и в народе: народ живет, и нечто из жизни его выходит и требует личного выражения, и вот в этот перевал из кухни к сознанию — кажется, будто некто знал, вел к этому (недаром все время говорили о какохм-то «вредителе», и если его не находилось, то старались выдумать; и все это вредительство имело ведь направление от классового врага до народного (немца).
Сколько глупостей наговорил Розанов в своих «Опавших листьях», и ничего: книга остается гениальной, и о глупостях не вспоминаешь. Но бывает, человек говорит только одни ухМ- ные слова и долго почитается за самого умного человека. Но скажи он одну только глупую фразу, и вдруг все на него: «дурак!» <загеркнуто: и в тот же момент все его умное тоже за глупость признают: дурак по всем статьям. >
Так было с ВикторохМ Черновым, когда он написал свое зна- хменитое воззвание к крестьянам и начал его словами: «Я ваш селянский министр». Вслед за этим воззванием Чернов потерял свое имя и стал называться «Селянский министр», т. е. дурак <приписка: и все речи его не считались — все пропало: дурак, и все сказано. Разговоры везде стали светскими, т. е. люди говорят между собою, избирая темы о тохМ, что ни мое, ни твое, ни наше, ни ваше, а что-нибудь всехм постороннее, о чем говорить хможно, не оглядываясь по сторонам. И вот теперь понятно оказывается, почему существуют салонные разговоры... Бывало, что-нибудь тебе «до зарезу» надо, напр., телефон, н чтобы тебе это получить, нужно какое-то сверх-усилие. к ко- рому готовишься вроде того, как бы к экзамену. С телефо- ятъ и ° ^ыло У меня* а Уж за квартиру-то как пришлось посто- • И вот теперь начинаешь думать, что не стоит вообще жить сверх-усилием... Для писания же все-таки оно должно остаться, тут, пожа- *Так просто живя ничего не сделаешь. 611 С квартирой новая заминка: ордер не дают, пока не бы приемочная комиссия. А пока соберется комиссия принять ^ может и Ставский полететь, может явиться мысль, что вообпГ незачем давать писателям дом и проч. Панферов приедет 7-го. Хочу использовать, выпросить пишущую машинку. 6 Июня. Продолжается ненастье. Жду завтра гостей для «светских разговоров». Переминаю в себе возбужденное Розановым. Одно из тех «добрых дел», в котором человек хочет выпрыгнуть из себя, что-то показать из себя, неизвестно кому показаться хорошим. Человек жил тем, что занимал у одних и этим уплачивал долг предшествующему заимодавцу. Он человеческий мир разделял на хороших людей — кто ему давал, и на дурных — кто отказывал. На самом деле те, кто давал, были просто слабые люди, не умевшие понимать людей, сумасбродные, вообще люди плохие, тогда как те, кто отказывал, знали цену деньгам, труду, презирали бездельников, — были серьезные, хорошие люди. Вот уже дня три стоит погода такая, что светит солнце и синеются тучи, найдет маленькое облачко и прольет на пять минут сильный дождь. И опять солнце, и с «той стороны» натягивает, синяя и с громом, большая... Считалось в мое «прогрессивное время» что-нибудь тем неверно и плохо, что уже было, напр., «пантеизм». — Ведь этим еще Гёте занимался, — сказал мне Мережковский, желая этим сказать: с «пантеизмом» [покончено], и нового, своего тут ничего не сделаешь. Рассказал Яловецкому о своей работе и убедился, что делаю очень важное интересное дело. Идея-то чего стоит! пока же, в то время когда стало невозможно писать вследствие противоречия государства, направленного к охране рода, и литера туры, источника личного начала (до чего это ясно: уже в одном сопоставлении «художник и семья»), я придумал заниматьс детской литературой и включить литературу в систему охран рода. 612 Яce забыл в юности прочитанное, потому что на каком-то ненном перевале весь чужой ум, к которому когда-то при- ЖИ ал как к объективному источнику света, потерял прежнее Па чение и свой собственный ум предъявил свои векселя. Так вот понадобилось вспомнить определение государства, и не могу, забыл. — Ты-то сам что теперь думаешь, — спрашивает внутренний голос, — ты должен теперь все это знать, потому что все видел в своем личном опыте. - И это правда, я знаю: в моем опыте главное, самое глубокое назначение государства - это охрана рода, и все его лучшие мероприятия направлены именно к охране рода. Стоит заглянуть в жизнь любого художника в тот период, когда он борется всей силой души за свою личность, чтобы понять все расхождение задач искусства и государства... Завтра попросить найти мне книгу «Беломорский канал». Конечно, и во мне всякий есть человек, но я выбираю из всего себя лучшее, делаю из него человека возможного и называю это - реализм, а не то реализм, как некоторые думают, чтобы вывертывать все из себя без разбору и находить в окружающем мире людей ему подтверждение. - Говорить — говорим! что вот переехать куда-нибудь на реку, на удовольствие. Полный расчет выходит, а как до дела дойдет - и на попятную. Конечно, М. М., привыкли, обжились, кругом все знакомо, знаешь, где взять, где... 7 Июня. Барометр круто повернул вчера на погоду, и с утра безоблачный, но слегка ветреный и прохладный день. Ждем опять Панферова и точно с таким же неприятным чувством, потому что если бы по правде, то ему бы надо было Дать под жопу коленом, а мы должны почитать его как «крупнейшего» писателя. Хорошо бы взять эту тему: анализировать Д° конца, почему в нашем обществе бездарнейший делается кРУпнейшим. Все подобное этому занятие, однако, тем ужасно, что ставит перед тобой забор безнадежности. Стоит ли удив- яться и разбирать, почему, когда в комнате метут, пыль летает. и ^ловецкий дает отрадную картину собраний самокритики местных выборов. Возможно, кажется ему, что если здесь РУт маленьких фараонов и наверху, как теперь это делается, 613 то огромное большинство населения осознает необходимост и личную выгоду в том, чтобы держаться государственной (сталинской) линии. Розанов восставал и против Христа, и против Церкви, и против смерти, но когда зачуял смертное одиночество жизни, то все признал, и Христа и Церковь, выговорив себе только право до конца жизни - право на шалость пера. Как идет тропа человеческая волнистая и <загеркнуто: кап- ризная> прихотливая по лесам и у оврагов и над речками и озерами — где прошла нога человека, там уже не дикая пустыня. Так точно жизнь человека <загеркнуто: это уже не дикая жизнь> не пуста, если по сердцам прошла сказка. Лег я на тропу и знаю наверно, что рано или поздно придет по ней другой человек. Слушаю сказку и знаю, что другой человек придет и будет слушать ее. Тропинка и сказка в родстве, это сестры, одну в природу отдали, другую в сердце человека.
1. Падун — Сергей Мироныч: сказка.
2. Осип — сын С. М.
3. Зубарек ушел в лес.
4. Грянула весна воды — 1-я связь этого: строительство канала.
5. Вторая связь: Зубарек переходит болото, кзагеркнуто: стог сена для прим[анки] лосей, в нем молодой медведь> в нем блуждание.
6. Поиски: все охотники двинулись по общей тропе и на свои путики.
7. Зубарек и стог сена.
А как дальше — будет видно потом.
Ветер. Летят одуванчики.
Та тревога, борьба с самим собой и множество всего такого, из чего возникает писатель, в составе души другого человека может отсутствовать, и тот человек проживет без этого умно, достойно. Из верующих я находил таких людей, не лично верующих, а принявших от родителей обряд православия как не обходимость.
Стою у порога признания Христа, Церкви, государства и ДУ^ маю, что же это: ход истории подвел меня к этому, заставил че
614
вечные надоедливые перемены увидеть покой, или это склероз-
Каждый писатель, когда ему пишется, чувствует, будто он летает, и чувство этого взлета потом манит его еще раз, и еще взлететь. Мало того! это состояние взлета он считает главным основанием своего избрания, забывая, что когда метут комнату то и пыль тоже взлетает.
Был Панферов с 1 ч. д. до 12 н.
8 Июня. Гл. Иос. Вис.!
четыре года тому назад я был в Хибиногорске один день, <за- геркнуто: провел там несколько часов в сопровождении официального представителя ОГПУ в обществе Кондрикова> беседовал там несколько часов с Кондриковым в присутствии сопровождающего меня представителя ОГПУ. Я вынес самое хорошее впечатление от строительства в Хибинской тундре <загеркнуто: и свою старую книгу «Колобок» дополнил несколькими страницами, посвященными строительству в Хибинской тундре>. В то время не было стахановцев, зато принято было в очерках отмечать персонально отличников. <3агеркну- то: Я выбрал прельстившего меня Кондрикова тем лицом. Мог ли я, писатель…> И я тоже единственный раз за все время моей литературной деятельности сделал в этом отношении «пробу пера» и посвятил в своей книге несколько сочувственных страниц «строителю Кондрикову».
В настоящее время Кондриков оказался врагом народа, и вследствие этого постановления я признан халтурщиком и подхалимским писателем, подлежащим проверке в своих связях с врагом народа.
Напоминаю Вам, Иос. Вис., что мои книги о севере, написанные еще до революции, имели и тогда большой успех, были не раз в советское время переизданы, что мое описание Беломорского канала было исключено из действительно «подхалимского» сборника «Бел.-Балт. канал» и ныне распространено на севере в сотнях тыс. тиражом.
Три года тому назад я <приписка: имея за 60 лет> совершил РУДнейшее путешествие по северу на лодке, готовлю теперь об м новую книгу. Сотни тысяч детей учатся по моим книгам Русскому языку и ныне будут понимать меня как халтурщика, Дхалима и врага народа <загеркнуто: Ал. М. Горький печат- Но признал меня>
615
Я не буду напоминать Вам сказанное о мне письменн А. М. Горьким, но пользуюсь случаем послать Вам перевод Мо° ей книги на английский язык, в аннотации к которой издатели [называют] мою книгу одной из самых замечательных, какую когда-либо им приходилось издавать, и всемирно известный ученый Гекели в предисловии называет книгу «редким и необычайным явлением». —
Помогите мне, Иосиф Вис., восстановить свое опороченное имя, чтобы я мог опять ездить по северу, не рискуя получить от первого встречного кличку подхалима и врага народа.
Посылая Вам книгу «Север», я не могу хвалиться ею как совершенным произведением, но как художественное исглрдгта. ние это в своем роде книга единственная, и я думаю…
Появление Галины. Лева в милиции. Отелло и Дездемона. Шпага Разумника.
Колдобина. Оскорбление жены. Отелло пустил в ход шпагу Иванова-Разумника.
Душа таких людей разбита, и если покажется, будто… не верь: это осколки. Наговорили, нагадили, и нет ничего.
Такой писатель, а в стороне! Поближе к нам!1
— И что это «у нас»? — Мы покажем, поедемте в Днепропетровск.
Где-нибудь в Днепропетровске, только не у нас здесь.
Как далеки они от искусства, и как далеко искусство от них.
Гениальная душевность, и чтобы тут же непременно нагадить.
Полное обалдение от
