им умерщвляться.
Вот еще из Москва-темы: существует ли общественное мнение? Оно — в молчании и анекдотах; во всяком случае, это не сила, на которую можно опираться, пользоваться, рассчитывать; это сила, подобная сну: видел сон и забыл, а день проводишь под его тонким влиянием; сон или вли¬яние мертвых. Есть или нет?
Разговаривали за ужином о способах сохранения мас¬ла, вроде того, чтобы подсолить и в воду, а воду сливать время от времени, вначале же можно просто держать в све¬жем виде за форточкой. — Да, вот за форточкой! — вспом¬нила Зоя. — С моей подругой раз было в Москве в голод¬ное время. Вышла она из дому, видит у ног большой сверток, посмотрела, — сало! Сообразила: сало было спу¬щено на веревочке из форточки, и веревочка оборвалась. Она взяла сало и решила: если бедные люди — отдать, а если богатые и дурные, то съесть.
Приписка: К сожалению, сало потеряли бедные люди, и при¬шлось отдать.
Охотовед, пожилой человек, проходил с легавой по ле¬су мимо крольчатника. — Тут с собакой нельзя ходить, — резко сказал ему заведующий крольчатником, тоже по-жилой человек. — У вас нет объявления. — Вы культурный человек и должны знать без объявления. Слово за слово, оба поругались, заведующий крикнул охотоведу бранное и опасное слово: «Помещик!», тот ему ответил: «Ты сам помещик!»
И они действительно оба вышли из помещиков.
Есть тип женщины: ей большевики — смертельные враги, а сама от себя говорит, как большевики: так, она за
222
труд в собственном смысле слова считает черный труд, она… и т. д. Вообще «большевики» у нее значит собствен¬но вредители.
28 Октября. Продана Червонка за 2200 руб. Тимо¬фею. Ходил с Петей на зайцев. В полумраке увидели на кусту мелятника какую-то птицу, и оказалось самое не-возможное: галка. Если бы узнать, по каким мотивам гал¬ка устроилась ночевать или даже присесть на тонкий куст ольшаника, то можно бы о галке написать целую повесть. Нет такого знатока, и так это обыкновенно, чем ближе к человеку муха, тем меньше мы ее знаем: очевидно, при¬выкли и не обращаем внимания. А вот еще было в этот раз. Петя, пробуя ружье, ранил ворону, она отлетела не¬много и села на дерево. Другие вороны покружились над ней и улетели, но одна спустилась и села с ней рядом. Петя подошел так близко, что всякая не раненая ворона непре¬менно бы улетела. Но эта осталась сидеть и после выстре¬ла упала вместе с первой, раненой раньше вороной. Как бы теперь узнать, что это было: присела ворона к раненой по чувству парности с ней, как у нас, людей, говорят: по дружбе или симпатии? Быть может, эта раненая ворона была дочерью, и мать, как обыкновенно, присела для за¬щиты ее ребенка, как у Тургенева описана тетеревиная матка: раненая, вся в крови прибежала на манок. Так по¬стоянно бывает в куриной породе, но при мысли о хищной вороне является и такая неприятная мысль: вторая-то ворона, присевшая к раненой, быть может, чуяла кровь и, опьяненная мечтой о возможности близкого кровавого пира, села потеснее к обреченной на смерть вороне и уже по возникшему чувству собственности не хотела оставить ее в минуту опасности?..
На полях: Но если в первом слугае объяснение есть опасность антропоморфизма, т. е. перенесения на ворону ге-ловегеских гувств, то в этом последнем слугае есть опасность вороно-морфизма, т. е. — гто если воро¬на, то уж непременно хищница. Сколько же есть хищников среди людей, а между тем…
Вчера от ЦК комсомола приезжал Алексей Вас. Конда¬ков с приглашением прочитать об очерке у них в семина¬
223
рии. Верю и знаю, что у хороших комсомольцев есть ис¬креннее желание сблизиться со мной, но тоже я знаю, что за спиной их ведется интрига по всей вероятности — по¬степенно ввести меня в сутолоку наружного дела, быть может, даже и прославить, сделать «своим», как Горького, и так обезличить и обезвредить. Ну, это шиш! Вся труд¬ность состоит в том, чтобы уловить момент уклона своего от себя самого. Вот Горький на этом и попался, он, веро¬ятно, и до сих пор все думает «перехитрить» и вырваться писателем из государственной клетки…
План доклада.
Три рода понимания жизни вокруг себя: 1) из себя са¬мого, по себе, как понимают многие женщины и все ху¬дожники: 2) Тоже из себя, но по чувству долга, революци-онной этики; 3) Умным человеком в собственном смысле можно назвать только такого человека, кто понимает дру¬гих не по себе, может и на себя, и на все посмотреть со сто-роны: так понимает большинство мужчин и все ученые, вообще «разумники». Но самое умное то и другое. Первое понимание личное в том смысле, что целью его является личность (мы раз-личаем) (искусство или раз-личие и от¬сюда качество). Второе понимание — цель его закон и ме¬тод, количество. Кащеева цепь — есть попытка изобразить эту борьбу личности (художника) с законом (революции). Работа над очерком есть попытка согласования: научного изучения предмета с худож. синтезом.
На полях:
На одной стороне: свобода На другой: долг На третьей: закон Искусство — свобода Рев. этика — долг Наука — закон
Огерк — «полубеллетристика». Огерк Блока о Ко¬лобке: поэзия и еще гто-то.
Коралл и медуза: медуза свободна. Два парных ко¬ралла — революция и наука. Мой вызов: за свободу.
Кораллы в медузу: она сохраняет в себе все и сво¬бодна.
224
Пример: как создался Черный араб. «Русск. Ведо¬мости». Переселенцы.
Т. Успенский так и не мог оторваться. Охотн. рассказы — наибольший отрыв.
Художник должен иметь свободу, потому что он дол¬жен своими глазами видеть, и до тех пор пока он не уви¬дел, он ничего не может сказать.
Наше расхождение: я не могу как нужно и должен сначала сам увидеть: является промежуток. Художник должен иметь время освоить материал, и в этом состоит сущность «свободы» художника: эта свобода не есть абсо¬лютная, отмечающая избранника от других граждан, эта свобода есть производственно-деловая величина, обус¬ловленная необходимостью творчества.
Наполях: Доклад охотникам:
Что такое социальный заказ?
Влияние очеркизма: Почему вы не пишете о заводах? Потому что нет соц. заказа художнику. Типы крестьян и типы пролетариев.
Моя литература есть вызов художника — пусть грачи, но я художник, а больше — это зависит от вас. Мои три пути: искусство, наука и революционная этика: в револю-ции я испытал себя — я не могу иметь успеха, потому что я доверчив, в науке — к математике неспособен.
На полях:
Пример огерков:
Черный араб — пример борьбы за искусство.
Каляевка — пример поглощения долгом искус¬ства: прошло время — я ошибся; но мне говорят: «А если бы вы не ошиблись, не было бы [огерка] «Ка¬ляевка»».
Пример внутренней динамики — движение: важна борьба, и все равно, в какую сторону: совре¬менный огерк не несет этой борьбы — и современ¬ный роман.
26 Октября. 28-го вечером — репетиция доклада 29-го. Крах очеркизма.
225
Моя ошибка в Нэпе дала мне свободу (Кащеева цепь). Моя ошибка или ошибка критиков? свободу художника подменить долг[ом] госуд. человека. Создалась пустыня. Соц. заказ нечто вроде грамоты вольности (Пушкин и де¬кабристы).
Очерк пришвинский носит характер борьбы, и те ма¬ленькие рассказы егеря — это победа, это дары. (Современный очерк и современный роман) Начало: Сорадование: как Горький сорадовался, и вся большая русская литература — это сорадование. Оно еще и тем хорошо, что стыдно жить претензией. Даровитая книга есть грамота вольности: своей воли, и претензия на гениальность есть самое дурное. Итак: среди вас — дру¬зья, и я: не учитель, а…
29—30 [Октября]. Пленум Оргбюро. 30-го моя речь «Сорадование». Победа. Воистину, Бог дал! самое удиви¬тельное, это что вынесло меня по ту сторону личного сче¬та со злом и оба героя, бонапарты от литературы Горький и Авербах, получили в моей речи по улыбке. Может быть, повлияла моя молитва в заутренний час об избавлении себя от ненависти к злодеям. И, по-видимому, да, в этом году суждено мне было побороть и страх, сначала, а по¬том, кажется, и овладеть своей болью от ненависти к зло¬деям.
На полях: Никто другой из писателей не мог бы сказать по¬добную регъ, слишком все в страстях, мной про се¬бя пережитых. Напр., Пильняк в отгаяньи, гто его выругали в Красной Нови, и он сейгас в этой беде.
После меня говорил Белый… как построить литератур¬ный Днепрострой, и что он, кустарь, хочет государству передать свой станок, и что передать он может равным, ученым, понимающим, в чем дело. Каким-то образом он хотел присоединить к моему сорадованию знание.
После вечера захотелось выпить кружку пива, и тут встретился гном-звездочет, ключ Рогова в молчании, дик¬тует… Задача: прямая существует? — Да, существует. — А ее направление? — Много направлений. — В таком случае,
226
нам говорить не о чем. (Элизе Реклю). Подход его: — Apres nous le deluge?1 — Лева не понял, и это сразу его определи¬ло. Потом ко мне: — Conditio sine qua поп?2 — И под ко¬нец: — Я вам дам нечто, конечно, диктуя, дам. Слушайте. Прямая линия… прежде всего, существует она или нет? — Существует. — Прекрасно. Ее направление? — Много на¬правлений… — После этого нам разговаривать не о чем. — И отвернулся.
31 [Октября]. Авербах складывается с Белым: Днеп-рострой. Белый оглядывается на сорадование и хочет включить его, Авербаху нет времени доискиваться в себе этого: вот, напр., Евдокимов написал плохой роман… и т. д. Интересно бы допытаться у Белого, будет ли в его Днеп-рострое сердце… и как добраться до него: личность… Ста¬нок передает государству, а сам? Клычков и Чулков: мол¬чание.
На полях: Красный романтизм. Социалистигеский реализм.
1—2 [Ноября]. Бахметьев (примаз[авшийся] старик, Иудушка), как и все на пленуме, вылез весь сам из своего моха = Ефремину (критик, старик-прилипало, вероятно, из старых учителей). Каменский Вас: «В чем дело, нам же лучше будет». Пильняк — представил каждого писателя, как он сам, путешественником и поклялся в верности со¬ветской власти, упирая на совесть (вероятно, тут у него какая-то сшивка, или заплата). Авербах — ГПУ. Ермилин — мопс. Киршон — в литературе по-семейному, все свое, пу¬лемет, высшее неприличие. Фадеев — весь в «ракушках». Клычков — индивидуалист, кулак (выступил, и все-таки выиграл, потому что демонстрировал свободу слова, а Чул¬ков «проспал»).
Аналогия «Головокружение»: тогда в коллективизации крестьян пострадали зарвавшиеся головки, теперь в кол¬лективизации] писателей — РАПП. Эта сила теперь вы¬ходит за пределы группы и действует внутри крепкого
1 Apres nous le deluge? (фр.) — После нас [хоть] потоп?
2 Conditio sine qua поп? (лат.) — Обязательное условие?
227
коммунистического] центра — «ядро» — среди всех писа¬телей. (Сила их: организация, наглость и понимание ли¬тературы для того, чтобы рукой схватить за душу каждо¬го.) Пильняк сказал о собрании «всем колхозом».
