итог.
27
что он не может быть не самим собой, что он живой, зна¬чит, нельзя же, выжав его сок на пользу обществу, прямо-таки без оговорок выбросить на помойку, как выжатый лимон… Герой современности — это сын, который своего родного отца как нечто личное и прошлое приносит в жертву обществу (понимая общество как «не я» — «я» исчезает в тот момент, когда председатель дает ему слово); и это до того теперь очевидно, что является вопрос о лик¬видации всех «я» как класса. (Рапповцы думают, что бо¬рются с бурж. искусством, а на деле — с корнем всякого искусства, с личностью.)
Я сам долго отрицал советскую общественность пото¬му, что каждый член ее про себя был совсем другой чело¬век, чем на людях, и мне казалось, что сумма лиц, самоот-рицающих себя, дает ничто, нереальность; теперь вижу, что нет, и сумма отрицающих себя личностей дает вели¬чину отрицательную. Да и что значит неискренность? В момент самоотрицания на обществе человек тут же пре¬образуется, утверждает себя общественно, возвращаясь потом к себе самому, как к мусорной яме. Мы же по-обы-вательски роемся в этой яме и говорим: «вот неискренний человек».
Пример: учительница в субботу в школе учит детей против Бога (антирелигиозная пропаганда]), а в воскре¬сенье рано в темноте, закутавшись в черный платок, идет к заутрене отмаливать грех (Бог не должен простить и пре¬вращает религию учительницы в мусорную яму). Пример: Художник-мистик N. пишет портрет Ленина и этим живет (3-ю тысячу теперь кончает): ведь в конце-то концов он делает Ленина, а не Бога, в которого будто бы верит ([Свя¬того] Духа).
Странное дело: Григорьев рассказал про карьеру Вить¬ки, что Витька попал в руки знаменитому инженеру-элек¬трику], тот его полюбил, научил, и теперь Витька, почти мальчик, является директором электрического «гиганта». Но вот, напр., к отцу его, бедному человеку, привезли три сажени дров, свалили, и их нужно было переложить в са¬
28
рай. Отец за Витьку, и тот приезжает в автомобиле, разде¬вается и [перекладывает] дрова.
Я сказал об этом: — Вот так партиец.
— Это случайность, — ответили [мне], — его скоро вы¬прут. Партия таких хороших не терпит.
«В чем дело?» В том, что поступок этот, глубоко «лич¬ный», «хороший», «вольный», но никак не советски-пар¬тийный, характеризует скорее добрые отношения сына с отцом где-нибудь в Америке.
И так что нам, детям (буржуазной) культуры, пред¬ставляется хорошим — это в лучшем случае безразлично пролетарскому моралисту. В чем же пролетарская мораль-ная сущность? Вероятнее всего то, что я написал о Реомю¬ре: был человек Реомюр, а превратился в термометр, да еще до того, что никому и в голову теперь не приходит, что Реомюр — человек. Так вот от нас требуется фактически, чтобы всякое «я» превратилось в ударника (= Реомюр) и не чувствовало в этом утраты, обиды и т. п. личных чувств. Или пчела самородящая — в пчелу бесполую ра¬ботницу.
Мне нравятся, напр., ясли на тракт, фабрике, но я не могу слиться с пролетарскими писателями в похвале яс¬лей: я похвалю ясли, имея в виду, что в Америке еще лучше нашего устраивают фабричных детей, я, если хочу быть пролетарским писателем, должен найти ясли, каких на свете не было; напр., что ребенок, увидев в яслях свет, еду и ласку, оттолкнул бы мать и не пожелал возвращаться в лачугу (тема пролетарская: общественность против рода).
Список возможных пролетарских тем: 1) Сын против отца вплоть до оправдания отцеубий¬ства. [Развить другие «номера»]
Говорили мы сегодня о сене, что удачно закупили этим летом, а вот теперь едва ли, потому что мужиков перего¬нят в коллективы — Нет, — сказала Павловна, — не пере¬
29
гонят: их нельзя перегнать всех, и дальше все трудней бу¬дет, потому что ведь остаются-то мужики самые хитрые, и еще учатся хитрости от жизни, а в коллективах стано¬вится все хуже. Какой хитрый мужик теперь, возьмем для примера тестя Тимофеева…
Так вот, как живет Тимофеев тесть, узнал [я] от Пав¬ловны. У него жеребец, воронежский битюг. Взял он, что¬бы избавиться от [мясной] повинности, раскормил битюга, посадил на цепь и продал за 800 рублей. Сам же за пустяк купил годовика, тоже битюга. Годовая лошадь — жеребе¬нок, обложению работой не подлежит, а для себя все де¬лать можно: и пахать, и боронить, и дрова возить. Стоил он 100 руб., значит 700 р. в корма и 1 нрзб. А там моло¬дой подрос, его подкормил, продал… И пошло, и пошло.
Птицы прилетели к тому месту, где был храм, чтобы рассесться в высоте под куполом. Но в высоте не было точки опоры: храм весь сверху донизу рассыпался. Так наверно и люди приходили, которые тут молились, и те¬перь, как птицы, не видя опоры, не могли молиться. Неку¬да было сесть, и птицы с криком полетели куда-то. Из лю¬дей многие были такие, что даже облегченно воздохнули: значит, Бога действительно нет, раз Он допустил разру¬шение храма. Другие пошли смущенные и озлобленные. И только очень немногие приняли разрушение храма к са¬мому сердцу, понимая, как же трудно будет теперь дер¬жаться Бога без храма — ведь это почти то же самое, что птице держаться в воздухе без надежды присесть и отдох¬нуть на кресте…
— А может быть и так, — думали они, — что все это от¬рицание приводит каждого к пересмотру того, что счита¬лось и действительно было положительным, но износи-лось и требует капитальной очистки и возобновления. После революции все имена должны приблизиться к сво¬им телам, и так, что если назовет кто-нибудь имя, поло-жим, Бог, то это и будет сам Бог с существом своим, а не просто имя-звук, как было допрежь. Вот именно потому так и тревожно теперь жить, что каждому нужно устано-вить существо того, что он просто лишь называл…
30
На полях: Раньше на кресте этого храма любили птицы от¬дыхать, а под куполом множество их гнездилось…
На полях: — Революция требует от каждого имя к телу при¬близить, и если Бог, например, то гтобы имя Бог, ставши пустым, пропало, а явилась безымянная сущность… Революция идет за сущность и против имени пустого.
20 Января. Сиротская зима продолжается. Время как бы остановилось. В предрассветный час жутко… оттепель-ное небо, и слышу я: «Проснись, писатель, друг мой, и больше не жди к себе нечаянной радости, подарка и же¬ланного гостя, закрой калитку и ложись спать прямо в за¬платанных своих штанах и дырявых валенках».
Вся ли наука такая, — не берусь судить, та наука, кото¬рая исследует причины явлений, делает открытия и уста¬навливает законы, имеет свойство скрывать личности своих творцов, и человек науки часто даже имя свое пере¬плавляет в сделанное им изобретение: так вот физик Рео¬мюр до того скрылся в ртутный термометр, что редкий при слове Реомюр подумает о человеке. В искусстве нет никаких законов, форм и тем, укрывающих личность, ни за какою темой, самой великой, даже за Богом, не скроет¬ся художник, — что делать, страшно сказать, но ведь в «Тайной Вечере» Леонардо больше Христа…
На полях: Всякий истинный художник непременно по своему лигному вкусу смещает кагество и потому явля¬ется революционером.
Ну так вот, начинаем рассказ. Жили-были два брата, Реомюр и Леонардо. Реомюру хотелось прославиться, и он стал заниматься полезными для людей физическими силами. Леонардо хотел Бога прославить и сам в себе ума¬лялся до последнего червя. Великий Аллах…
Все эти мысли пришли мне в голову от ужасной обиды в нашей беспощадной жизни: обидно, что они обогнали… они узнали какой-то секрет, раскрывающий им тайный замысел всякого художника. Теперь больше не укрыться…
31
Раньше не смели, но пятилетка им помогла, осмелились и перешли черту. Теперь храм искусства подорван [произ¬веденными танками], и это больше не храм, а груда кам¬ней. Но мы, художники, как птицы, вьемся на том месте, где был крест, и все пытаемся сесть…
— То совершенно отрицательное, чему мещанство про¬тивопоставляет свое бытие: «бей отца!» и «чти отца». Последнее, конечно, сильней, потому что сын же сам де-лается отцом…
Трагизм коротенького бытия сына, идущего против отца…
Медведи.
Тигрик облаял медвежью берлогу в одном из самых глухих уголков бывшей Олонецкой губернии в Карго-польском уезде в десяти верстах от села Завондошье, в Нименской даче, в квартале 13-м. Павел Васильевич Григорьев, крестьянин и полупромышленник, услыхав подозрительный лай, отозвал Тигрика, продвинулся очень осторожно через еловую чащу и на небольшой по¬лянке под выворотнем в снегу разглядел довольно боль¬шое чело берлоги.
Приписка: Это не диво на севере. У Павла есть один сродст¬венник, кум Ермоша, так он раз медвежат обидел, явилась медведица, кажется, — пропасть бы. А он ударился на землю. Медведица обнюхала его…
Кум Ермоша одного порядогного медвежонка да¬же ремешком застегал.
Спокойный характером и опытный охотник Павел, чтобы совершенно увериться, прошел на лыжах возле са¬мой берлоги, он хорошо знал, что зверь никогда не встанет, если идти не останавливаясь. Так он прошел и уверился, продушина в снегу была от теплого дыхания, медведь ле¬жал в берлоге приписка: был у себя. После того охотник сделал на лыжах круг, по которому он время от времени будет, не приближаясь к берлоге, ходить и следить, не вы¬шел ли зверь. Проходя этот круг, он время от времени на¬
32
клонялся и концами пальцев оставлял следы, чтобы по этим чирканьям узнавать самому этот настоящий круг от ложных. Немало потом он наделал этих ложных кругов, чтобы сбить охотников по чужим берлогам. Через не¬сколько дней после этого события Тигрик облаял и вто¬рого медведя в двадцати верстах от села Завондошье той же Нименской дачи в квартале 17-м. В этот раз зверь ле¬жал под выворотнем на виду. Павел чуть не наехал на не¬го, в самый последний момент отвернув лыжи. Всего в трех шагах от себя он видел спящего зверя, полузанесенный снегом темно-бурый круг. Только уже после, когда неда¬леко отсюда он нашел другую, покинутую лежку того же самого зверя, он догадался, что медведь был большой, и вот эта догадка и была первой причиной того, что обе берлоги достались не Вологодским, а нашим Московским охотникам. Вологодские давали по пятьдесят рублей за берлогу, Павел просил по девять рублей за пуд, рассчиты¬вая на большого зверя. Во время переговоров с Вологдой Павел на счастье послал письмо в Москву в Союз охотни¬ков.
Загеркнуто: Мне слугилосъ быть в Союзе, вероятно, в тот самый день, когда было полугено это письмо. Стремясь обделать свои дела обыденкой и к ве-геру приехать к себе в Сергиев, я быстро обегал издательства и редакции, оставался один «Ого¬нек», но сил моих не…
Эта волна медвежьего запаха, попавшая сначала в нос Тигрика, потом в сознание охотника Павла в Завондошье, в Вологду, в Москву, очень возможно, и не
