чем говорит, вовсе не знает правдивое слово дельного человека, и жи¬вет слово парадное.
Осман осенист. Блок-нот натуралиста.
11 Ноября. Опять тепло и тихо. Иду один на охоту…
Индивидуальность есть у каждого животного, но лич¬ность — это чисто человеческое свойство.
Мы происходим от… это несомненно и по всему видно, только уже давно и с каждым веком все дальше и дальше мы уходим от своих прародителей. Пора, наконец, бро¬сить чересчур усердно заниматься счетом этого родства, тем более что ведь все равно мы теперь уже не сядем ря¬дом с обезьяной за стол, а только так говорим, вспоминая далекое прошлое.
В этом ударении на родстве скрывается замысел про¬тив личности человека, в существе своем опасной для…
546
для кого? Теория Дарвина есть оружие социальности (факты, как ядра атомов, скрыты в оболочке, создаваемой людьми. Борются не с фактами, а с их оболочками).
Вопрос: оагеркнуто: где же зазубрина? Самое непри¬ятное — это, конечно, ложь и самохвальство: нарушение основ среднего человека: «просто неловко» — сказал «ко-роль».
— И еще вот что я вам скажу: все же это признают, что новое, хорошее рождается в муках, так почему же все пи¬шущие в отношении этого хорошего ведут себя, будто оно явилось без мук и представляет из себя какое-то для всего мира вкусное блюдо. Втайне, не давая себе отчета, они ду¬мают, будто «муки» принимают какие-то другие люди, а не мы, что мы — это сами новорожденные, для которых другие приняли муки. Писатели не рождают в муках сло¬ва, а как бы подлаивают мастерам, ведущим стаю: это, ко¬нечно, очень легко и очень противно тем, которые мучат-ся, не смея сказать…
Чтобы снять так хорошо вот эту головку вальдшнепа, я подстрелил его в крыло, долго мучил, снимая, после до¬бил, ощипал, изжарил и съел: от вальдшнепа ничего не осталось, но головка, снятая мной, висит и сейчас над мо¬им письменным столом, напоминая постоянно мне, что я буду замучен приписка: как вальдшнеп, а снятая голова моя останется прежде чем явится моя снятая голова.
На ногах мои мускулы при ходьбе работают как порш¬ни и возбуждают в теле моем нечто похожее на электри¬ческий ток, а в голове как будто от этого является мысль или ток высокого напряжения. И это я не один, а повторя¬ются такие люди, что при движении у них возбуждаются новые мысли приписка: мускульная сила как бы в мысль переходит, среди этих людей были великие: Толстой, Гё¬те, Мопассан…
Задача: 1) понять до полной ясности машину 2) про¬вести через себя.
Мурзилка.
Загеркнуто: Сейчас у нас дети играют в милиционе-ров. Есть такие артисты милиционеры… приписка: в Мос¬
547
кве. Шоферы переняли. И от них дети. А прошлый год играли в разбойников. Ехать на машине через деревню было очень опасно. Мурзилка ударил и свалился. Я бы мог его взять, но я знал, что он побежал в дом. Так и курица гибнет: в дом. Разговор: моргнул родителям: в милицию или волки. На другой год этот же Мурзилка в милицию играет. Я узнал его… — Ты? — Я. — Кто ты теперь? — Я ми¬лиция. — И прижав одну руку к сердцу, другой… успел от¬дать честь.
Машина в двух лицах: 1) Робот (страшный; самосто¬ятельно действующий, порабощающий, то же, что «мар¬сиане»). 2) Я — ее хозяин: я личность…
Чем глубже задумываешься, чем ближе стоишь к пони¬манию темы мыслью, тем надо проще писать.
Сколько приходилось читать о каких-то американских дикарях, падающих ниц, как перед Богом, от выстрела из ружья, или вот тоже, помню, один путешественник спирт на блюдце зажег, а дикари подумали, что это он воду, и ес¬ли захочет, море сожжет. На моей памяти, однако, больше чем воду жгли, летать стали и говорить по радио, но со-временный дикарь не принял это как чудо, я ничего тоже, как и дикарь, не понимая по существу, принял это за обык¬новенное дело, что так это и надо, и стал пользоваться. А чем дальше делают открытия, тем все меньше и меньше удивляются.
В еловом лесу, в ноябре: тихо-тихо! небо низкое и ров¬ное садится на елки. Вот и кажется, будто все мертвое в этом мрачном лесу, и отдаешься себе, и там в себе воль¬но проносится прошлое, являются внезапные догадки и разгадки тому, что было загадано десятки лет тому на¬зад. Случилось, упала соринка с высоты ели, другая… Я остановился, внизу были погрызи. Белка услыхала ме¬ня и затаилась, и я затаился, и мало-помалу стала мне от¬крываться потаенная жизнь: белка спустилась и другая за ней, они, гоняясь друг за другом, кольцом обвили весь
548
ствол. Еще играл на струнах ворон, как очень редко быва¬ет это, чмокала где-то еще белка, шелестел белый заяц, и ронжа гримасничала безобразно… Я, замерев, неслышно шел и видел особенную жизнь, оставляя далеко за собой своеволие. Бесшумно на перекате я перешел по песку ру¬чей и, цепляясь, карабкался на яр, оставляя на мокром песке свою пятерню рядом с барсучьей. У норы за деревом я замер и так остался надолго. Мог выйти барсук, но мог и переспать целые сутки: время такое [странное] и жела¬ние неясное: идти или не стоит. Он решился и показался носик. Листик оторвался на дереве, и носик скрылся. Я сидел еще час, ноги мои онемели. Носик опять показал-ся и опять скрылся, и опять, и больше… Странно, как я глубоко вошел… мне везде слышны шорох, стук, шелест…
Жизнь Машки
12 Ноября, вечер. Стайный ум: это мастер (гонец). Но бывает выжлец слишком умен, чтобы гнаться вместе со стаей, и понимает, что легче и проще взять и поймать зай¬ца; и он начинает молча ловить. Таких выжлецов удаля¬ют.
Читаю «Океан» Низового. Хочет как Гамсун. Часто не¬освоенный материал дает как голое «знание» (мне надо проглотить автомобиль! Машка и Робот).
Гепеусиха. Думаешь о ней и начинаешь любить чело¬века и становится стыдно за свой покой.
Собирали машинами, а мы руками эту работу: школа терпения: три часа, чтобы винт аккумулятора отвинтить.
14—15Ноября. Вчера (14) в Москву за деньгами (соба¬ку покупать). Дождь. Сегодня мороз (6°). Ездил с Илюшей в Шеметово: собака пропала.
Евг. Ивановна, женщина, которая жизнь свою отдала другим, а себе не осталось жизни, и с ней не только жить, но и часу остаться наедине трудно. Так и Машка моя: слу¬жит всем и каждому, а для себя нет ничего, сама для себя мертвая.
В конце концов от сложности машинной приходишь к простоте, — что очень уж просто все! — а это что? —
549
и чтобы ответить на вопрос о самой ничтожной детали, надо рассказать о всей машине, и вот как трудно! Взять, напр., пружинку между дощечками в дистрибуторе: «а что это?» и надо все…
Какая бы ни была статья интересная, о звездном небе, о музыке; об атомном ядре, о достижениях в радио и авиа¬ции, все равно — как только N. при чтении доходил до «Маркс сказал», он бросал статью, и вовсе не потому, что Маркс оагеркнуто: в этом виноват надоел, а что автор кланялся в сторону Маркса и тем самым апеллировал к той массе, для которой Маркс был не ученым, а перво¬священником.
Серые телеграфные столбы и рельсы прижались уже к лесу…
Есть ли или нет в краю какие-нибудь дорогие ископае¬мые, это не важно, главное в том, что их ищут везде при¬писка: методически, будешь ты лично искать или нет — все равно, и тем намечается будущее и объясняется охота к личным поискам чего-нибудь необычайного. На Журав¬линой родине говорят, будто где-то в Сославине найден чугун¬ка полях: Рыбка плавает
Однажды, бросая гончую в язык леса между зеленями, я сказал: — Ну, добывай скорей, товарищ Осман! — Мой спутник через некоторое время спросил меня: — А можно ли собаку называть товарищем? — Это друг человека! — ответил я, — значит, тем самым и товарищ. — Я это пони¬маю, — сказал мой спутник, — но ведь среди товарищей есть имена, вот хотя бы оагеркнуто: ваше имя… — Я не понимал моего спутника, не мог ни по голосу, ни по глазам догадаться, искренно он недоволен объединению в слове «товарищ» известных людей с собаками или так осторож¬но он хочет поиздеваться над чем-то. А он продолжал и продолжал называть имена известных «товарищей»… —
550
И он стал одно за другим называть имена известных «то¬варищей». И заключил:
— А вы свою собаку называете тоже товарищем.
Тут я понял своего спутника.
На Козьей горке раньше пустырь был, осенью свалка, весной зеленело, и молодежь приходила с гитарами. Те¬перь трактор все распахал, и на Козьей горке капуста. Вот когда осенью капусту убрали, и потом кочерыжки потрусило снежком, открыли мы на этой капусте след русака…
Лайка, добытчица пушнины, в большой моде теперь, но наши ребята в подмосковной тайге скоро поняли, что лайка берет белку больше всего на слух и глазом, поняли ребята и стали так хорошо мастерить под лайку, что в день иногда по двадцать белок приносят.
Урожай шишек на елках большой в этом году, значит, и белок много. Очень много белок: мальчик, случается, в день принесет штук двадцать, а десять всякий убьет без собаки. Одно время все бросились доставать лаек, но маль¬чики скоро поняли работу этих собак на слух и на глаз и сами стали мастерить, как собаки. Нехитрая охота, но требует большого терпения. Приписка: Мы ходим на бе¬лок с 8 до 11 утра, в это время белка перебегает с дерева на дерево, шелуша шишки. С 11 до 2-х белка сидит и умыва-ется. После двух она опять на работе, и мы тоже за ней.
Выхожу на рассвете в ельник с полузарядами. Небо тя¬желое и такое низкое, что кажется, вот только на елках и держится. Многие верхушки зеленых елок рыжие от мно¬жества шишек. Тишина мертвая, — самый лучший день для охоты. Вот как будто чуть-чуть дрогнула одна веточ¬ка. Я заметил это дерево, подошел к нему и замер. Так на¬до долго стоять, до тех пор, пока напуганная сейчас белка снова не заработает. Дерево, возле которого я дожидаюсь, с одной стороны обожженное и как в блюде стоит, засы¬панном хвоями и листьями соседних берез. Под листьями
551
горелая земля, пепел. Разгадываю: в прошлом году в этом лесу охотник шел за куницей, и на этом месте застал его вечер. Он увидел возле дерева громадный муравейник и решил тут переночевать, а завтра идти дальше по сле¬дам за куницей. Он очищает муравейник от снега и снизу поджигает его. Все государство муравьев скоро сгорает и остается очень много золы. Человек разгребает себе лого¬во, устраивается, закрывается курткой, сверх куртки на¬гребает еще много золы. Теперь никакой
