УРлит, и бубнит, и звенит, и цедит свою воду ручей. Я ча-
521
сто думаю о морозе, разглядывая эти белые цветы, — что не выход ли это из унижения перед могучим солнцем: вместо смирения: «нате вам!» вот эти как будто никому не нужные в природе белые знаки над бурлящей водой.
Бесполезные знаки, зачем они? Но вот приходит человек склоняется и разбирает, рисует, догадывается и бесполезное и ненужное опять пускает в природу как ее же величайшую силу искусства и красоты, перед которой само солнце кажется лишь круглой красной печкой земли…
<На полях: Солнце, Мороз, Человека Музыка. Ручей, вырываясь из лесного хлама на солнце, сверкал и бурлил. Сверху солнце топило снег, и вода сверху, проходя слой насквозь, по хламу стремилась в ручей, вода стремилась к воде. Но в тени хлама мороз успевал схватывать капли, стекающие с былинок, и так с каждой соломинки, с каждой сухой травинки, торчавшей над водой, из-под лесного хлама росла и росла, спускаясь все ниже и ниже, сосулька. И вот когда в тени концы сосулек достигли стремительно летящей воды - тогда вот как застучали, зазвенели, ударяясь [друг] о друга, сосульки... Делают усилие все — что мы называем мудростью; включить в более широкое будто бы понятие диалектики. (Мудростью ведь называется та необходимая последовательность, с которой проводится в жизнь та или другая идея.) Слепое повиновение порождает ясное право на власть, на этом держится зехмля и вселенная. Но вот рождается существо со своим планом и нарушает древний вековечный закон... По деревенской улице, весь залитый солнечным светом, идет человек на деревянной ноге и косится на свою собственную тень. Он так загляделся на свою тень, что, не поклонившись, прошел мимо нас. Как это могло быть, ведь он в десяти шагах прошел по шоссе, а мы сидели на завалинке. Наверно, у него рождался какой-то план, когда он глядел на свою тень, и в этот план мы не входили, мы были далеко где-то на обыкновенной земле. Но мы все-таки были, и обзор плана окончился, он вдруг быстро оглянулся и приветливо нам поклонился. Муж. Я сказал Пете в присутствии хозяина: — Завтра, Петя, Благовещенье, давай отдохнем, а то ведь, по старой поговорке, «в Благовещенье птица гнезда не вьет». — Верно ли? — подал 522 KV хозяин и вышел, а мы разбирали, откуда у этого ста- РеПЛ единоличника такой рационализм: оттого ли, что он был РоГО ев в плену, или свой кровный: правда ли не вьет? как У Н1рев спрашивал, правда ли есть добродетель быть вечно ной мужу, как Пушкинская Татьяна? Или, может быть, хо- В н подозревая во мне большевика, боится моей провокации ивперед ограждает себя показным сомнением в справедливости народного поверья о птице, не вьющей гнезда в день Благовещенья? уРНЯ и термос. Оба, и муж и жена, чрезвычайно тонкие люди. Вот я прошу ее налить кипятку в термос, и она соглашается: дело такое простое. Ее только чуть-чуть смущает, что дело так просто, а я так усердно прошу. Мне приходится объяснить, что краном самовара нельзя толкнуть край термоса: надо осторожней. И как я только сказал «осторожно», она поняла опасность и наотрез вдруг отказалась налить без меня горячей воды в термос. И как я ни убеждал, она говорила одно: — А что самовар поставить, плевое дело. — Но как же ночью? — Пустяки, встану. — Зачем же вставать. — А почему не встать? Муравьи, массой выползая на солнечное тепло, шипят, слышно. Ветер надул хвою в след землеройки: узор. Начало гнезд у дятла, у желны. Человек рыжий, лысый, как догорающая пожарная головешка. Новейшее право на красоту. Последняя весна. <Приписка: Средний этаж Сойкин нос на гнезде: 4 яйца.>
7Апреля. (Благовещенье.) Спуск. Собрались ночью на глухарей, но у П. заболела сильно голова, и остались. Мороз • Цветы на окнах. Голубые дымы. Остаток утреннего месяца, тот период борьбы мороза с солнцем (солнце и мороз подели сутки: днем оагеркнуто: оно> солнце — ночью он) очень хож на осеннюю борьбу: тогда солнце уступает. Осенью по- спУскГа В0СХ0Ждение на снежную вершину, весной начинаешь
цИпЧеЛ0ВеК На деРевянной ноге, его история. Во-первых, прин- Деревни: всяк, кто не работает, не ест — в революцию был
523
нарушен: ел тот, кто не работал, а говорил; в то время — Чр веку на деревянной ноге было хорошо: чары спали, нищЛ°’ и опять волчье положение. Мы вернулись к обнаженному пр Та ципу власти, чисто природному: полное крушение интеллиген’ ции. Я в это время чувствую, как спадают гражданские цеп’ и я как художник освобождаюсь.
«Дело». Мы обошли сегодня с 7 утра леса по водоразделу Кубри (р. Нюньга) и Дубны, [безымянный] ручей, впадающий в Дубну (есть снимок), вышли через Корелы, Конюхово, Стар Дубну к р. Дубне, где вчера были поставлены донники, и по шоссе в 3 ч. д. вернулись в Териброво.
Петя до того «в седле», что даже прямо сказал: он никак не может освоиться с нашей работой как с делом, и все ему кажется, будто это баловство. — А если подумать? — спросил я. — Если подумать, — ответил он, — то, конечно, это дело, и самое настоящее и нужное. — Значит, — сказал я, — ты просто не веришь счастью делать свое дело. Это остатки твоего личного рабства. — С этим я согласен, — сказ, он, — это остатки моего рабства.
После этого разговора я вспомнил, как робко всю свою жизнь боролся за личное дело с тем, что в мое время называлось гражданской добродетелью. Так переменилось с тех пор: все то, что тогда мы считали гражданской добродетелью, теперь понимается как остатки личного рабства. Между тем, если с этим обернуться к обществу, как оно сейчас есть, то наше утверждение личного бытия есть только самое-самое начало освобождения.
<Приписка: и я решаю, что Зуёк старше действительного и у него Надо и Хочется>.
Фенол[огия]. Кроты заработали. Массовый вылет лимонницы. Береза млеет, ветви шоколадятся. Сильно идут на пищик рябчики… Щука нерестится (налим все еще торчит в норе). Вода сильно убывает. Начинают отделяться на разливе бочаги и омуты. Сильно барабанят дятлы, но никак не можем наити их работу над долблением гнезда. На сухих буграх забегали паучки. На опушках сокращаются хвосты снега, но в лесу даже такое солнце сделать ничего не может: только крепче стано вится наст, нога до полудня в лесу не проваливается, и на глу харей ходить можно в валенках.
524
Coobfo R лесу. Я° всем этом огромном лесу, где, если сверху ‘Г^^емли распаханной виднеются только небольшие СМ°ечки, заключающие села и города, — очень мало найдется К° ков спелого хвойного леса, каким он хранился до нашего КУ мени. Теперь этот лес, предоставленный самовозобновле- * хвойных деревьев под покровом лиственных, представляет собой как бы картину всеобщей гражданской войны за свет беоезы и ели. В таких лесах нет покоя и величия, как в спелых хвойных лесах, давно переживших свою лесную гражданскую войну, пожары, болезни. Здесь каждое дерево борется за существование, и постоянно видишь целое кладбище погибших существ. Но что хорошо в таких подмосковных лесах — это молодая буйная поросль.
8 Апреля. Мороз чуть поменьше, утро светозарное, как вчера, но днем бродят, то закрывая, то открывая солнце, темные дождевые облака.
Петя на рассвете из мелкокалиберной убил на 180 шагов глухаря. За речкой на поляне с остожиной я убил рябчика. Хозяева родились в этой местности, но ни разу не видели глухарей, были поражены, но далеко не так, как были бы мы поражены, если бы нам из леса принесли такую же неизвестную птицу: мы бы приняли как чудо.
Наш лес. Дикий зверь не то что в зоопарке, но даже в заповеднике все равно как икона, перенесенная из церкви в Музей. Достаточно человеку провести черту охраны, чтобы звери, деревья, цветы, вся природа получили бы иное выражение. И потому самый роскошный девственный охраняемый, подчищаемый лес гораздо хуже, чем наш изуродованный беспорядочной вырубкой, но растущий все-таки по своей воле лес. <Приписка: Зверь в Зоопарке и на Родине. (Экология.) >
<Приписка: Лось — средний этаж. Машин звери не боятся. Чудо. (Петин Глухарь из мелкокалиб.)>
Когда будет больше людей, много больше, чем теперь, — начнется и забота о лесе, и это выйдет само собой. Это совершится нескоро, незаметно люди привыкнут к бережливой охра- природы и в этом хозяйстве найдут себе радость. <Приписка: встье будет большое в будущем, но точно такого, как наше пеРь, не будет: наше пройдет. Будем же радоваться...>
525
Но утешать себя в утрате той будущей радостью нам нечего* нам, таким, как мы есть сейчас, как у нас есть, — лучше того и, наверно, те будущие люди нам позавидуют. <Приписка: Будущие люди позавидуют, что мы жили в таких лесах, как мы сейчас завидуем их устройству, счастью.>
Надо подумать о природе своей тревоги об этом: что она значит? Если она происходит вследствие современного истребления лесов, то можно ли говорить об этом, если мы вот уже 20 лет стоим у края гибели своего государства. Не от общего ли ропота, зуда рождается тревога о лесах? Однако теперь заметно: в народном сознании революция утрачивает необходимость все причины зла относить к виновникам: совершается нечто такое, что должно совершиться, и мы должны все изжить до конца.
Опушка. Теплая поляна с остожиной. Снег из-под нижних еловых лап сбежал, и вот наконец ели опустили эти лапы на самую землю, и рябчик, задремавший на солнечном луче, услыхав чьи-то шаги по насту, шмыгнул внутрь ели под лапы. А бабочка лимонница порхнула над тем местом, где был рябчик: как будто и правда тут никто не бывал. <Приписка: Зуек все это видел, и ему захотелось поймать рябчика.>
Нет, куда наша природа лучше Кавказской! Там так трудно подниматься на горы, чтобы насладиться ароматом снега в солнечных лучах. И после так трудно и рискованно спускаться к лесам, долинам, садам. Тут у нас без всяких усилий сама природа с осени поднимает к снегам: за зиму в метелях и морозах переживаешь всю злобу климата вершин с вечными снегами. И опять тоже придет время, и без всяких усилий из этих снегов начинаешь спускаться к потокам, к лесам, цветам и садам…
<Приписка: Я иду с горы из-под ледника, а здесь гора поднимается вверх.>
Сегодня впервые на газоне полевой дороги желтые копья какой-то травы прокололи старый дорожный хлам и объявились на солнце.
И еще больше, заметней пожелтели сережки орешника.
Тверже сидит на своем гнезде ореховка, можно теперь подходить к самому дереву: боится застудить яйца.
526
