и растений, общих с человеком переживаний. Благодаря такого рода находкам открывается перспектива мира как органического целого.
Вспомнилось, и это годится в Канал: найти в Соловецкой тетрадке, как личинка в лубке дерева прогрызает канал и вслед за ней этот канал озеленяется.
Теплый день, теплая ночь, елка почуяла в себе силы, и ей не нужно доктора: она сама бросила на свои раны свой пластырь, ароматную клейкую смолу. Тот же солнечный луч, пробудивший жизнь дерева, разбудил муравьев, и они поползли: им путь был вверх по этому дереву. Добежав до конца, первый муравей утонул в вязкой смоле, и другой, и третий. Новые муравьи по утонувшим шли и сами тонули, и дальше по второму и по третьему, и тысячи, и по тысячам новые тысячи, пока стала [толстая] сухая черная дорога, по которой шли муравьи.
Все это видя, пахан сказал:
— Не хочу быть нижним муравьем.
Или же этим кончить главу заключенного на Дальозере и начать вслед за этим штурм водораздела с паханом.
И может быть общий прием такой: там у Зуйка луч вечерний поднимает ящериц вверх. А вслед за этим глава о людях: что тот же самый луч… и пр. И так же личинка делает канал.
Параллели первой и второй природы с соответствующими концовками и запевками.
«Пожалеть» — вот чем человек так резко отличается от животной борьбы. Но жалеть можно, когда это не ослабляет того, из-за чего идет вся эта жестокая борьба в мире. Если же этой жалостью нарушается все основное хозяйство, то жалеть никак нельзя, надо быть безжалостным. И вот когда либералы, ослабленные претенденты на трон, выступают, маскируясь жалостью, Ницше говорит: — Падающего толкни.
Котлован (или чан) — Бросься! — Не! (Вспомни «Чан» и Блока: понять — поймешь и канал: в этом котловане расчет на простеца, которому «терять нечего»).
18 Июля. Эти дни все дожди и прохладно. Петя уехал провожать сынка своего на Алтай. Вернется 21-го. Павловна варит варенье малиновое, вишневое, крыжовник и черную смороди-
682
Я перевариваю Канал и раздумываю о «нижнем муравье»
«^котловане».
«Броситься в чан» — это и есть «нижний муравей» (психологически): это «не я». Требовать от человека, чтобы он бросился в чан — это значит требовать забыть «я».
Когда в юности я внезапно уверовал в Маркса, — это я бросился в чан, это и был мой штурм и состояние нижнего муравья и «не я» (рядовой марксист). Все сопровождалось любовью к своим, готовностью биться с врагами и умереть (быть нижним муравьем). Вожди чувствуют себя иначе, и это «чекисты», а я — нижний муравей, в котором и есть творческая сущность (маковая головка).
Итак, штурм водораздела был действом, в котором мужем был чекист, а женщиной: крестьяне, уголовники, инженеры.
Есть такое у нас искушение: охваченному радостью, как сладостным огнем… охваченному сладостным огнем радости броситься… (в «Войне и Мире» броситься хотел Николай Ростов, бросился Петя Ростов).
Считается добродетелью (на канале), что мысль об использовании (даже самых нежных чувств) не покидает строителя (утилитаризм фанатический или догматический).
Вспоминали с Павловной мою сдавленную жизнь и сохраненную мной радость творчества («геооптимизм»). Этой силой жизни творили и на канале некоторые инженеры.
Лица на канале такие, что все смекнули (свою пользу).
Одним для творчества надо было выйти из себя (воры и пр.), другим прийти в себя.
Зарубить на носу: письма никогда не писать срыву.
Строительство канала нужно понимать из себя: там это погуще, тут пожиже. Сгустить жизнь вокруг себя, и получится строительство Канала. Мы все строим какой-то канал.
Было древнее равновесие края, которое поддерживали ска- лы’ лес» вода. Человек расстроил это равновесие и тягостный ТРУД соблюдать равновесие взял на себя.
19 Июля. Дожди. На базаре показались белые грибы.
Та же самая причина, от которой современный дикарь без Удивления встречает радио и самолет, лишает нас восхищения
683
от всей души подвигами советских героев. И точно так же, как условно мы называем человека на самолете «птицей», так точно и наш герой в сравнении с античным: герой, да, конечно, герой, но все-таки это не античный героизм, а советский государственный…
Социалистический реализм, социалистическая родина и советский героизм — все это не по-настоящему, от души, а принудительное: велено так называть, оно, может быть, и правильно, и по всем смыслам, кажется, так, а вот без моего участия сделалось.
Но какая же именно причина лишает дикаря удивления от звуков радио?
Мы слушали с Павловной радио, и я ей сказал: — Как это прекрасно! Какое богатство дает в наши руки время. Что если бы мать моя могла прийти сюда с того света и подивиться. Что бы с ней было?
Мы открыли окно. Разодетые люди шли с гулянья, беседовали между собой, но никто не обращал никакого внимания на чудесную музыку из моего окна…
— Отчего это? — спросил я.
— Привыкли, — ответила Павловна.
— Да что-то уж скоро привыкли. Пожалуй, так и мать моя не очень бы удивилась.
— И очень просто, — ответила Павловна, — уж очень много всего со всех сторон приходит, и все непрошеное.
Но какая же все-таки причина? Не оттого ли, что из вековечной тишины мы сразу попали в американское движение и не можем опомниться, вышли из себя, а в себя не можем прийти?
Придите в себя, и тогда придет удивление.
Что-то случилось на Московском канале. Приехал N., шепчет: «Канал провалился, вода не пошла. Еще на два года работы». Через две недели канал открывают и хоть бы что. Как же понимать теперь N.? И является новый вопрос: отношение к советскому героизму не потому ли лишено удивления, что ты сам неудачник и не можешь для удивления перешагнуть через себя? Еще больше, чем N., брюзжит старуха Екат. Михайловна, для той уже нет ничего нигде и ни в чем хорошего…
Ориентация по N. и старухе очень полезна в самопровер’ ке — и надо, надо постоянно проверять в этом себя. Но с ДРУ»
684
ой стороны, если и современного героя признать как героя нтичного и вообще сказать себе: «так хорошо!» — то начинаешь ловить себя на чем-то еще более страшном, чем равнение по смешным неудачникам. Как будто маленькие живые дети земли глядят на тебя, а ты их больше видеть не можешь: душа твоя в коричневой коже, и там, за кожей и шумом пропеллера, ничего не видать, не слыхать — ни детей, ни цветов, ни музыки.
Это в самом деле страшно — подумать о том, что же чувствует сам-то герой?
Но это так: не Герцен, не Толстой, а Громов и Чкалов, и трудно, сохраняя в себе Толстого и Достоевского, восхититься до конца советским героем и крикнуть Чкалову и Громову: ура!
Так и проходят герои в народе русском, как в деревне проходит автомобиль: никто ничего…
Только на этом «ничего» не надо что-либо строить из опасения попасть в такие пророки, как N.
И весь этот завилон-вавилон завернулся исключительно от желания анализировать что-то неприятное при чтении книги о строительстве Беломоро-Балтийского канала. Теперь я, кажется, понимаю: тут что-то похожее на Робота и еще пуще: государственный Робот механизировал самые души и мало того, что заставил их работать по-своему, но по-своему, как надо, и говорить, и мало того: ночью себе самому так говорить, как велено Роботом.
Так мало-помалу младенец, заключенный в лесу, становится как бы зеркалом Робота.
Дожди. В лесах еще земляника спеет — [вспыхнул] слой белых грибов, и вот Загорским пьяницам жизнь: утром пошатался, продал на базаре и вечером пьян.
Сказал Павловне о том, что думал сегодня: направо неудачники, судящие все по себе, налево осанна.
~~ Где же правда? — спросил я.
~~ Ни лево, ни право, — сказала П., — то, что ты делаешь, есть правда.
Позвольте! но если речь идет о таких полезностях, как Прометеев огонь?
685
— О каком вине вы говорите, о той бутылке, которая необходима для насыщения? Вам дадут бутылку, вы напьетесь, и вам нет дела до вина. Я же служу делу, готовлю вино.
— И не потребляете?
— Ни рюмки.
— Значит, вы занимаетесь вином, чтобы я его пил: вы мне пьянице, служите… Но почему же вы так возвышаетесь?
Революция всех перебрала, теперь последняя очередь: казнят тех, кто взял меч. «Взявший меч от меча и погибнет».
Лада. Возвращаясь домой, всегда открываю буфет и даю Ладе что-нибудь. Зато как бы долго не видел я ее, как бы ни радовался встрече с ней, она, завидев меня, встает и глядит на буфет. Люблю я эту собаку больше всех, у нее такие глаза! и пр.
— Лада моя! — радуюсь я.
А она глядит на буфет.
Слава. За славой никогда не гонялся я, но она должна быть. И если нет ее, то работать не хочется. Не в славе дело, можно ее и презирать, но для дела всякого артиста она необходима, и надо быть готовым с ней справиться. Слава должна быть.
Методом государственной механизированной организации можно сделать канал, но литературу устроить нельзя. Вот после Горького вдруг всем стало ясно, что художественной литературы у нас нет. Всякий это сознает, и А. Н. Толстой лучше всех, но в Испании говорят, что нет в мире сейчас выше нашей литературы.
Мне кажется, что А. Н. Толстому теперь не стыдно врать, он думает, что у нас больше и некому слушать: не разберут. По своему легкомыслию и необходимости много зарабатывать он никогда не считался с немым свидетелем, называемым с о-в е с- т ь ю (весть от немого).
Маленькие рассказы
1) Старухин хлеб (журн. Молодая Гвардия). 2) Лимон (Мурзилка). 3) Гость (Мурзилка). 4) Лада (Колхоз, ребята). 5- 10) Шоферские рассказы (30 дней). 11) Копыто (Пионер). 12) Деланая сметана.
686
20 Июля. Утро солнечное. Поездка в Териброво. 8 у. После ождя все полно влагой. Веялку убрали. Все папоротники — сильно раскрутили головки (после Ивановой ночи). Витютень еще воркует.
Чем ярче день, чем краше, тем чернее в лесу.
Как убежали мои звери = белка, кутора и землеройка.
Июльская бабочка — муха: синее отливное брюшко, подбрюшье ярко-красное, наверху красный крап по зеленому… летит очень тяжело и кажется огнем.
Если корабли воздушные, то почему же со временем не сделаться и воздушным замкам? (В связи с мыслью о необходимости расставаться с землей — искра на прерывателе. — Сознание является в перерыве: и вот из воздушного замка спустился и все вспомнил и понял в секунду: а жили тысячи лет и не понимали.)
Наука — родник движения и могущества (у нас: лыжные следы в лесах, самолеты в воздухе и проч. и проч.).
Протоны сделали человека могущественным. Какого человека? Как мыслит этот человек?
Современный «человек»: какой-то человек силен, но какой-то и слабее слабого…
Девушка с открытым ртом и готовой улыбкой. Здравствуй! Кому ты душу свою хочешь отдать?
Йрирода свои черновики оставляет жить, и мы можем видеть, как,
