и правда без красоты и личности человека.

Есть понимание жизни ремесленника: дело сливается с личностью, так что каждый является творцом жизни (через личность к общему делу). Есть понимание капита-листическое: человек делит время на две половины, одну он отдает в конвейер, другую бережет для себя лично, на¬деясь в будущем улучшить свое положение в сторону лич¬ной жизни. Во всяком случае, в деле конвейера он лично не участвует и прогресс видит в том: поменьше в конвейер, побольше себе (индивидуализм). На этом базисе развива¬ется чувство необходимости, выражаемое законом, с дру¬гой стороны, чувство свободы личной. И Бог — это беско¬

161

нечность, пройдя которую, необходимость превращается в свободу, смерть — в жизнь вечную.

Социализм все переносит в конвейер, так, чтобы кон¬вейер (общее дело) был личным делом каждого оагерк¬нуто: (в настоящий момент рабочий старается не думать — «не искать» — а только работать). Значит, это путь к личному через школу общего дела (кто не работает, тот не ест). Значит, обратно [к] ремесленному миру: не через личное к общему, а через общее к личному (Легкобытов говорил: «бросьтесь в чан!»). Тем, кто не личность — прос¬то: терять нечего, но как же личность отбросить, разум, сознание? Это больше, чем богатому бросить богатство. (Вначале слово или дело, сознание или бытие. У Розанова Нов. Завет или Ветхий.) Надо «поверить» в это общее как в Бога. И еще дальше: надо верить в «Ильича» как в Маго¬мета. Совершенно то же, что и религия. Два трудных по¬ложения: 1) Личность не должна бросаться в чан (Блок); 2) Находящийся в чане (партии) не может выйти из него и жить лично (Георг. Б.)

Разобрать как антитезу Ильичу: мое отвращение к учительству — в этом я чувствую основной грех («ильи-чевство») (личность моя передается другому через сотво¬ренную вещь (как Реомюр). Ильич, как и Легкобытов, — злобные неудачники, реализующие личность свою в маске общего дела.

На полях: Общее дело предстоит сознанию тоже лигно, как «Илъиг» самому же Илъигу, как Маркс и т. п. Тира¬ния в том, гто лигность является не как сама по себе, а ради общего дела.

Мантейфель подвирает (всякий, кто говорит — подви¬рает, только молчание и дело: правда).

11 Августа. Стало прохладней, брызнул дождик, но пожары продолжаются, и от дыма горько во рту.

Звезды были на небе как бусы в избах кустарей, пере¬шедших в производстве своем с бус на ампулы: бусы эти многоцветные, пережиток старого времени, висят в избах без всякой связи с текущей жизнью, — вот так и звезды,

162

когда-то ангельские душки, теперь разъясненные и совер¬шенно ненужные реликты, висели, проглядывая неясно через дым горящих лесов…

На полях: Сталин и Маркс прямо лбами встрегают входяще¬го, направо от них божница с гетверговой, а может быть, и венгалъной свегой, все простенки оклеены одной и той же многократно повторенной бу¬мажкой с фабрикой и словами: Семена Семеновига Зайцева малиновые коврижки. И на этой самой коврижковой фабрике на стене против Сталина висит плакат с диаграммами достижений в индус¬трии и сельском хозяйстве. Под самим же Стали¬ным [семейные фотографии].

Как же все это сошлось вместе в избе одного и того же хозяина, — гто это? Скрытое равноду¬шие, пренебрежение к истории или мудрость или так: мы, конегно, хорошо или плохо живем и нигего не знаем, а вот гто без нас делают. Семья (быт) под вождями — это самое болото, где и сваривают¬ся воедино малиновые коврижки и гетверговые све-ги с тракторами и комбайнами.

12 Августа. Начался дождь, и стало прохладно. Будем ждать разрешения на охоту. Был у меня Катынский (обе¬щал флажки). Утром с Левой ходил под Ильинки натаски-вать Кащея. У Торбеева озера тетеревей так много, что «деревья гнутся».

Идея рассказов егерей: между полюсами Кирсан и Ко¬маров: кто говорит, тот мало делает, а кто делает, тот мол¬чит: слово и дело; слово ценою дела; правда любит селить-ся в деле: не всякое дело есть правда, но правда живет всегда в деле, и если даже явится правда в красоте, то та¬кая красота всегда бывает действенной.

Разве я не могу написать роман из современного быта? Могу лучше других, но я боюсь, что, написав такой роман, выйду из своей сферы на легкий дешевый путь и уже не вернусь к своим воробьям. Вот эту идею можно предста¬вить в личности, которая не может поступить в партию. А что другой не может выйти из партии — это взять от Мих. Петр. Седова: это его все прошлое, его религия. С него же

163

выписать происхождение «общее дело как свое личное»: душа общего дела в подпольных кружках, потом в собра¬ниях, выступлениях.

Озеро Ханка.

Если я, писатель, рассказываю и в чем-нибудь специ¬альном сделал промах, приврал, то не только это «ниче¬го», но даже посмеются над тем специалистом, который, читая мою сказку, упрекнет меня в такого рода вранье. Но если не художник, а ученый привирает, то это невозмож¬но, и какой бы он ни был великий ученый, ему зачтут это как органический порок. И это оттого, что художество вытекает из личного, в искусстве на первом месте стоит личность художника, преломляющая качественно по-сво¬ему действительность, а в науке цель в достижении исти¬ны, обязательной для всякой личности. Вот отчего бывает так неприятно, если ученый — и вдруг начнет привирать. Да, настоящий ученый молчалив, и он ставит на первый план дело, и потому ему надо что — а не как сказать; на¬против, художнику первее всего слово, и ему важнее не что, а как сказать.

Однако, бывает, научная истина или жизненная правда селятся в красоте, и вот тогда художник, создатель такой красоты, признается всемирно великим и творение его переживает многие столетия. Наше словесное искусство до революции было на этом пути, и, я думаю, из материа¬ла этого опыта надо создавать всем нам нового писателя: блуждая в исканиях истины, он не будет оагеркнуто: привирать, как этот ученый, потому что его истина и его правда будут жить в красоте.

На полях: Для художника всегда: «внагале слово», для угено-го: «внагале дело». Или для художника сознание определяет бытие.

Закон потому закон, что если запрет, то всем, значит, я не потому [являюсь] другом общего, что уважаю закон, а потому, что если все расхватят, мне ничего не достанет¬ся; но зато, когда будет можно, то я стану в очередь и свое получу. Закон складывается именно в интересах личнос¬ти, а интересами общества лишь прикрывается. И обще¬

164

ственный деятель бывает: 1) живет личным талантом, а обществом пользуется, как материалом; 2) под маской общества сам лично устраивается. Откуда же также бе-рутся, как, напр., Екатер. Семеновна?

На полях: Звероводное дело на Д. В. двигалось [вперед] крес¬тьянским путем и барским. 1-й путь. Довбня. Пой¬мал дикого оленя и от него [пошло]… Довбня кулак и лекарь. 2-й путь. Стадо диких оленей забрело. Ян¬ковские… Сидеми… Аскольд Гамов. Романтигеские острова.

Когда болит голова, хорошо иному лежать неподвижно с горячим компрессом на лбу, другому с холодным, я же лично лежать не могу, я выпиваю пять-шесть рюмок креп¬кого вина, пока это не пересилит боль, и отправляюсь бродить без всякого плана и без всяких обязанностей до полного изнеможения… когда же действие вина ослабеет, то сама судьба приведет меня [непременно] к лесу, на мо¬ре, [даже] в пустыне к новому целебному источнику. При чем же тут Дальний Восток? Вот остановка трамвая, со¬вершенно такая же, как и у нас, но здесь люди становятся в очередь, и я тоже к ним, стою долго, и я бы стоял без конца, мне ведь никуда не нужно спешить, я [брожу без плана]. Вдруг один гражданин посмотрел на проволоку и сказал:

— Расходитесь, граждане, тока нет. Все зашумели: как он узнал?

Один любознательный мальчик из очереди бросился догонять его, остановил.

— Гражданин, как вы узнали, что тока нет и трамвая скоро не будет?

Гражданин что-то ответил. Публика ждет. Мальчик возвращается.

— Он говорит, что если трамвай идет, то дрожит про¬вод.

Вот и все! Только-то! Все разошлись, и я тоже за по¬следним в очереди, он к морю, и я за ним.

Приписка: При гем тут Дальний Восток? но вот именно там ведь я замегал, бывало, когда болит голова и наги-наешь бродить: везде и всегда…

165

Пароходик собирается на Русский Остров, это совсем близко, как в Ленинграде «на острове». Да и не все ли рав¬но, если болит голова… не до экзотики. Вот разбросанные домишки, вот огромные брошенные укрепления, казар¬мы, опять домишки, тайга. Собака залаяла и вышла из-за деревьев. Увидев меня, собака завиляла хвостом, и вслед за ней вышел пожилой человек, кое-как одетый, совсем по-домашнему, но что главное и что поразило меня: его [выражение] лица, и у собаки [выражение], и в глазах что-то, и это самое «что-то» у собаки в глазах. Я встречал раза три в жизни подобное сживание, хозяин и собака стано¬вятся на одно лицо. В одном городе я, заметив странность, осторожно сказал знакомому, и тот удивился: вот новость, нет человека в городе, кто не знает, что Каштанка похожа на Леонида Ивановича. Пока я всматривался в незнаком¬ца, тот тоже по-своему меня разобрал и вдруг неожиданно сказал:

— Вы — хороший человек, здравствуйте!

— Здравствуйте, — ответил я, — как вы распознаете хо¬роших людей?

— Не я, — сказал он, — собака моя — зайдем покурить.

В нескольких шагах был старый домик, на [скамье] си¬дела за самоваром старушка. Мы сели, и хозяин с большой радостью мне стал рассказывать, как это бывает у рус-ских, «всё».

Каштанка до точности распознает людей оагеркнуто: хороших и плохих достойных и негодных, даже корей¬цев от китайцев узнает. По ее лаю, если считать, выходит на 100 человек 49 оагеркнуто: злых негодяев и 51 оа¬геркнуто: добрых достойных, значит, 49 хороших идет на поглощение 49 дурных, и весь мировой прогресс, т. е. добавка лучшего к прошлому, основана на двух процентах избытка достойных людей… Прогресс Владивостока 2% — Семенов и Арсеньев…

Чай сменился вином…

Дорогая Фега Евсеевна, я ничего не мог написать за все это время и совсем не занимался литературой. Очень из¬виняюсь, что ничего не написал для Вашей газеты за это

166

время: изо дня в день все откладывал, и так время про¬шло, довольное долгое. Со мной вообще это бывает: не могу писать, не хочется, а насиловать себя не могу. Что же касается самого ответа на Ваше письмо, то ведь в нем ни¬какого вопроса, кроме как о присылке рукописи, не было. Обижаться Вам на меня за это не следует, как и я не оби-жаюсь на Вас, что в последнем письме своем обещали почти немедленно выслать за счет моего гонорара и