и, верно, правда очень хотел покурить.

— Все равно, — сказал строго гость, — в лесу так нель¬зя, в лесу я крепко держусь за правило, никакому встреч¬ному человеку спичек не давать.

На это я ответил своему читателю теми же словами, какими он приветствовал меня при первой встрече:

— Вы слишком плохо думаете о человеке.

Мои вечные спутники приписка: поэты: Лермонтов, Блок, Есенин; Пушкин тоже бы, но тут начинается вопрос, который, усиливаясь, делает мне совсем недоступными: Брюсова, Маяковского и других подобных больших, в том числе и Гёте. Этот вопрос о рукотворное™ вещи, мне по¬эзия должна быть как молитва. Из прозаиков у меня жи¬вут: Шекспир, Толстой, Достоевский, Гамсун.

5 Октября. Опять вернулось тепло. Вчера у нас в ов¬раге убил двух вальдшнепов. Сегодня в Алмазове двух ду¬пелей и двух бекасов.

Машина спящая: загородила путь — рядом тлеют угли, можно понять, что ночью остановилась машина, люди грелись у костра и полегли спать (вероятнее всего, выпи-ли). После многих гудков из машины поднялись 6 человек и откатили ее.

6 Октября. Вчера вечером приехали Каратаевы. Се¬годня дождь, но мы бродили возле города, убили вдвоем гаршнепа.

7 Октября. Бродил с Османом и Ладой. Рассказы в ку¬риный носок: 1) Мой портрет; 2) Спички; 3) Счастливец; 4) Кадет (Начало: В то время, когда это было, — было не до рассказов, а теперь вспомнишь и, бывает, даже улыб¬нешься. Так вот было во время наступления Мамонтова в Ельце, когда наши войска, пропустив неприятеля через Елец, ринулись за ним в Тулу. Мы стояли на углу Рождест¬венской улицы и Манежной (не знаю, как они там теперь называются) и глазели. А войска наши все шли, шли мимо

501

нас в Тулу. Вот видим мы, Иван Парамоныч, известный у нас каждому огородник, возвращается к себе за Сосну из города; нужно думать было, продал капусту — дело-то ведь какое! — и возвращается к своему очагу. Другой бы, увидев войска, обождал бы какой-нибудь час, а Иван Па¬рамоныч, наверно, думает, что войска войсками, а ведь капуста тоже дело. И правильно по-своему думает, но ведь время-то какое! Вот один из красноармейцев берет его ло¬шадь под уздцы и хочет завернуть ее в поток. Иван Па-рамоныч в драку и ведь как, прямо кнутом по человеку и даже смутил его, но другой красноармеец взял лошадь с другой стороны. Иван Парамоныч и другого огрел. — Вот орел! — сказали возле меня наблюдатели. Между тем мгновенная заминка произвела в потоке целый водоворот и вызвала крупные ругательства со всех сторон. — Орел, орел! — повторяли наблюдатели, видя, как Иван Парамо¬ныч один с единственным кнутом бьет войско направо и налево. Вдруг один острый и быстрый молодой человек, вероятно, командир отделения, всмотрелся, понял, вынул наган, пробил себе путь к телеге, стал на колесо и в упор, лицом прямо к лицу огородника не наганом, а словом, од-ним-единственным словом…

— Кадет? — спросил он Ивана Парамоныча.

И тот стоял на коленках, а тут вдруг от одного этого слова как подкошенный сел и весь сжался в ничто, будто сразу умер оагеркнуто: и согласился, и как бы с собст-венного своего согласия умер. Кнут выпал у него из руки. Командир взял кнут, хлестнул лошадь, поток охватил под¬воду со всех сторон и повлек. Так вот, какая была кутерьма, а пришел человек, сказал одно слово и этим единствен¬ным словом «кадет» привел все расстроенное движение в порядок. Один из наблюдателей возле меня сказал: — А между прочим, какой же он кадет! — Другой вслед за ним: — И пошел кадет в Тулу).

Еще рассказ «Товарищ покойник» (Начало: Другой раз случится, сойдемся и начнем вспоминать…)

Шедевры фото: 1) Весна, 50-60; 2) Нерль, 18-24; 3) Со¬ва, 50-60; 4) Облака, 50-60; 5) Паутина, 18-24; 6) Апа¬титы, 18—24.

502

Как сохраняются песни.

На родине у себя старые песни больше не поют: моло¬дые другое поют, а старым не до песен, быт разрушился, и так все это кончилось. Но одна женщина на чужбине тоскует по родине, ей кажется, будто там все по-старому, и на чужбине она, вспоминая, постоянно поет старые пре¬красные песни. Мы их очень любим и записываем. Я сам тоже давно покончил со своей родиной, а песни тихонько пою… и дети мои и друзья будут тоже их петь.

Электричество.

В нашем старинном городке нынче все лампады потух¬ли, но электричество наше провинциальное, бедное! — на¬ши электрические лампочки как лампады горят.

Осень.

В ольховом милятнике все листья облетели, но один бледно-зеленый остался, большой висит на уровне моего глаза, и это я иду один по серой массе ольшаника, а един¬ственный лист, кажется мне, идет рядом со мной. Вдруг вальдшнеп свечой над осинником…

Рассказ «Товарищ покойник» (интересен: возможность шекспировского штриха в изображении народа).

Новый оагеркнуто: писатель человек.

Коля Дедков сказал: — Вот это надо правду сказать, да надо: что нет такого писателя теперь, чтобы так написал бы он, как ты о природе пишешь. — Так написал о ком? — спросил я. — О нас, — ответил он. — А кто это мы? — Но¬вый человек. — А есть у вас в ЦАГИ новый человек, чтобы с него можно было списать? — Нет, такого нового челове¬ка нет, но он понемногу распределен между всеми.

Когда мы остались вдвоем с глазу на глаз, Коля Дедков, секретарь парткома, наконец, приступил к чему-то важ¬ному, самому главному, что он хотел бы мне открыть по¬сле почти 15-ти лет. И он, заминаясь, сказал: — Я тебе это скажу по оагеркнуто: совести правду, как я твой ученик

503

и тебя уважаю, я скажу тебе, что партии служу я не как-нибудь, я служу по чистой совести.

Колесо шепчет.

Тормозной барабан задевает за [колодки] и колесо на¬чинает шептать (выписать все детали, очеловеченные «лапки», «зубки» и проч., присоединив сюда и самый про¬цесс очеловечивания: всегда о машине говорят трепня с че¬ловеком, будто это человек.

Гвоздик пробил шину. Камеру залепили, а дырка в по¬крышке осталась, и этой дыркой покрышка постоянно жует камеру.

На соплях.

Весь месяц не поступало материалов, конвейер стоял, а под конец месяца материалы пришли, норму месячную в несколько дней взяли штурмом, но машины поставили на соплях.

Пожар.

Наливал бензин в машину, а фонарь «Летучая мышь» на другом конце капота, у воды, стоял, и все-таки бензин притянул огонь, и бензин вспыхнул и в бидоне, и в баке. Так вот я бидон шапкой накрыл и отшвырнул далеко, а бак шубой и под шубой рукою протянул к отверстию крышку и завернул. И ничего не было, даже не обжегся, только уж, конечно, шапка сгорела.

7 Октября. С утра чистил карбюратор, потом пришел Коля, и с ним возились до 6 веч.

Карбюратор слезит в двух местах — кажется, все сло¬вообразование в отношении машины исходит от перене¬сения на нее человеческих свойств.

Хороша концовка рассказа:

— И никаких гвоздей!

Коля показал мне соединение «по прямому проводу», как сделано почти у всех машин их таксомоторного парка: молоточек прерывателя соединяется проволокой с пра¬вым проводом бабины (красным), а бронированный про¬

504

вод от замка к прерывателю отвертывается от прерывателя и колечком как ненужная вещь закладывается за баби¬ну. — Замок в таком случае, — сказал Коля, — тоже, конеч¬но, бездействует и действительно совершенно не нужен — но если бронепровод не отделять от прерывателя и в то же время соединить напрямую, то без включения замка ма¬шина не заведется, тогда нужно и напрямую, и замком. — Почему же это так? — спросил я. — Хоть убей, не скажу, — ответил Коля.

Случай с Колей.

Два «симпатичных» молодых человека сели в машину, и в Люберцах один попросился «до ветру». Отворив ка¬бинку шофера, он приставил к животу Коли наган, потом ударил его по голове раз, два, взял за шиворот и швырнул в канаву. Машину же завели и поехали. Очевидно, для их мокрых дел нужна была машина. Но не проехали они и километра, засорился бензинопровод, и машина стала.

Странствующая машина.

На рассвете путь наш оказался загражденным спящей грузовой машиной, на обочине дотлевал костер. Мы дали гудок, другой, третий. Поднялся один человек со всклоко¬ченными волосами, потом другой, третий… шесть чело¬век. Трое стали впереди, трое сзади налегли, откатили ма¬шину к обочине. Я дал сигнал, что проезжаю, один из шести стал, как милиционер, сделал фигурный жест про¬пуска, другие полезли спать в машину.

Полумеханик Скоропустовского завода.

Карбюратор рассыпался — помогите! Фары как вы¬еденные глаза, аккумулятор без проводов. Ругает шофера, что не дал инструментов. Мы помогли, и, работая, один из нас сказал: — Вот так и всё у нас. — Да, да… — живо согла¬сился инженер, и по тону понятно было, что он рад бы продолжить на эту тему: т. е. что у нас во всем государст-ве… Но я понял и сказал: — Я хочу сказать, что не в госу¬дарстве, а у вас на заводе всё так, как на этой машине. — Инженер спохватился и стал приписка: ругать шофера нести о машине какую-то нелепицу. Вечером мы возвра¬

505

щались во тьме, впереди вспышки какие-то и загеркну-/яо;выстрелы. Мы приглушили мотор, и стало нам совер¬шенно так, будто с той горки нас обстреливают: вспыхнет и бах! вспыхнет и бах! Мы некоторое время были в заме¬шательстве и вдруг догадались: это машина идет такая! Мы догнали машину и сразу узнали: это наша утренняя машина без фар, без сигнала, без аккумулятора медленно шла, гремя мотором, стреляя из карбюратора. Но инжене¬ра не было в машине. И стало понятно: инженер вернулся на завод пешком, шофер проспался, и вот теперь машина возвращается. Мы спросили шофера, кто был этот человек, назвавший себя главным инженером С. завода. — Завод наш маленький, — отв. шофер, — большого начальства нет у нас, а это полумеханик. — Что это значит? — спросили мы. — Это значит помощник механика, а как у нас нет ме¬ханика, то и зовут: полумехаником.

Загеркнуто: Журавлиная родина Убитый народ.

Я думал, что машина открыла мне глаза на убожество Жур. родины, но Е. П. сказала, что нет, не машина, а кол¬хозы отняли душу у крестьян, и когда без души жизнь, то и кажется теперь удивительным и странным, что мог жить в таких условиях и радоваться жизни, что теперь «убитый народ».

Старая машина.

Учиться ездить надо на самой старой, никуда не год¬ной машине, чтобы на каждом километре нужно было прочищать карбюратор, проверять дистрибутор, снимать и чинить камеры и покрышки, подвертывать болтики, тя¬ги, регулировать тормоза. Поездив на такой машине, каж¬дый будет дорожить новой машиной и поддерживать ее в порядке.

Приписка: На свою машину смотрю я как на торф: там рас¬тительная масса наслаивалась.

Происхождение антропоморфизма. Очеловечивание