тоже с 3-го Мая по этому поводу «keine Zeile»1. оагеркнуто: Я Вас уверяю, что кроме желания сделать Вам удовольст¬вие лично, фотография — это единственный побудитель¬ный мотив для работы в die Griine Rast2.

Неужели же и Вам, моей старой читательнице и пере¬водчице, не наскучило приписка: обидно такое положе¬ние, что, обладая моими за 25 лет написанными сочине¬ниями, совершенно неизвестными в Германии, Вы должны для [печатания в обычной] газетке переводить мои охот¬ничьи рассказы без надежды даже, что их когда-нибудь издадут книжкой.

17 [Августа]. Лес горит. Предсказывают, что 20-го на¬чнутся холода и дожди.

Учредительное собрание писателей может кончиться тем, что последние сокровенные мнения будут обнаруже¬ны, и в литературе станет, как в лесу, когда в него гоняют скотину.

И что можно ждать от съезда? Какой разговор может быть о подсадках в лесу, если в нем нельзя прекратить пастьбу скота?

На полях: Цап-царап и — под ноготь!

18 [Августа]. Спас.

Иногда появляются на улицах благородные старушки, одетые точь-в-точь, как, бывало, одевалась моя мать и тет¬ки: правда, мать моя должна бы старше быть этой моды, но, по-видимому, это была последняя мода перед револю-

1 keine Zeile {нем) —

2 die Griine Rast (нем.) —

167

цией, так что более молодые старушки принуждены были остаться в костюмах своих матерей. Почему-то я не очень люблю встречаться с этими остатками приписка: про¬шлого [реликтового] общества человеческой жизни, хотя в природе ископаемые и разного рода реликты раститель¬ные и животные имеют для меня особенную притягатель¬ную силу. Вероятно, разница тут в отдаленности, третич¬ная эпоха, напр., Бог знает когда была, и личные счеты наши с ней совершенно покончены. С другой стороны, ре¬ликты, например, [растений] и среди них особенно знаме¬нитый корень жизни Жень-Шень является и в наше время существом действенным, изумляет, что он на десятки ты¬сяч лет пережил свое время и у нас живет, сохраняя себя, и действует на нас, как современник; реликтовые люди, персы, греки обыкновенно [поражают], что живы [сейчас]. И вот через них чувствую сам себя молодым и хочется жить. Надежда забыть свое время. Реликтовая страна…

Вот казармы, срытые по Японскому договору, могучие бетонные укрепления, запустение все больше и больше, вот наконец море, скалы и лес. Загеркнуто: …бежит мо¬рем туман, и понимаешь это, — что он должен подняться при встрече с хребтом Сихотэ-Алинь.

Тут уже нет реликтовых старушек 60 годов, тут вся природа реликт, вот папоротник с виду как будто обыкно¬венный, но из-под земли у него торчит ствол: это древо¬видный папоротник третичной эпохи, — это реликт, это значит, он пережил, приспособился и остался самим со¬бой. Свидетель третичной эпохи десять тысяч лет тому назад [кажется] мне таинственным существом. Вот вино¬град вьется по хвойному дереву, — какая степная экзоти¬ка. Как это удивительно думать, что корень Жень-Шень уцелел и люди [живут]… Да, но почему же все-таки люди… А впрочем, какие люди, если это реликты отдаленных эпох: [грек], перс… А, так вот в чем секрет, я догадался: старушки-реликты мне тем неприятны, что я сам жить хочу, двигаться, а они напоминают мне, что моя жизнь прошла и пора превращаться в реликт… Ах, вот оно в чем дело!

168

Пендрие, когда, уезжая в Париж, бросал жену с ребен¬ком на страдание в СССР, вероятно, так рассуждал: «ей привычно страдать, и она лишь немного больше обычно-го претерпит, тогда как если я попаду в беду — я пропал: такой тягости я не перенесу и буду не я». И он, рассудив все за и против, с легким сердцем оставил жену, поехал в Париж и там очень скоро нашел себе другую. Он еще и так говорил: «Я терпеть не могу в прошлом копаться и, чуть миновало оно, стараюсь всегда глядеть в будущее».

Писателю интересен вовсе не пролетарий, ожидающий от литературы решения моральных вопросов или отдыха. Интересен ему человек просто деловой, сильный и до то¬го поглощенный, что ему и в голову не приходит считаться с искусством. И вот однажды такой человек был расстро¬ен чем-то, взялся читать и вдруг… Интересно писателю вообще остановить живого человека и заставить его по¬смотреть и на себя, и на дело свое со стороны…

Нет! Я хочу сказать, что искусство движется, как река, в неподвижных берегах, по существу враждебных ему: как раньше просто было бедному поэту в виду роскошных квартир противопоставлять заруделому мещанству свою голодную и все-таки прекрасную свободу! Теперь берега нашей бедности, свободы и поэзии так расширились, что стали невидимы, поэту до Америки надо целое великое море нищеты переплыть, и когда переплыл в Америку, то в своем утомлении, вероятно, забудет о достоинстве бед¬ности и мещанству Америки обрадуется больше, чем сво¬боде нищего.

20 Августа. После вчерашнего дождика роскошное светлое утро и нет даже никаких следов лесного пожара. С высоких елей в лучах солнца золотом падали сверху кап¬ли вчерашнего, сохраненного тихой лунной ночью в вет¬вях дождя. И от этого мне было радостно до того, что я, в который не помню уже раз, собрался думать о способе всегда искать эту радость и жить надеждой найти ее. Моя литература и есть след моего усилия искать и задержи¬вать эту радость. Мне сейчас приходит мысль перечитать себя критически с этой точки зрения.

169

Цикл вчерашних мыслей: наша поэзия происходит из недр природы, когда мы десятки тысячелетий в борьбе за кусок хлеба тесно сближались с ней; поэзия эта вышла как победа, когда стальной узел необходимости был развязан. Теперь лишь в эпохи особенно глубоких потрясений мы делаемся способными понимать в прямом смысле слова «хлеб наш насущный» или видеть в корове Аписа; с этой стороны жизнь стала легкая, несерьезная, а главное, прой¬денная: мы теперь охотимся там, где раньше боролись, и в согласии с этой охотой была и наша поэзия, — не фактор борьбы, а знамя победы. «Стальной узел», развязанный здесь, однако, завязался в другом месте: трагедия жизни перешла из пещер в погреба больших городов, в литейные и отделочные цеха заводов. Стальной узел жизни теперь завязан здесь, и наша этика в глубочайших своих основах здесь рождается, и силы всех лучших людей устремляют¬ся сюда, чтобы развязать этот узел. Но причем тут поэзия? Разве дело так зашло далеко, что можно уже праздновать победу? Нет, дело тут в самом начале, и не до жиру тут, а быть бы лишь живу…

Но разве нельзя, чувствуя место борьбы, изменять со¬гласно поэтический ритм журавлиной родины? Яблоко прекрасного сада — во все эпохи всё яблоко, но только песнь наша о яблоке разная и журавлиная родина иная. Мне кажется, у современного человека страсти должно быть больше.

Земледельческий труд и теперь самый тяжелый, как был он и в доисторические времена. Но в прежние време¬на там, где была тяжесть, там был и весь смысл жизни, и тягость эта понималась универсально, «как власть зем¬ли»; теперь тягость жизни больше у какого-нибудь литей¬щика на заводе или обитателя сырого подвала, но все-та¬ки от земледельческого труда если уходят, то к нему не возвращаются: он не труднее, но ритм жизни и смысл ее перешли в город: там живут, здесь прозябают и всегда от¬стают в смысле: свинец и сталь нужнее, чем стрелы и ве¬ревки, а свинец и сталь на заводе. Пусть свинцом, железом и сталью будут люди добывать новую свободу, но победу

170

будут трубить журавли, и сейчас мы охотимся там, где раньше боролись, а в будущем мы добьемся общей радос¬ти в природе.

Если мы понимаем иногда наши полеты во сне как от¬звуки древних полетов наших приписка: ближайших к нам крылатых предков, то почему бы, понимая живое вещество на земле в единстве человека ли, зверя, птицы, не считать их ночным повторением дневных полетов на¬шего собственного тела в его птичьем существовании. Глядя на ласточку — ведь у нее тоже голова, как у нас, и ведь прямо удивительно — тоже [глаза] два, и две кро¬хотные ножки, и на них есть пальчики: так вот вникая в жизнь родного существа днем и мечтая через это о себе летающем, почему бы из этого не сделать ночью полет во сне? К чему надуманные возвращения к птеродактилям, если моя же плоть на глазах летает в образе птицы и если ум мой догадывается устроить такие подпорки, что не только во сне, но и днем я могу обгонять в воздухе всех родных, предшественников моей мысли? А в мечтах о ком-мунизме — наша плоть и фактическое слияние ее в мо¬менты больших массовых подъемов разве тоже не прояв¬ляется это единство?

Поэзия океанских островов предполагает их девствен¬ность: надо, чтобы человек, сойдя с корабля на неведомый остров, увидел следы невиданных зверей… Если разду-мать не только о человеке на острове, но даже и о звере, то бедность этой ограниченной островом жизни сравни¬тельно с жизнью материка сразу же погасит островную поэзию, но толчок, данный мореплавателями, породил це¬лую эпоху робинзонады, и мы до сих пор не можем осво¬бодиться от сказочных чар островов.

Гостиница «Золотой Рог» далеко не на той высоте, что¬бы можно было в ней устроиться и спокойно работать: в глубине ее где-то роятся китайцы, и их жизнь идет неза¬висимо от жильцов. В самый же день приезда у вдовы Ар-сеньева мы встретили одного местного жителя, который обещал в своем доме предоставить нам комнату.

171

22 Августа. (10 Августа) Сегодня солнце встало омраченное, хотя не было ни облачка (от дыма?).

Memento дупеля: 13 Сентября (по новому) — Кержач и 20 верст до Филипповского луга.

Вальдшнепы 13 Октября (по старому) — до Софрина, от Софрина по узкоколейке и 4 версты. Спросить охотни¬ка рядом с кузницей в красном домике.

Москва, Остоженка, Второй Обыденский, 10, кварти¬ра 11, Фадееву.

Пришлю за объективом двадцать пятого четверг пять вечера.

Дорогая Фега Евсеевна, я не писал Вам, потому что работа моя была задержана огромными трудностями в [получении] и устройстве себе жилища в Москве; затем работа моя приняла направление такое, что выкроить из нее отрывка для die Griine Rast не¬возможно. Все было так, что день за днем проходит, и все кажется: вот завтра; Вам эта психология должна быть по¬нятна, потому что Вы тоже писали мне еще 3-го мая, что на днях вышлете мне мелкие вещи для фото, о которых я Вас просил. [Не писали] тоже о них с тех пор, но если окажется, что Вы их выслали, а они не дошли до меня, то простите и объясните совершенно особенными для Вас неизвестными условиями нашей жизни.

Относительно моего сотрудничества в die Griine Rast с целью пробиться в лучшее и более соответствующее мне положение, как я вижу, надо оставить надежды. Из