против куль¬туры за землю, но попадается сам на крючок культуры и весь уходит в «принципы», имеющие свойство обыгры¬вать жизнь (землю) и над ней измываться (Фарфоровая коммуна).
Чемреки разбрелись кто куда, когда в 14 г. объявили войну. Так и с нами, вероятно, будет: начнутся какие-то всемирно великие события, и наше дело в свете их померк¬
1 pars quo totum (лат.) — части целого.
16
нет и перестанет. Так это мне, но другие думают, что у нас не «секта», а целое универсальное движение…
10Января. Все эти зимы у соседки рано в темноте раз¬горалась русская печь, и мне было видно, как старая кол¬дунья действовала там, беспрерывно меняя кочергу на ухваты и рогачи с большими горшками. Нынче там, на¬против темно, а старуха жива: дров нет, старуха перешла на буржуйку и невидимо в другой комнате коптит свои стены. Кончилась сказка.
И вот еще наш московский «тайный прикрепитель» — тоже быт! и как скоро явился бытовой ритм в этом в сущ¬ности паскуднейшем деле. Каждый месяц мы ездили в Москву и оттуда привозили чудесные вещи, выходило вроде подарков. Злейшая идея разделения, положенная в основу «закрытых распределителей», как-то не задевает особенно обладателей книжек, и С. добродушно назвал эти закрытые распределители тайными прикрепителями. И вдруг потребовали наши книжки (им срок на три меся¬ца) и дали другие. Почему? Мы догадались: новые книжки выдали всем нам, а избранным дали другие в какой-ни¬будь сокровеннейший источник, в святая святых. Мы же пришли в свой тайник, — нет ничего, пусто, как и везде. Все перекочевало к святым. И это коммуна!
Привезли немного баранины, чаю нет, приписка: са¬хара^ крупы нет… Смотрю рано в темное окно и думаю [тоже] о старухе: нет у нее дров, печь не [горит], сказки нет у меня под пером.
Читаю Белого «Памяти Блока». Не согласен с эпитетом «национальный» поэт. В нем есть нечто подчеркнуто лич¬ное для этого эпитета, и даже задорно выпирающее про¬тив черни… (Вообще) самое опасное для поэта и художни¬ка — попытка перехода от личных мотивов к гражданским, ведь тут вот что, никакого «волеизволения» — только элек-трич. разряд… Или жизнь под совлиянием того и другого, как живет небо и земля.
Вечером собралась Бригада (Загорская бригада писа¬телей), приехал «генерал» от Совкино (Новогрудский?).
17
Самое интересное — это «Родник радости» — страна ра¬дости СССР, куда теперь дети бегут из Европы.
На полях: Левые эсеры: они помогали большевикам спускать зверя, а когда зверь был спущен, большевики долж¬ны были прибирать его к рукам, но эсерам как буд¬то хотелось… Они должны были верить в «сти¬хию».
Итак, две встречных легенды, одна легенда создается теми за границей, кто недоволен там и мечту о лучшем сливает с тем, что слышит о СССР. Другая (тоже) легенда тех, кто живет в СССР и, тоже недовольный, об этой жизни создает легенду «правды» («Вавилонская башня» и проч., что все насквозь гнилое). Этим последним другая легенда кажется ложью. Напротив, те творцы (строители) все ар¬гументы этих «переживающих» называют мелочью.
Вольфила о Блоке. Я так думаю по-старому об этом, что вода и берег — вот все (а у Блока вода — стихия, бе¬рег — государство). Вот именно как вода подтачивает бе¬рег — есть в этом отличие: вода ударяется в берег и ей ни¬чего, но люди, поэты и о скалу! (государственность). Выступай, как [люди], как «человек»-гражданин, но по¬эзия — бороться… в поэзии ничего нет против свинца. Чу¬десно, что Пушкин пустил свинец в врага и даже попал. Но скифы пустили поэзию и… обиделись на… государство. Другой вопрос, как революционеры взялись за государст¬во. Без этого же быть ничто не могло…
12 Января. (Сочельник?)
Думал через Блока о Легкобытове как его антиподе, и вот Легкобытов разложился на Горького, Ленина, Ста¬лина и других dii minores1. В существе легкобытовском есть, во-первых, злая насмешка над тем, что называют «богом» и, главное, «небом» (бог на земле: человек), вто¬рое — это презрение, злость, ирония и т. д. перекидыва¬ются и на культуру и ее носителей (Блок), но сами, начи¬наясь от этой же культуры (Горький от уличного романа «Разбойника Чуркина», Сталин читает Шекспира, и т. д.),
1 dii minores (лат) — младшие боги.
18
робеют лично перед высшими ее носителями и устремле¬ны к тому, чтобы вождей перевести на службу к себе. Сла¬вянофильский, народнический приписка: соловьевский вообще, «барский» и всякий «народ» совершенно отме¬таются.
Мое личное положение какое-то среднее, тоже и у ме¬ня есть специальное тяготение к господскому столу (при¬ятно их высшее общество), [которое] парализуется, впро¬чем, достоинством своего таланта неподкупного; и также есть враждебность, ирония к их барству и слабости; с дру¬гой стороны, чувствую уважение (и даже силу власти над собой) к нравственной силе Легкобытова. Я чувствую в этом даже и что-то родное, что и я такой же, если бы не талант мой. Выбор у меня выходит такой: на одной сторо¬не какой-то расслабленный Христос, ищущий себе нравст¬венные подпорки в народе, на другой — диавол, в высшей степени некультурный хам, но твердый как железо-Просто «ни хуя!» (нет ничего и никаких) = ничто, nihil. То философское nihil есть в свою очередь богатство перед бытовым «ни хуя!». Нигилизм выдумал барин, и nihil в этом понимании являет собой скорее фокус аскетизма, чем действительное ничто. Истинное же, воплощенное в быт ничто, страшное и последнее «ни хуя» (или «нет ни¬чего и никаких») живет в улыбающемся оскале русского народа. Загеркнуто: Вот это разделяет барина, интелли¬гента, поэта и всякого культурного человека от нашего. Иногда это бывает в улыбке Максима Горького, на каком-то снимке видел где-то я: Ленин и Сталин так улыбаются («ни хуя!»). Откуда это? (Казначей-то ведь ушел за Бо¬гом…) Есть [материализм] — нигилизм цинический евро-пейского мещанства, где фетишизируется вещь, так вот наш нигилизм относится к этому вещественному и разру¬шает его вконец: тут происходит какой-то пир — пляс на границе материального и духовного (ни хуя!).
Интеллигент и барин, играя в нигилизм, как бы с жиру бесятся (и тут тоже и Блок) — вот откуда и пропасть меж¬ду «народом» и интеллигенцией… На этом плясе голыть-бы «скифы» и построили свою идеальную Скифию (нет ничего, а они сочинили: барство). Надо анализировать
19
это «ни хуя» до конца, чтобы понять, почему же из него выходит не Скифия анархическая, а военный социализм… не Блок, а Сталин.
Надо, я думаю, разобрать в отдельности каждого авто¬ра формулы «ни хуя»: он ненавидит мещанскую вещь, ин¬теллигентскую «идею» барского бога, потому что все это не его, и то время, когда он мог бы в этом принять учас¬тие, давно прошло, и самая родина вне этого «святого» для него вконец испоганена. Он живет на людях и с людь-ми, и с виду как будто он групповой человек, но этого нет: он индивидуалист и только терпит товарища по несчас¬тью…
В этом кишащем «ничто» действительно нет ни хуя, и все это надо прибрать к рукам и направить по линии ка¬зарменной государственности, а не вольной Скифии. Ме¬жду тем среди этого кишащего «ничто» ждет не дождется своего освобождения честолюбивый Легкобытов… казна¬чей ушел за богом, подсидел мудреца и взял власть: тот мудрец, имея «ключ к царствию божию», господствует над ним, рабом, а раб, уничтожив бога, оголил от бога си¬лу, и она стала его государственная власть — сила, оголен¬ная от бога, стала властью, и всякая такая власть есть власть над человеком. Но ведь это же путь и Горького, и Сталина, и всех властолюбцев. Вот что означает хохот Легкобытова и улыбки Горького, Ленина, Сталина. Ски¬фы пали, потому что (бессознательно) протянули руки к власти (выбрав товарищем того, кому вся культура и вся высшая «Скифия» — «ни хуя»). Собственно говоря, все революционеры пали. И совершается совсем не то, о чем думали. Но тем фактичнее должно доказываться, что именно это есть революция и коммунизм…
Итак, Легкобытов, Горький, Ленин, Сталин…
А Щетинин — это Помазанник (мудрость Алексея Гри¬горьевича): так и подсидели царя во имя человека: точь-в-точь!
13 Января. Институт нихуевников. Фельетон или «забавная страница». Исчез фельетон, исчезла забава — в самое сердце ударило, все назвали до¬
20
кладчика о «пропал фельетон» контрреволюционером, троцкистом и разгромили Дом печати, — подумайте: толь¬ко за то, что он намекнул о недостатке забавной страницы в нашей плановой прессе! Но вот погодите, об этом инци¬денте там, где надлежит серьезно подумать, и там, где нет ничего беспланового, решат в плановом порядке начать институт забавников и нихуевников (Инзабних).
В этом институте будет допущено, что такие категории и явления, как любовь, мысль, мечта, музыка и всякого рода искусство до балета и от балета до рождественской елки — все это анархично, как текущая вода, и во времени всесильно, т. к. нет такого берега, которого, напр., в тыся¬чу лет не размоет текущая вода.
Сколько лет, тысячу или больше? бежала вода Волги, оттачивала камень, подмывала, размывала берег, и мы учились жить по текущей воде: мы думали, глядя на под¬точенный берег, что пусть камни теснят воду, — во време¬ни нет предела силе вольной стихии воды, рано или позд¬но всякий берег размоется и рухнет. Но вот теперь эту воду ввели в другое русло: камень остался, а вековечное назначение воды подтачивать берег и тем обретать себе свободу кончилось: вода вертит большую электротурби¬ну, а за шлюзом постоянный присмотр оагеркнуто: и ре¬монту чуть начало размываться, сейчас же приступают к починке.
И нас, поэтов вольных стихий, высшее начальство приглашает бросить избитые и неверные образы прошло¬го и перенести внимание от стихии, природы внутрь са¬мого человека, который рано или поздно всякую стихию должен прибрать к рукам и заставить действовать по свое¬му… хотелось сказать «желанию», но не вышло: желания-то нет никакого, а просто размножение людей создает нужду, и эта нужда технику, необходимую, чтобы можно было всех накормить…
Но мы забыли, что воду взяли только лишь как пример анархической вольности музыки, поэзии, искусства, люб¬ви… Неужели же и все это, составляющее собственно жизнь, тоже будет приложено, чтобы вертеть какую-нибудь элек¬тротурбину для пользы дела размножения людей на зем¬
21
ле и удовлетворения их элементарных потребностей? Как будто бы нет, но только, может быть, это «нет» говорит наше прежнее гуманитарное и всякое воспитание, а на са¬мом деле и возможно: запрут все начисто и самую любовь поймут окончательно как силу размножения на земле высшего работника человека и запрут в специальных кол-хозах с хорошим подбором племенных производителей по всем правилам генетики и евгеники. Да или нет? Тут разум ничего не может ответить, и разница в ответах раз-ных людей больше всего зависит от их здоровья: а совер¬шенно здоровые и разумно устроенные люди будущего, вероятно,
