же разрушители, какими были, ничему не научились, и им не за что стоять.
595
Не понимаю, как можно любить Андрея Белого и Щедрина!
Ночью был большой дождь и стало тепло, и утром был солнце, и опять в парке прекрасно потемнело, загремел гром° пошел дождь, и опять прояснело, и опять дождь, и опять солнце’
Я прислонился в парке спиной к дереву, слушая иволгу, зябликов, уходил далеко… И когда я возвращался к земле, то видел стройные деревья, которые все время неотступно разглядывали меня, и я теперь смотрел на них, как будто никогда в жизни своей таких не видал…
Неподалеку отсюда гремели поезда и строительство.
Цветет сирень. Вылетели дрозды. Началось лето.
«Капля воды», которая мне показалась весной, теперь должна дать картину рек и озер, составляющих Беломорский канал, до Канала. Если разрешат посмотреть на Московский канал, то этот материал можно влить в Беломорье.
Писатель тот, кто умеет следить за собственной личной своей жизнью — это первое, этого довольно, чтобы сделаться писателем; но чтобы сделаться писателем-художником, нужно еще это свое увидеть отраженным в мире природы и человечества.
— Теперь, — сказал я Ставскому, — надо держаться государственной линии… сталинской. — Вот именно, — откликнулся Ставский, — вот именно: сталинской.
Дома подумал о том, что сказал, и так все представилось: на одной стороне высылают и расстреливают, на другой «государственной», или «сталинской», все благополучно. И значит, вместо «сталинской» линии я мог бы просто сказать, что держаться надо той стороны, где все благополучно. В таком состоянии, вероятно, и Петр от Христа отрекался. Скорей всего так.
Но я думаю, что это не все: по Розанову, напр., та сторона, где вешали, была и более выгодной стороной. Это стало понятно только теперь. И может быть, в моем положении сказать открыто, что держусь сталинской стороны — сейчас тоже невыгодно. Скорее, что в этом сказывается некоторое девственное движение в сторону «сверх-себя»: прыжок в неизвестное.
Постыло злопыхательство какое-то, что-то вышло на кана ле, и вот кругом радость, шепот громкий, без церемоний, точно так же, как и при царе во время японских побед. И вот это воз вращение к тому же избитому месту очень противно, вроД
596
что чувствуешь, читая в «Правде» выражения: в общем Гаелом, пара дней, во главе угла и т. п.
И ЦИ еще вот тоже бывает, станет перед глазами забор, самый быкновенный, какой видел и не замечал всю жизнь, а вот он ° перь стал, заслонил собой все, и волей-неволей ты должен теперь с ним считаться. И ты в ярости готов броситься на него, уломать, и не можешь броситься, потому что несомненно уж тогда будешь ты сумасшедшим. Ты благоразумно воздерживаешься и, опустив глаза, отходишь от пошлого места…
Написать в «Пионер» запрос о возможности напечатания в нем «Лесного пионера», т. е. возможности печатать с продолжением из номера в номер.
Ответить сегодня в Лит. агентство открыткой: «Ничего не имею против издания в Праге “Жень-шень”. <Загеркнуто: Только рекомендую> Надеюсь только, что, предлагая издать, в этот раз Вы ознакомились с вещью и не будете <загеркнуто: пред- лагать> присылать мне ее потом в изуродованном виде, как это было с другими сочинениями».
В царское время не в «выгоде» было, как пишет Розанов, а в том, что общество черносотенцев было действительно подлое, воистину «черносотенцы». С другой стороны были все порядочные люди, начиная от внешнего (кадеты), кончая нравственным миром (эсеры). То же самое, наверно, и теперь. Сравнить только общество <загеркнуто: Иванова-Разумника>, Ворон- ского, оагеркнуто: Лундберга> и др. «троцкистов» с обществом Ставских, Панферовых, Фадеевых…
Как за 11 лет разросся малинник у забора за липами! Придет Гоголь, увидит это и создаст «Старосветских помещиков». Быт человеческий ведь тоже так, как малина, растет, складывайся и находит своего певца. И кто-то, прочитав стих о малине У забора, вздохнет о возможности счастья смотреть, как из года в год разрастается малинник за липами, как будто это действительно возможно, сидеть и смотреть, как малина растет…
Б этом глубокая правда, что многие держались в оппозиции Царю из-за «порядочности». В глубине этой «порядочности» годится то самое полотенце, которым вытирал свои руки отДавая Христа. «Чистые руки» — вот источник упря- поч ПоРядочности кадетов. Странноватым кажется только, что ему-то кровь на руках эсеров вовсе не грязнила их в глазах
597
«порядочных» людей и «убийцами» именовались только чеп носотенцы. Да, именно черносотенцы именовались преступни ками, что же касается эсеров, то это была просто «оперативна’ часть» революции. Конечно, иначе все представлялось с той стороны, но как чувствует себя та сторона, я себя в то время не заставлял задумываться.
В то время существовало некое единство этическое всех факторов революции, не мудрствуя лукаво, рядовой гражданин чувствовал «правду». В настоящее время этого этического единства факторов, действующих против Сталина, кажется, нет: их множество, гораздо больше, чем при царе, но этического единства, допускавшего Каляевские страдания относить к Христовым, нет. Теперь пока все это неудавшиеся претенденты на трон, и в свете этом все они жалки. Да, конечно, мы, обыватели, теперь-то уж можем различить Христовы и эти страдания.
Нынешние революционеры потому не могут создать этического единства, что сами власти попробовали («троцкисты») и какой-нибудь этикой или даже просто «лучшим» никого не обманут. Птица сломает крыло, упадет навсегда, и чувствуешь к ней сожаление, а троцкист упадет, и нет: он власти попробовал.
Есть, однако, ни в чем не повинные «кулаки», «инженеры» и всякого рода страдальцы-неполитики. Их страдание праведное, там у них, конечно, есть этический центр, просвечивающий конечной победой. И эта победа будет, когда чувство единства в народе пробудится, станет общим достоянием. Мне кажется, мы для этого все должны покориться, смириться, перенести, пережить «Сталина»: переживем, и он отойдет без революции с нашей стороны.
И все, что ныне происходит — есть переживание.
Так я хочу думать, другие, наверно, считают, что русскому народу придется еще пройти через власть немца.
Советские гусары от литературы: Фадеев, Панферов…
Лесной пионер.
Травы выбивались из-под прелой листвы, хвои, сучков, мучительно изгибались, желтели в тьме, зеленели на свету и побеждали. <Приписка: Зеленели дорожки, утопали сморчки, коч ки.> Тогда все, люди, животные, птицы их топтали, клевали, рвали, жевали, косили: этими травами жили все, и даже в реке
598
лержались травяных берегов. И вот когда эти травы по- Ш^К*ли и закрыли желтую прелую листву, первым на траву ышел откуда-то на свою тропу человек и стал оправлять свои
гуменца.
Подробное описание промысла, а связь только та, что пут- ик проходил близко к погибающему мальчику и спрашивалось- встретится человек с мальчиком или нет.
И так вот надо каждую главу.
Понимаю сейчас состав дружбы замечательных людей с посредственными: Толстого с Чертковым, К. Леонтьева с Александровым, Розанова с Цветковым. Приходит время усталости, упадок сил, непременный при взлетах обыкновенных и повседневных на высоту «сверх себя». Вот тогда высоколетающему человеку хочется быть как все. «Ведь я просто добрый малый, — говорит Розанов, — скольким тараканам я спас жизнь, когда в ванне их грозило залить водой».
И вот в то время, когда высоколетающий человек страстно пожелал быть обывателем, и появляется представитель обывателей, «друг» и успокаивает. То же самое, но более глубоко и осложненно происходит, когда женятся. «Друг», пожалуй, лишь частный случай события этого порядка, в большинстве случаев когда холост (К. Леонтьев), жена больна и не удовлетворяет больше (Розанов, Толстой).
Смешно, что при вызовах меня в Москву я иногда серьезно верю, что вот это хотят, наконец-то хотят призвать меня, и я мысленно упираюсь, отнекиваюсь, ссылаюсь на Горького, талант которого отняли…
Когда же я становлюсь лицом к лицу с действительностью, то встречаю среду, в которой ничего литературного не происходит, и помину об этом нет, напротив, тут как бы разбитость, уничтоженность самой потребности в литературном центре… 1итературный факт теперь тем самым, что он литературный, не имеет никакого значения…
Рябина в полном цвету и одуванчики. Доцветает Сирень.
Работа. Не мечта о счастье, а работа для счастья.
Р п^Вас- Рассказывал. чт0 в каком-то томе сочинений ’ теинера преподается система изучения леса. Путем различ- 0 рода упражнений достигают понимания единства леса,
599
его личности (единство факторов = Голоден). Около этого ко нечно, и я хожу и бессознательно все рекомендуемое Штейне ром и всякими мистиками делаю… но…
Все мое писательство возможно лишь при наличии единства факторов. Я это единство чувствую в своей душе так же просто, как свое «вечное перо» в кармане. Тревожит меня, однако, лишь то, что пользоваться из этого неисчерпаемого богатства я могу лишь обманным путем. Я должен перед кем-то сделать вид, что я наблюдаю, слушаю не для своей литературы а без всякого личного интереса. Впрочем, я еще не знаю, обман ли это: может быть, где-то в самой своей глубине я действительно прихожу в лес без всякой личной заинтересованности. Или моя заинтересованность до того бесконечно далека от ближайших литературных целей, так бесцельна, что маленькие практические приемы: на что-то в бинокль посмотреть, там записать, там что измерить, сосчитать… не считаются.
Что же такое это единство факторов, из которого я все беру и превращаю в совершенно конкретные ценности — известность свою, влияние, положение, свободу, деньги и проч.Р В обществе говорят, что это талант, в крестьянстве — счастье («счастье твое, М. М., что ты можешь ковырнуть, а другой…»). В науке это единство факторов, источник моего богатства называется Голоден. Некоторые ученые говорят, что при исследовании очень полезно иметь его в виду, другие при исследовании совсем с ним не считаются и удовлетворяются ближайшей причиной.
В мое время, когда личною жизнью было неприлично жить, и ее надо было откладывать на то время, когда будет выполнен гражданский долг революции, всецело заниматься делом красоты называлось эстетизмом, и те гнилые люди, которые этим занимались, у нас презрительно назывались «эстетами».
После всего, что было, можно считать, что долг выполнен, и это вообще признано, что в строительстве новой жизни каждый теперь должен участвовать своей склонностью к тому или другому делу, быть самим собой. Я думаю, что право заниматься красотой тем самым обретает каждый способный к этому- Я беру это право и начинаю исследование леса с точки зрения красоты его. Для своего исследования я буду жить в красоте и со своей точки зрения буду считать красоту несознаваемой людьми необходимостью.
600
Забыл записать, что во время покаянной речи Мирского Зе писателей в окно влетела белая пушинка, — это было В я осины: оно проникает, наверно, и в заседание Совнарко- ма, и в ЦК партии.
Иногда человеку просто не хватает догадки (ума), и он уко- себя в том, что мало ознакомился с предметом, и начина-
ряет
ет
