праздника: рабочий и Пасха. У колхозников душа надвое: единоличники и живут лучше, и у них праздник. У Сани полная растерянность и укреп¬ляется лишь в том, что единоличников в конце концов ликвидируют (значит, он прав и он может, исходя из это¬го, и в остальном все индивидуальное оспаривать). Уве-рился не в справедливости существующего, а в его неми-нучести.

Несколько старух нашли нищего, и он у них стал по¬пом. И вот 1-го мая хотят бороться с рабочим праздником. Обложат их на 2000 р. — вот и конец. Практика показала, что можно и без церкви жить. Церковь — средство дер¬жать народ в повиновении. Вот русский! ему и в голову не приходит, что церковь может быть независимой, что дело не в церкви, а в Христе…

Маленький просвету него был, когда воскликнул: «Ну, а совесть — это сами, правда, Христос — это сами». Но де¬ло в том, что «сами» — нет уже, а есть только «я — сам», это последнее прибежище. О, если бы в самом себе найти убеждение, тогда было бы и «сами», но тут тени… И еще линия чисто материального, ежедневного, вот тут непло¬хо: одну корову удержали тем, что старуха не пошла в кол¬хоз, другую завели, когда вышло разрешение держать колхозникам личных коров.

А церковь? Тут одни только падающие тени прошлых веков (6 старух и нищий в роли попа: зубы вставил и за¬пел). Если бы это шло и шло, но к этим теням поставлен

115

вопрос: так 1 нрзб покажите же. И каждый вопрос от¬крывает новое бессилие и упадок, смерть, тлен, а жить хо¬чется, в этом сравнении жить-быть хоть как-нибудь, жить-плыть, хватаясь хотя бы за соломинку, и то — уже правда.

30 Апреля. Суббота (Великая). В Дерюзине давно раскулачили попа, а попадья, чтобы сохранить за собой дом, развелась с попом, и он после того перешел в Бого-родское. Конечно, стали следить, — не ходит ли поп к по¬падье, потому что если бы удалось захватить его дома, то можно бы развод аннулировать и дом отобрать. И раз сов¬сем было удалось, видели, как вошел, но когда искали, поп удрал. Так [подумали], а на самом деле поп во время обыс¬ка лежал в куче навоза, и это было очень остроумно, пото¬му что никому в голову не пришла мысль о навозе: все-таки поп. Церковь же без попа долго стояла без службы. В са¬мое последнее время, однако, верующие старухи нашли какого-то старого беззубого нищего, одели его, обули, на счет общины вставили зубы и объявили попом. Теперь старухи с беззубым нищим во главе будут звонить и петь Пасху против государственного рабочего Мая…

В то время, когда в деле воспитания детей все силы го¬сударства положены на… странно было бы писателю по¬гружаться в оагеркнуто: вопросы радости индивиду-ального воспитания… Или, скажем, вот я, великоросс, — раз дело идет о восстановлении национ. меньшинств, не должен ли я помолчать об интересах моей национальнос¬ти, имевшей в истории до сих пор столько преимуществ.

На полях: (притом не выгодней ли помолгать о своем языке, преданиях и сказках — пусть всему этому радуют¬ся меньшинства, а у нас зато Москва…)

Или взять себя как сложную личность, в то время как многие миллионы простейших существ пробуют все са¬моопределиться как личности — разве я могу настаивать на особенных правах такой сложной личности.

Итак, если все взвесить, то писать, кроме как для несо¬вершеннолетних, нечего…

116

На полях: Ароматное воспоминание (сегодня раскрылись пог-ки геремухи, бузины, вгера заургали лягушки)

Путь к звероводству: комнату с поэзией, тайнами запе¬реть, а в остальном все на деловой план (разум).

Приехал молодой человек (из молодых ранний) интер¬национальной наружности, назвался очеркистом, сотруд¬ником газеты «Стройка» (по фам. Аквилов, — так назвал-ся) и задал мне вопрос: «Сейчас искренно писать нельзя, но вы пишете искренно и вам можно верить, — что нужно для этого?» Я отвечал и много беседовал, имея, конечно, в виду, что он агент. Отвечал же я в том духе, что если бы и дана была свобода писать, — все равно сами бы писате¬ли не решились бы, потому что все «против» было бы и против государства.

Из похода в Дерюзино. Я в 11 у. поел ухи из свежего су¬дака, доставленного из Московского распределителя. По¬том лег поспать, потом напился чаю и в У22-го вышел и был в пути 3 часа и все на воздухе. А когда мы сели чай пить в Дерюзине (в У26-го), Саня спрашивает: «Где вы это, Мих. Мих., свежей рыбки достали, пахнет от вас, и так хорошо!» Через 6 часов учуял от меня запах судака! Вот бы его завтра пустить на демонстрацию, чтобы шел он, как собака, с агентом и указывал пальцем на каждого, кто пасхи наелся. Да и вообще, если бы этим заняться, отби¬рать чутьистых людей из деревенского люда, то непре¬менно явились бы гении носа, как гении голоса — певцы, или гении слуха — музыканты, да, наверно, и не в одном только смысле практического приспособления для охоты или полицейской службы, но создалось бы особое худо¬жество, обонятельная поэзия…

Лева приехал.

Буду в мае собирать в Москве материалы по зверовод¬ству и с помощью их придам своей книге «Даурии» чисто рациональный характер.

1 Мая. Пасха.

Влажное небо, и как будто с утра над ним происходит борьба между двумя силами, темной и светлой. Очень

117

тепло, и сказать невозможно, чем кончится борьба навер¬ху, победой солнца или дождя… Лева наелся пасхи рано и поехал в Москву доставать грузовую машину для пере¬возки вещей в московскую квартиру.

Борьба рано окончилась, по великодушию своему Бог уступил и дал погоду самую прекрасную, какая только бы¬вает на свете. Рабочий праздник явно использовал Пасху.

— Поздравляю с 1-м Мая! — сказал некто сидящий на лавочке. — Хотел бы с Пасхой поздравить, да нельзя. — Отчего же нельзя? — Оттого что яйца посинеют…

Все почки наклюнулись, и даже шоколадные березы, если ближе подойти, все уже в зеленых крапинках. Цветет волчье лыко, и так начинаются встречи с самыми милы-ми и дорогими родными. Вальдшнепы сильно тянули. Пе¬тя вечером приехал с демонстрации. Говорил, что у них как в военных лагерях, и хвалился, что дальше всех за¬швырнул гранату.

Приехал П. К. Малявский. «Наша молодость!» — сказа¬ла Ефр. Павл. Вспомнили и перебрали всех общих знако¬мых (25 лет тому назад!). Получилась как бы расшифровка жизни, потому что все за 25 лет так или иначе реализова¬лись: большинство умерли, а кто живет, то знаешь, ви¬дишь насквозь его жизнь. И одна только жизнь осталась для меня нерасшифрованной. Как мучительно вспоми¬нать! И вот вам ключ ко всей жизни, такой как будто инте¬ресной и сложной, ключ в тайную комнату, где некогда уже совершился надо мной Страшный суд.

Вот опять весна, всюду опять парочки (кстати, у лягу¬шек почему-то плохо в этом году: везде их очень мало — или рано, или погибли). А ведь такой «Страшный Суд» переживает почти каждая весталка: из-за отблеска или отражения жизни жертвует самую жизнь… Но так движет¬ся, может быть, и вся культура (надо бы детей рождать, а они Бога, книги…)… И тем не менее, если ты это упустил, прозевал даже ради всей культуры, — на Страшном Суде тебя осудят. Впрочем, кажется, можно сознательно (так принято думать), нельзя прозевать. Вот распределить бы

118

людей в отношении к этому: 1) грех в упущении 2) грех в допущении.

2 Мая. Цветет ранняя ива. Начинает осина. Кукушка прилетела на голый лес. Разгар тока лягушек. Зяблик ур¬чал — перед непогодой (говорят, «севернйца запела»). Вальдшнепы плохо тянули. Совет Ив. Ив.: если хочешь не растирать ноги, носи шерстяной чулок на голую ногу. Пе¬тя приехал, рассказывал про бешенство Соснина, — вот открытие: некто Перелешин прислал шкурку зверька для определения проф. Огневу, и тот назвал зверька, как во¬дится, именем приславшего шкурку. Это событие откры¬ло, что Перелешин раньше был помещиком и сейчас жи¬вет в бывшем своем имении и станция ж. д. носит имя Перелешина. Отсюда вывод, — вот каких людей прослав¬ляет Огнев. И еще, на собрании студентов постановили допытать воздержавшихся при голосовании, — почему они воздержались, применяя слова тов. Сталина о гнилом ли¬берализме в шести условиях.

На полях: Хитрость — это обломок мудрости и служит вме¬сто ума. У сватьи хитрость при гордости — редкое согетание. У Петра хитрость с идеализмом: жи¬вет огенъ плохо, болтает, особенно при женщинах, и этим удовлетворяется.

Наполях: Если принимать геловека, то надо принимать его не таким, как хогется видеть герез 1000 лет, а та¬ким, как он есть. Всякая революция потому и кон-гается реакцией, гто не хогет признавать гелове¬ка, как он есть.

Даурия вянет. Больше всего угнетает, что если бы и раз¬решили личную свободу в писании, то сам бы не стал пи¬сать: правда, как станешь писать, если самый процесс писания с его побуждающими мотивами является процес¬сом, враждебным нынешним предпосылкам государст¬венного строительства.

Первое враждебное в нем — это что писатель непре¬менно говорит от себя лично и о том, что он увидел, притом говорит, не обращая внимания на лай, потому что общест¬

119

во обыкновенно вначале и не может раскусить значение его слов (так было с Достоевским, Толстым).

Второе, он говорит не всем вообще и не классу, а лич¬ностям, способным продолжить его личное творчество.

Третье, писатель подписывает свое имя, в то время как революция стремится на грифельной доске класса стереть все имена, соединяя дело вождей приблизительно таким же порядком, как в Библии соединяется закон Ветхий и Новый (Ленин с его нэпом теперь уже похож на Ветхий завет).

Наполях: Закон революции: всякое имя, кроме имени вождя.

есть обманное имя. Угеный. если ты хогешъ сохра¬нить свое имя, будь вождем масс, художник, писа¬тель, музыкант и обыватель даже — все должны писать, петь, играть лишь от имени революиии. И, в гастности, мой «искренний» тон, обращение к родным существам всего мира, вклюгая растения и животных… Хорошая сторона процесса в том, гто в нем заклюгается совершенная гибель эстетиз¬ма, обыкновенно подменяющего собой этику и ре¬лигию. Слово должно быть деловым и серьезным.

На полях: Судя по рассказам, РАПП соединял в себе все поро¬ки с госуд. тогки зрения, там были и мошенники, и анархисты. То, гто в первой революции понима¬лось, как сущность коммуны, теперь осуждено как «обезлигка», и я думаю, в народе это именно и воз¬буждает злобу (представляется вроде того, гто коммунизм от церкви, а это новое от дьявола)

3 Мая. Холодновато, ветрено с утра, вечером тепло и тихо, дождик. Петя убил 1-го вальдшнепа. Лева прислал телеграмму, — что завтра будет машина для перевоза ве¬щей в Москву.

5 Мая. Вчера ночью отправлены