быть у другого, и чувство романтика или мис¬тика…
Наполях: ритм
неповторимость и гувство ребенка
Революция движется линейно, события и лица прохо¬дят в это время без ритма, а время общей жизни мира (солнце всходит и заходит) идет ритмически: сколько раз солнце взойдет и закатится, пока вырастет и кончится че¬ловек. Поэзия есть светлая атмосфера, заря сознания че¬ловека. Пусть рушится быт, но ритм жизни и без быта мо-жет питать поэзию — конечно, опираясь на то же солнце (всходит и заходит). Но это понимание (мое) не «револю¬ционно» — это биологизм — все революционное движется по линии (не по кругу). Ритм движения по кругу с уходом и возвращением… восходом и закатом — здравствуй и про¬щай, дедушка внуку сказку рассказывает про Ивана Царе¬вича… А то вот предполагается линейный ритм, положим, едем в поезде, и колеса мерно отщелкивают: «по-гуляй-погуляй!»
Вот именно, что все является и пропадает без возвра¬щения: усвоили и бросили, как выжатый лимон. И де¬душки нет… Движение по линии на луну, теснота внутри 1 нрзб.: умерших и больных выбрасывают без слез. Личность за шиворот и в чан… Тут тоже стихия. Вспом¬нить Чемреков. Образы из сектантской поэзии.
Родину, мать, отца, друга — все ради движения вперед без возвращения…
12
На полях: Солнышко увижу — скажу «здравствуй», и увижу закат, говорю «прощай». Но если я еду в поезде и вижу на полках все тех же самых людей…
Девка-парень. В дер. Плющиха (здесь) выросла девчон¬ка, не признававшая себя за девчонку: рубашку, штаны носила… били ее за это смертно. Выросла парнем, грудь уматывала полотенцем. В солдаты пошла — вернули. [Же¬нилась] на девке, жили на хуторе — развели, взяла другую (духовный гермафродит). Очень красивая. Звали парня этого Ленька.
Бозенька. В одной семье ожидали ревизию и вынесли иконы в чулан. Коммунисты приехали, сели за стол. В это время входит маленькая девочка и спрашивает: — А куда вы дели Бозеньку?
Лина (Акулина) Никитична — с дочкой своей приехала к Зоиной матери и попросила ее новое платье на вечер, чтоб раз надеть на свадьбу: «Люди, — сказала она, — не¬интересные, [самые] серые, не стоят того, чтобы для них новое платье шить». Зоина мать дала платье. Сыграли свадьбу. Молодые приехали с визитом к Лине Никитичне и, увидев на ней новое домашнее платье, говорят: — Какой хорошенький ситчик! — В это время дочка Лины и гово¬рит: — Это что, а вот мама на свадьбу брала платье, вот это платье! Мама взяла его у Зоиной мамы и говорит ей: «Не хочу новое делать на свадьбу, люди такие серые, не¬интересные…»
Помни друг, теперь уже не миновать тебе того, перед чем ты трепетал в своей жизни. Да, было время, можно было тогда устроить свою жизнь так, чтобы это втайне оставалось и переходило в наследство детям и внукам, как «грех». Теперь все раскрывается, и человек наконец-то должен увидеть то самое, что прикрывалось таинствен¬ным словом «смерть», он должен увидеть то, что страшнее всякой смерти: увидеть себя без всякой личной тайны, как есть себя самого без тайн и отбора в себе лучшего, без надежд («Исправлюсь, няня, милая, прости, я исправ¬люсь!», а она: «Нет тебе прощения!» — и стегает крапи¬
13
вой)… «Всеобщая конкретизация» или «Страшный суд» (Страшный суд или всеобщая конкретизация с уплотне¬нием жилищ до последней возможности).
Символизм — встреча текущего мгновения с вечностью, а место встречи — личность. Все верно, пока личность на¬стоящая, но как только явился «изм» и творчество симво¬лов стало методом («творческое бюро») и личности стали всякие, то символизм стал ерундой… Вот против этого (не против личности, а чтобы негодники-то не укрывались под символизмом, идеализмом, христианством и т. д.) идет революция и ее диалектика и материализм: из-за этого, но своего не достигают: негодники и тут вьют себе гнездо.
8 Января. В предрассветный час и то капель, значит, снег осядет, и давно пора, вчера по такому снегу ходил на лыжах и пришел еле живой.
Дыхание жизни и смерти.
Темно и ужасно все нависло, капель.
Есть глубже тоски слой души, царство безнадежности. Вести оттуда тем ужасны, что не оставляют от прошлого ничего: как будто жизни во времени вовсе не было, и все прошлое такое же тусклое пятно, как это серое небо. По-иному сказать: вот ты жил и копил всю жизнь, а когда пришел черный день, то из копилки нечего взять. Это именно и есть то, что ускользает от обыкновенного созна¬ния, когда думаешь о жизни подвижников: борьба с чертя¬ми — это совершенные пустяки в сравнении с этим смерт¬ным дыханием… Я вижу три возможных выхода. Один «пессимистический», но верный: это вперед признать «ни¬что» и затем жить без очарований.
Другой выход (мой выход): это когда видишь не темное небо, а чистое, звездное, — спешить копить в себе радость и успевать, пока не прошло, давать жизнь другим и так за¬крепляться вовне радостью (сила родственного внима¬ния, творчество). В эти радостные моменты представля¬ется, что смерти нет, что этой силой творчества она будет
14
побеждена. Но когда приходит час, то все равно все твор¬чество жизни сметается. Раз пройдет, и звезды вернутся, два, три…
И так живешь, терпишь, зная, что пройдет, как раньше проходило. Но есть и конец, когда на одной стороне лежит груда ненужных тебе совершенно твоих собственных за¬слуг, как приготовленных досок и камней для твоей моги¬лы, на другой — ты сам в безнадежности, верней, ты сам без себя самого, какой-то «плюс на минус», или даже чис¬тый нуль. В христианской кончине это предусмотрено, и пустой конец заделывается страданием, самораспятием. Мне это и несвойственно, и близко, и всегда было так, что придет час, и я так сделаю.
Третий путь — это путь приписка: не свой, и даже не путь, а постороннее разрешение вопроса заглушения личной тревоги, общественно-принудительный, пчели¬ный труд, когда некогда чувствовать радостно-звездное небо, и тусклые сумерки, и ночь, когда некогда думать, размышлять о конце и кресте. Именно такая жизнь теперь подошла, и всякое углубление, личное миросозерцание и пр., Христос, и поэт, и философ — все против нее. Со¬гласно с этим является скорая философия для простака — «диалектика», и люди крайне упрощенные, а между тем всемогущие.
9 Января. Та творческая радость, какою жил я так дол¬го, не допускает насилия над собой (искушение многих), а если нет, то путь христианский (христианская кончина).
А что значит «христианский»?
Община о. Николая Опоцкого, в Велебицах. Он собрал верующих мужиков («где два-три во имя мое…») и повел. Стали богатеть, выстроили нефтяную мельницу. Дело духовное осталось у о. Николая, а материальная часть пе¬решла к мельнику. Началась глухая борьба, зависть. Од¬нажды о. Николай уехал в Петербург на несколько дней, пионеры христианства взяли топоры и пошли друг на дру¬га. После того как их [оставил] о. Николай, коммуна рас¬палась. Причина: о. Николай должен был овладеть мате¬риальной стороной и ее не выпускать из рук.
15
Коммуна Щетинина (Чемреки).
Щетинин соблазнил Легкобытова своей премудростью (казначей пропал: пошел искать Христа). Отдался ему в рабство. Явился «народ». Щетинин как бы бог на небе, а Легкобытов переводит на земное: здесь, в человеке, на земле. Представляя себе то, что было, они переводили на себя и в своем кружке видели разрешение времен. Грех, общий всем сектантам… (претензия на универсализм pars quo totum1) (точь-в-точь и у нас теперь: и, как Легкобытов, каждый думает обобрать своего Щетинина и выбросить.) Мережковский и Легкобытов (между прочим: барин и му¬жик: и почему-то по этой линии сочувствие Легкобытову; точно так же это же сочувствие большевикам против ин¬теллигенции); с пастилой и с духами — кто смешней?
В результате: даже Блок (и, вероятно, Белый) не вы¬держивают пробы на жизнь. (Еще: Легкобытов у Ремизо¬ва, встреча: педераст…) Эллинизм… (педерастия) Послед-нее разложение: Розанов. А Распутин?
В результате: «Христос» самых высоких представите¬лей искусства был «бумажным» в сравнении с силой Лег¬кобытова. И вот теперь именно эта «сила» господствует. До того все похоже! — ведь даже «Блок и чан». Предложе¬ние Блоку: бросься в чан к нам и будешь вождем народа. Не Блок бросился, а Ленин. И пошла новая порода — «вос¬кресшая интеллигенция», вожди…
Итак, слабость, как нравств. упрек христианству (ис¬кусство — выражение слабости).
В чем Легкобытов уязвим: он выступает
