рассчитывал, что медведь пропустит мимо себя так много людей. А может быть, просто сам растерялся и остановился, ведь его дело только показать, и он показал…
Ружье висело у меня на плече, замкнутое предохрани¬телем. Я услышал сзади себя тревожный шепот мальчика:
Дяденька, дяденька!
И оглянулся.
Мы потом смерили: тот выворотень был ровно в трех шагах от меня. Я услышал рев под собой: два раза. Сбро¬сился с лыж и утонул. Но ружье мгновенно само собой стало к плечу. А там, в трех шагах показалось и стало рас¬ти. У меня очень отчетливо в голове: «совершается то же самое, что и вчера, действуй совершенно так же, как и вче-ра». И опять началось это оагеркнуто: долгое медлен¬
44
ное время, как и вчера: нарастает, нарастает. Вот и знако¬мая полоска между ушами, вот она становится шире, шире, сейчас скоро покажутся глаза и тогда, конечно, пре-красно выйдет, как и вчера: мушка моя опять на стальном пьедестале, ум и вся сила собрались в указательнохМ паль¬це. И вдруг все переменяется. Полоска лба становится все уже, уже, показывается точка носа, уходит тоже назад, и обнажается горло. Но я не знаю, могу ли я в горло стре¬лять. Я не знаю, а надо. Мушка моя разделяет горло напо-полам. Вот это верно, а дальше неверная решимость: что будет, то будет. И указательный палец делает свой тигро¬вый прыжок.
Разбор сражения.
Мне казалось, все происходило на большом простран¬стве, стрелки были далеко от меня, но потом с точностью, проверяя друг друга, установили, что стрелки были от ме-ня Крестный — в четырех шагах, Чех от него — в шести или семи.
Почему же Крестный не выстрелил, когда медведь под¬нимался почти вплотную возле меня? Он же знал лучше всех, что через широкую шею нельзя угадать позвонок и что, если бы и угадать, жакан из двадцатки может и не разрушить позвоночник, что одно только конвульсивное движение лапой смертельно раненного огромного зверя довольно, чтобы снести мне череп. Гибель моя была неиз¬бежна, и Крестный не выстрелил.
Открывается самое удивительное: относительность времени. Оказывалось из расспроса моего мальчика, он загеркнуто: увидел заметил медведя по движению ла-пы под выворотнем: одна лапа, прикрывавшая в спячке глаза медведя, стала медленно отодвигаться, и тут он ска¬зал свое: «Дяденька, дяденька!» И потом все это: как он лез из берлоги, рычал, вырос больше меня, утонувшего в снегу, обнажил свое горло, и последовательный ряд мо¬их действительных мыслей вплоть до нажима указатель¬ного пальца на спуск заняло только время, необходимое Крестному, чтобы обернуться на рев. Чех все видел, но прямо за медведем стоял народ, и мелькнувшее смущение не дало ему времени выстрелить.
45
И потом, как же немного нужно времени, чтобы подви¬нуть предохранитель. Но когда при нажиме на спуск вы¬стрела не последовало и я на мгновенье отвел глаза с мед¬ведя на предохранитель и подвинул его приписка: и вновь стал целиться, огромный широкий зад зверя, удаляясь, мелькал в частом ельнике. Я наудачу в густ[оту] послал два жакана. В частом месте, очевидно, был какой-то про¬межуток, видимый Чеху, он успел туда послать две свои пули из штуцера. И вдруг после того зверь круто повернул из густ[оты]… к поляне в сторону выстрела. Он показался мне на повороте с огромной красной раной в левом боку и шел не скачками, а рысью. Крестному этого не было вид¬но, я успел ему крикнуть: «Стреляйте, завертывает!» Он мгновенно продвинулся, увидел и выстрелил. Зверь опять круто повернулся в сторону выстрела, обнажил голову для Чеха, тот выстрелил в голову, и оагеркнуто: огром¬ный бурый медведь ткнулся огромным неподвижным темно-бурым пятном приписка: остался лежать на бе¬лом снегу.
И все это было от самого начала и до конца, кто пове¬рит? в одну долю минуты.
Мы все смотрели друг на друга приписка: каждый внутри очень спокойные и с удивлением говорили: у вас лицо совсем белое. Было так странно это слышать при-писка: про себя, когда внутри было все так спокойно и на¬чинался праздник победы и каждый надеялся, что имен¬но его пуля была решительной. Но почему же это снежное спокойствие духа от самого момента смертельной опас¬ности вызвало каким-то особенным тоном своим воспо¬минание, когда голова моя приписка: однажды уже све¬силась с острова жизни…
Павел, мы все заметили, сделался таким же белым, как и мы. Было странно это. Он же не делал различия между жаканом из легкой двадцатки и [пистонной] разруши-тельной экспрессной пулей из штуцера, а с медведем по¬стоянно встречался в лесу. Я догадываюсь, Павел побелел потому, что если бы медведь был упущен, вина легла бы
46
на него, и это [было] двенадцать с половиной пудов, по де¬вять рублей, — сто двенадцать рублей пятьдесят копеек, поди-ка найди их. приписка: в этой тяжелой 1 нрзб. жизни Павлу тоже очень хотелось жить, как и нам
Неприятная картина.
Но разве и вся-то наша жизнь не похожа на горную цепь, острые вершины которой — мгновения наших по¬бед, а все остальное между вершинами оагеркнуто: гра-фически выражает собой долгие годы разбора сражений. Опасная охота у нас была [острой] вершиной — [мгнове¬ние]. Вот почему, конечно, мы не устаем заниматься до но¬чи воспоминанием приписка: [спускаться] в долину всех подробностей этих нескольких десятков секунд нашей битвы с медведем. Легко можно было заметить, почему тот или другой иначе представляет себе картину: каждому хочется, каждый надеется, именно его пуля была реши¬тельной. Мы пробовали рассказывать каждый по отдель¬ному плану, складывать их, вместе обсуждать. Уступая друг другу, мы кое-что выяснили, но только вскрытие зве¬ря могло нам дать верную картину и полную оценку стрель¬бы. С огромным трудом вывезли зверя из леса, и ночью он прибыл. Утром его втащили в избу, и мы приступили к вскрытию. Я не участвовал в работе, сидел на лавочке с фотографом. приписка карандашом: Медведь лежал но¬гами к святому углу, на спине, а передние ноги, как [ги¬гантские] волосатые руки, закинул к печке. Перед моими глазами были громадные мозолистые ступни зверя, со¬вершенно такие же, как человеческие, дальше брюхо, и в конце передние ноги, закинутые вверх, как гигантские ру¬ки. Будь это гигантская человекообразная обезьяна, едва ли бы я стал раздумывать о нашем волосатом предке, обе¬зьянье сходство раздражает и не дает возможности думать. Медведь с занесенными вверх волосатыми руками, каж¬дая из которых одним движением могла бы снять мне че¬реп, давал больше простора воображению: мы тоже были когда-то такими же сильными телом своим, питаясь где кореньями, где медом приписка: ягодами, собирая все долго, трудно.
47
А ножик уже начинал свое дело и открывал на шерсти белую полоску подкожного жира. приписка: Мне оагер¬кнуто: вспомнилось представилось время, из эпохи ка-менного века, когда первобытные люди потрошили уби¬того мамонта, оагеркнуто: Теперь же И в свете этой картины как-то особенно жутко представилось наше вре¬мя: литератор, секретарь охотничьей газеты, бухгалтер и фотограф [на месте] первобытного человека
— Вот бы снять, — сказал я фотографу.
— Неприятная картина, — ответил он — и удалился. Скоро открылись белые пальцы ног, и шкура с когтями
на них упала: сходство с ногой человека стало порази¬тельным. А когда обнажились руки, то они там были сов¬сем синие от тесноты в них мускулов, и тогда еще больше унизительно я почувствовал в своем теле невозвратимую утрату: так очевидно было, что экспрессная разрушитель¬ная пуля в процессе развития жизни была создана за счет силы когда-то гигантского тела нашего предка.
При первом взгляде на открытую первую рану в пра¬вом боку, ту самую, от которой медведь повернул и [по¬шел ко] мне с огромным красным пятном, стало очевид¬ным, что мои жаканы были тут ни при чем, они разбились, наверное, о частые елки. Эта рана была от разрыва пис¬тонной экспрессной пули при ударе о ребро. Взрыв разбил три ребра, и осколок кости был найден даже в сердце. Обо¬лочка пули со многими осколками была тоже в сердце, од¬но легкое было иссечено, как дробинками. И с такой раной зверь бежал еще сорок шагов и мог бы раздробить черепа множеству людей, если бы они вышли с голыми руками. Эта рана Чеха, первая рана, повернула зверя в сторону вы¬стрела и Крестного, и вторая пуля прошла оба легких и приписка: околосердечную сумку оагеркнуто: сердца разорвалась в правом боку, все там размесив до невозмож¬ности разобраться. И все-таки зверь бежал и, вероятно, еще несколько шагов был опасен. Но последняя штуцер¬ная пуля попала ему в ухо, оагеркнуто: раздробила раз¬несла мозги, и он ткнулся. Вот какая живучесть была у нашего волосатого предка, и как мало этого теперь оста¬лось у нас. И, главное, за это было обидно.
48
Этот гигант, без сомнения, сам налил свои синие муску¬лы, он сам искал себе овес, коренья, ягоды, мед огромной работой изо дня в день приписка: малину, по землянич¬ке, по [раскопанной] муравьиной кочке. А Чех, бухгал¬тер нашего охотничьего союза, едва ли даже имел понятие о производстве нитропорохов, гремучей ртути, баллисти¬ке. Он просто выпросил себе у приятеля два десятка этих пуль, хранившихся у того еще с довоенного времени. При¬писка: И тот, кто этим занимался, сидел где-нибудь в ла¬боратории, в библиотеке, увлеченно [работал, изобретал] понятия не имея, для чего оно все твор[ится], кто будет им пользоваться.
Огромное вскрытое животное даже в избе не [издава¬ло] запах: перед спячкой кишки и желудок его были очи¬щены каким-то [сильным] слабительным и казались даже хорошо промытыми. Это особенно с симпатией обращало внимание на чистоту гигантского тела.
Что, может быть, продолжая «разбор сражения» в глу¬бину истории борьбы первобытного человека с пещерным медведем, я был один? На проверку я смотрел на Чеха, то¬же смотревшего на медведя, и спросил его, о чем он ду¬мает:
— Эти синие руки…— сказал он. Приписка: Чувствую по этому я догадался, он то же думает, не умея пере¬дать:^
Больше не мог он никак выразить свои домыслы, но я его понимал, он думал о том же самом, о дроблении, ничтожестве своего тела, и он тоже завидовал с грустью и уважением…
Было немного жалко медведя, но и слава хороша! В де¬ревне собрался народ, Приписка: и началось вокруг мед¬ведя оживление… [разглядывали, говорили, поднимали, качали его]. Было похоже на остатки древнего культа, су¬ществующего [со времен охоты на медведя с рогатиной], принесли рогатину — когда это было! Столько воды утек¬ло с тех пор, когда охотник осмеливался на подъеме вса¬живать рогатину, что есть голоса в специальной охотни¬
49
чьей литературе, будто никогда этого не было и все это сказки. Я сам начинал уже задумываться приписка: под-даваться над возможностью охоты с рогатиной. Но как сомневаться, если в этом медвежьем углу старик
