я испытываю особенное наслаждение, когда сзади меня интимно беседуют женщины, Ефросинья Пав¬ловна и Генрихсон: едешь, бывает, с большой скоростью, глядишь напряженно вперед, — как бы не попасть в ямку, не налететь на пьяного или глухого, не задавить овцу, гу¬ся, собаку, — и так много всего опасного! но женщины не обращают внимания на быстрое движение и беседуют о своих вековечных женских делах, как будто не только машина на земле, но и вся планета Земля была неподвиж¬на. Мне нравится их беседа с музыкальной стороны, так же как песня ручья весеннего или шелест листьев от лег¬кого ветра в лесу. Очень редко я даю себе труд вслушаться в их беседу. Мне кажется, Генрихсон всегда рассказывает о своей вине, что она, будучи уже не молодой женщиной, позволила себе сойтись с Генрихсоном, почти мальчиком, и вот теперь за это она должна претерпевать ужасную му¬ку: она должна, чтобы удержать его у себя, допустить брак его с молодой женщиной, принять молодых к себе в дом и забыть в себе жену и сделаться матерью своего мужа.

417

— Дорогая Е. П., скажите, могли ли бы вы? -Нет!

— И мне трудно, вот как тяжело привыкать, но как же иначе, ведь я сама виновата.

Овладев машиной, никак не могу воспользоваться всей переменой в тех возможностях, которые являются мне с переменой моей в отношении моем к пространству и времени. Раньше я для какого-нибудь разговора на кир¬пичном заводе из-за сотни кирпичей должен был терять целое утро, теперь, потеряв на это четверть часа, я еще че¬рез четверть въезжаю в тенистую аллею из вековых дере¬вьев, заглушаю мотор, открываю дверцу, и мне кажется, я приехал в какой-то неизвестный расписной зеленый мир с бегающими всюду солнечными зайчиками. Мне трудно справиться с собой и уверить себя в том, что [это] настоящий мир, а не представленный. Ведь я привык уставать и потом, отдыхая, постепенно радоваться тому, что заслужил: потрудился, и вот тебе за это солнечные зайчики. Но тут без всякого труда, вдруг ни с того ни с се¬го, как в театре. Так вот я, раб старого времени и простран¬ства, пока не могу приучить себя радостный мир природы [брать] задаром.

Или вот, бывает, едешь скоро по шоссе, и в эту ровную песню мотора вмешается неожиданно какой-то знакомый мне звук. Если бы он повторился! Выключаешь сцепление, заглушаешь мотор, машина стоит и молчит. Тогда вдруг находишь себя среди душистых полей, видишь, как рожь колосится, и вдруг повторяется тот чудесный звук, про¬бившийся ко мне тогда сквозь гул мотора: это перепел ударил и открыл мне опять все мое детство. Я опять не по¬нимаю, как могло это выйти вдруг без всякого моего тру¬да: вдруг открывается ни за что простор полей, и вот, как в те далекие времена, пролетит стайка в воздухе и прядет крыльями. А иногда выхожу из кабинки, или даже сверну с шоссе и по твердому зеленому лугу проведу машину в глубь и тогда выйду: тогда ноги у меня бывают слабые, как после болезни, и весь я, глаза мои, уши, всё — как буд¬то я птичка, выпущенная из клетки, примирился с клет¬

418

кой, с даровым кормом, с любовным голосом хозяина (мо¬его мотора), и вдруг опять вот возвращается назад все мое прежнее. Так, бывает, птичка не летит, а сядет на ветку в недоумении. Так вот и я стою, потом медленно протяги¬ваю руку к васильку и начинаю удивляться, — до чего он прекрасен!

В N. сохранилась чисто крестьянская душа: он ненави¬дит большевиков, все их строительство и в то же время до последней степени рад, что на Дальнем Востоке укрепле¬ны границы и что «япошки» будут разбиты.

Человек, которого дешевле похоронить, чем напоить (это шофер Сафонов, брат прокурора).

Вчера приезжал Троф. Мих. Борисов (Тайна малень¬кой речки): очень скучный…

Строим гараж. Подрядчик Щербаков с печниками, штукатурами, плотниками. Очень похоже на группу Ка¬лика. Возили вчера с Петей песок.

У Лады кончается пустовка.

Перипетия с Османом: ходили на пробу, мучились с ошейником. Лада в положении Хуа-лу.

14-е—15—16-е до вечера работа над сценарием, вечер 16-го — Калик и конец. 17-го Петя приедет, 18-го гуляем. 19-го, вероятно, Москва.

Вечером в гараже мыли Машку. Дети наседают, старик весь день гонит лопатой (из гаража: силуэты старика и де¬тей). Пьяненький Белов (пьян на 4 атмосферы: балло-нист). Один из маленьких мальчиков, глядя на мытье, сказал: «эта шина к вечеру спустит». Он разглядел, что мокрое колесо на месте [прокола] время от времени дава¬ло пузырьки. Восторг детей, когда они узнали, что маши¬на моя называется Машкой: — Мы теперь, как увидим вас, будем кричать: Машка, Машка идет!

Разговор с фребеличкой о любознательности: что дети стремятся к машине из любознательности.

419

Любо-знательность! и это любо, что мальчишка песок бросает в глаза шоферу или режет баллоны стеклом?

Пьяный Белов, доказывая, что насос худой, налил в него воду и, показывая на выступающие капли, пригова¬ривает: «вот и полилось, и полилось, такая политика!»

Подтавотили. Накачали лягушкой.

Вечером Литвинов передал .черновик режиссерского сценария. Обсуждали вопрос о приеме важных гостей, Шу-мяцкого, Динамова и Металлова. Сообразив, что в группе у нас все вялые люди, я подумал было пригласить умного, веселого и в винном деле столь яркого Григорьева. Я ска¬зал Литвинову, что риск сочетания Григорьева с началь¬ством в пьяном деле не велик, но есть: впрочем, ведь сце¬нарий будет утвержден в трезвом состоянии, а выходки от Григорьева можно ожидать только в самом конце. — За¬чем же рисковать! — воскликнул Литвинов, — зачем это нужно? — И жена его Анна Влад. тоже сказала: — Вы, М. М., не принимали начальство и думаете, что их надо как-то особенно занимать: ничего не надо, каждый зани¬мается сам со своей рюмкой.

Так и решили Григорьева исключить. И так точно в наше время из опаски везде и всюду все яркое, индивиду¬альное исключается, и так я сам исключен из общества Горького, и оттого жизнь проходит так тускло: все побаи¬ваются нарушить казенный тон.

16 Июня. Я спросил Генрихсона: — Можно ли пользо¬ваться пробуксовкой при замедлении хода? — Нет, — от¬ветил он, — лучше ехать на низшей скорости. — Но почему же, — возразил я, — мой первый учитель, очень опытный шофер — мне советовал пользоваться пробуксовкой? — Потому что, — сказал Г., — у него машина не своя.

Гаражи все на один лад, везде пьянство и ничего нет: какая-нибудь иголка для вентиля понадобится, так бега¬ют, бегают… Но если приедет кто-нибудь со стороны и умеючи подойдет, то для него все явится: если это шина, то сейчас же с казенной новой машины снимут шину…

420

Утром в гараж все запаздывают после выпивки, и на¬чинается разговор о том-сем, потом начинают искать че¬го-нибудь: непременно у каждого чего-нибудь не хватает.

Дети уже говорят: «наша Машка». Если они не бла¬годарят меня, то я говорю им: — Ну, дети, благодарите Машку.

Тема: «профессор и баба-яга»: мираж: соблазненная кулачка: ничего не было, а было… и проч.

Счет гаража.

Корнееву: перевозка и оплата кирпича: 4000 штук = Кирпич = 240, перевозка 480

Герой моей Машки — человек умеренный во всех отно¬шениях, ничем не выдающийся человек, но и лицом в грязь не ударит, не летящий, не падающий, а равновесный (Генрихсон): без такого человека в стране не может быть автотранспорта.

Смежники. После профилактики в нашем гараже нож¬ной тормоз стал рычать. Я не знаю, что делал в яме мон¬тер, но только заметил, когда один… не пробивался, он пе-решел к другому и забыл промазать коробку скоростей. Как я могу быть уверенным, что, сидя в яме, он что-ни¬будь не натворил.

Спросите в Загорске, и все вам скажут: кого-кого толь¬ко не катал Пришвин на своей машине. Однажды видели, великан, деревенский плотник с пилой в руке сидел в пас¬сажирской кабине, а Пришвин шоферствовал. Когда все видят детей и заключают о мягком сердце писателя…

Последнее неправда: детей да — но не сердце, пустой расчет.

Б. Комсомольский, б. Златоустинский, д. ЗА, кв. 25. Ва¬лерия Анатольевна Герасимова.

Дорогая Валерия Анатольевна, Ваше письмо я получил в Загорске только 16/VI, а то бы я, конечно, Вам давно от¬ветил.

Я занимаюсь искусством слова, потому что в этом я се¬бя самого нахожу, и оно же отбирает для меня друзей. На¬

421

ше время суровое, книгу напишешь, и она проваливается: есть, знаешь, друзья, а не знаешь, где, будто все друг от друга в шапках-невидимках живем. Критики сплошь под¬халимы. Работаешь в пустыне, как аскет. Так надо, конеч¬но, идешь и несешь, но трудно, очень трудно жить одной верой, без явных друзей. Кругом всё о вещах, тяжелых и легких, но ничего о самом живом человеке: и оттого правда оагеркнуто: целого разломилась: вещи без че¬ловека во лжи проплывают. Милая женщина! я — худож¬ник, значит, я тоже все чувствую, я сам тоже баба. Вот, я слышу, две молодые девушки говорят между собой: — Прочитай, милуша, тут есть и для нас. — И для меня мо¬жет быть? — Конечно, для всех нас. — Я взял у девочек книгу, прочитал с большой радостью и подумал: быть мо¬жет, и не одна эта Герасимова подходит к живому челове¬ку, быть может, это уже началось?

Шофер Куликов — Моск. шоссе, 2-й дом не доезжая пе¬реезда, правая сторона, разваленные ворота, по нечетным дням.

Машина не виновата — человек виноват, а между тем человек все валит на машину и так ставит вопрос: что ко¬гда будет хорошая машина, то и человек будет хорош.

Дети садятся в машину и едут. — Куда вы едете? — Куда отвезет. — А если за 100 верст? — Придем. — И за две¬сти? — Все равно придем.

Моя литература вышла из «романа по воздуху», из этих писем, с помощью которых тогда я… этим единствен¬ным средством привлечь к себе возлюбленную. Вот отку¬да «эрос», проникающий мои писания, и волнение, когда получается письмо от женщины: в этом возрождается прошлое и хочет сбыться старый сон наяву. Замечательно, что в 61 год можно чувствовать так же, как в 20! А еще вот тема героя, чтобы спасти женщину, показаться ей могу¬чим… (все это теперь и есть)

Машина моя любит раннее зажигание. Стандартная машина заводится на позднем опережении зажигания, но

422

эта машина по неизвестным нам причинам очутилась на раннем опережении, и это индивидуальное свойство моей машины Генрихсон понимает как «любит», он говорит: — Эта машина любит раннее зажигание.

Узнать индивидуальные свойства.

Машина чхает: машина ехать хочет

Генрихсон, любя машину, говорит: — Машина не вино¬вата. Безродный своеволит.

Тема: Г. всегда говорит, выражая величайшее презре¬ние к человеку: «потому что эта машина не его собствен¬ная» — т. е.