например, создавались в природе губы красивого человека и сколько некрасивых человеческих и сколько ужасных губ в природе: губы гиппопотама! А у нас у людей везде хитрость: тоже ведь и художник, сколько всего напишет неверного, пока «выйдет» то, что надо.

Я хочу написать эту свою вещь, как делает природа: постараюсь [дать] жизнь и все те формы, от которых создалась последняя повесть моя о мальчике, заблудившемся в лесу.

Запасы славы, как золота, в данном обществе ограничены: то вот почти весь запас ее ушел в свое время на Толстого и Достоевского, то вот теперь на Чкалова и Громова.

687

Куда девается поэзия метро, электрички, канала? Гражданин берет билет и едет, и ему нет дела никакого до строительства, до того интереса к машине: как она, отчего она идет «Взять билет» — это все отношение: потребителю нет никакого дела до производителя.

Начало записок о создании канала.

Природа поступает со своими черновиками разумней, чем мы, писатели: мы их: рвем и показываем личико. Природа все свои черновики хранит в живом виде, и благодаря этому я могу, занимаясь с усердием, рассмотреть, как создавалось лицо человека и все детали лица: глаза, уши, нос, губы и так все до самой ничтожнейшей ниточки можно видеть в ее происхождении. Начало чувства бабочки, цветка и осы… и трудолюбие — все остается.

Увлекательно это занятие — проследить все фазы создания какой-нибудь вещи, записать все и оставить все это жить, как в природе. Со временем явится такой удивительный поэт, он все лоскуты мои соберет, и будут они жить — целый мир как рядом с героем его…

Когда это будет? Вот явились воздушные корабли: воздух оказался довольно плотной средой. Но если корабли воздушные, то почему же не будет воздушных замков?

Мне кажется, это можно сделать, когда мы все будем жить в воздушных замках. Воздух среда довольно плотная, явились воздушные корабли, почему же не явятся воздушные замки. Но и воздушные замки тоже с чего-то начинаются, и вот я вздумал начать это дело: писать повесть так: сегодня повесть, — а завтра повесть не пишется и я пишу о своих материалах, о том, как я делаю эту повесть. Конечно, в писательстве есть свои законы, и первый закон, — чтобы написанное было интересно для чтения. Задача моя чрезвычайно трудная и две опасности, как Сцилла и Харибда, ужасных: одна опасность, что повесть напишется хорошо, а как я писал ее, окажется неинтересным и никто это не будет читать; другая опасность, напротив, интересно будет, как я искал путь создания, но самую повесть не напишу.

21 (8) Июля. Казанская. Дня через два-три будут зажинать.

Цветущая трава была выше пояса, и в ней была погружена житница, срубленная в лапу. На такой «лапе», нижней я присаживался и писал, почти невидимый в высокой траве. Теперь не только скошена трава, но и сено убрано в житницу, а «лапа»

688

я висит в воздухе. Все кончилось в этом году, скоро с этой М пы вниз польется осенний дождь, а потом на всю зиму она Лгчезнет в снегах. Сердце сжалось, когда я увидел свою милую лаПу висящей в воздухе. От лапы вспомнил возлюбленную своей юности: сначала лапу, а потом ее: лапа оказывается теперь уже ближе к сердцу, чем она… А когда-то…

У И пошло, и пошло… Так среди лета, когда только-только устроились дачники, у меня начинается осень. И пошло, и пошло…

Гуще и гуще седеют росы.

Рожь видом богаче овса, и ты сразу по виду понимаешь: людям рожь, овес лошадям. Но в овсе васильков больше, бывает, одни васильки — и тогда за счет сорной травы, василька овсяное поле бывает красивей ржи.

Спирея высокая, как человек в белом платке, и от нее воздух на поляне пахнет пряниками.

Растопырив ноги, сутулый человек стоял на плотине и следил за ящерицей (от солнечного луча).

Сутулый (долг: канал должен быть) и Пахан (сутулый дает весть: о неоскорбляемой части души).

Канал всех оправдает: и нас и вас!

Не всё обида, вспомни. — Помнишь? — И не забывай (это о своих восторгах лесных).

— А если я не виновен?

— Если не виновен, то тем больше надо строить.

— А если ошибка?

— Ошибок нет!

С этим каналом я как писатель, в сущности, сам попал на канал, и мне надо преодолеть «свою волю»: вернее, понять неоскорбляемую часть души. А я попал невинно…

В темных лесах между хвощами и папоротниками бывают Такие большие лиловые колокольчики, что можно в них, как Рюмками, пить вино. И я пивал.

Свет и грибу нужен.

Срывают цветы для того только, чтобы поднести их к носу, Ь1Нюхнуть и бросить.

689

Чувствовал это еще в детстве, но сказать об этом могу лищь в старости. (Разобрать почему.)

Вот почему: тогда, давно, казалось это тайной и что если ее узнают, то пропал. Потом оказывается, что и другие, но тут нельзя сказать, именно потому, что и другие переживали и говорили, и Америку открывать незачем. И, наконец, — почему получаешь право на слово? Как, значит, трудно сказать, если по правде: слово растет; как рожь: колосится, наливает и спеет

У некоторых собеседников есть манера такая, ни в чем не соглашаться. Не сразу это поймешь, начнешь спорить, а потом разглядишь, в чем дело, и видишь сам себя кругом в дураках.

Отгуляли Казанскую с хозяевами: приходил поп из Корел, отпел, и хозяева ругали: такой-сякой, жадный, руки загребущие, глаза завидущие. Не нравилось мне это, спорил я, доказывал, что никому так не пришлось плохо, как попам. — Так то белые? — в один голос сказали хозяева. — Ну белые…, конечно, белые, — ответил я. — А наш красный.

На этом спор наш кончился.

Кругом леса, а нет грибов и ягоды мало: ни черники, ни брусники.

Итак, вот мое достижение в эту поездку: я представил себе, что я сам на канал попал, хотя бы по культурно-просветительской части работал. И, конечно, я бы работал: «Канал должен быть сделан». Я бы работал, как и вообще работают в сов. время, «неоскорбленной душой». И в этом деле моя свобода, мое счастье, моя правда (канал должен быть сделан).

Возвратился в Загорск к 6 в. Никогда этого не было раньше: скучно одному. Впрочем, это, вероятно, что в лесу больше нет у меня затеи, что надо дома писать, а как-то все не проворотишь. Петя вечером приехал из Москвы. Квартира делается: мебель в столовой.

Кутерьма растет: эпоха Ежова определяется.

Рассказ о козле и Вике.

Вика два раза в день ходила за водой и на пути у ней к колодцу коза ходила вокруг колышка. Вот какая маленькая, вот какая худая, вот какая жалкая козочка! Девочка Вика сама ушла к нам от мачехи, самой нелегко жилось. И она пожалела козочку, носила ей каждый день хлеба, а то ведро поставит и скажет: пей.

690

— Ну, как твоя козочка? — спрашиваем мы ее.

___ поправляется! — весело отвечает Вика.

А не спросишь, сама что-нибудь расскажет о своей козе.

Случилось однажды, Козочка наконец до того оправилась, ЧТо, когда Вика подошла, вдруг…

С тех пор Вика больше не носит туда хлеба и пить не дает и на вопрос «как твоя козочка?» — молчит.

Тайна Вики по мере того, как мы спрашивали и она молчала, разрасталась. Однажды Вика была нездорова, я пошел сам за’водой, и кстати вспомнилась «тайна», и захотелось мне узнать, почему же история с козочкой кончилась. Может быть, козочку просто перевели на другое место? Нет, вот она. Что-то мне показалось в этой козочке… Я поглядел, а это козел!

Ну, тут, конечно, все и открылось. Вика сама у своей мачехи жила как худая козочка, и она жалела ее и кормила и поила. И вдруг, на вот: оказалось, козел.

Вся жалость пропала, и в самом деле как-то неловко: козочка — это понятно, но молоденькой девушке — и за козлом ухаживать…

Поездка на Торбеево озеро с Соф. Ив. Огневой. Толстовские настроения: рожь почти спелая, сено и женщины с граблями. С. И. 80 лет, первый раз в машине, и как это ново, — машина! держится и на скверной дороге героем. Встретился мальчик с раздавленными пальцами, хромал. Когда посадили в машину, обрадовался: 1-й раз в жизни сел в машину, дал гудок: даже смеялся. И опять толстовские настроения и даже в его духе и это доброе дело.

Накоряков ищет не вещи, а ему надо договор заключить, только бы договор, как рвется он к договору! И почему бы не заключить, а потом взять на себя вину: не успел.

23 Июля. Издатели, как вороны, на кровь летят. Но при однохм только предложении «договор» писать не хочется. Если бы они не о договорах думали, а о самих вещах! В месяц какой- нибудь я мог бы написать, а сейчас еще стоит под вопросом, напишу ли я.

Вот вам и вся недолга!

Говорили с Петей о Леве и Андрюше: оба повесы, развратники, безобразники и кончили тем, что попадают бабам в ла- Ы- Сколько опыта, и нет никакой пользы. В этом одном опыт

691

не дает ничего и даже наоборот: чем больше опыта, тем боле неведомой остается область любви, и все кончается тем, что герой попадает в обыкновенные лапы. Напротив, неопытный делается господином и строителем семьи.

Так что есть область жизни, которая не открывается в опыте

Явилась мысль превратить рассказ в действие воды и действие против нее человека… Стремительность рассказа, согласная со стремительностью весенней воды… Исчезает вовсе жизнь мальчика на поляне… Достаточно, что он был отрезан и всплыл на острове вместе со зверями. И, может быть, назвать всё:

Аврал.

Москва НКВД Гулаг (Главн. управление лагерями) Дмитрию Андреевичу Успенскому.

Ваше имя я нашел в книге «Канал имени Сталина» и обращаюсь к Вам с такой просьбой. Я работаю над повестью «Аврал» и хочу в ней прославить Надвоицы. Это будет не повесть, а скорее легенда. Но я легенды свои пишу на строго фактических основаниях, и оттого моя вещь будет во много раз лучше, если я буду иметь возможность с Вами, строителем Надвоиц- кого узла, провести в беседе 2—3 часа. Прошу Вас, докончите то славное дело помощью в моем строительстве: это будет помощь не лично мне. Я потому и осмеливаюсь отнять у Вас время, что дело это касается одинаково и меня, и Вас, и всех, кто строил канал. Если Вы еще в Москве или Дмитрове, то назначьте мне разговор там или тут. Желательно знать за несколько дней, т. к. я могу отлучаться из дома. Телеграмма по адресу: Загорск, Комсомольская, 85, Михаилу Пришвину.

Москва, Никольская, угол Черкасского, Государст. Изд., На- корякову.

Приеду разговаривать нашем деле двадцать шестого двенадцать дня. Михаил Пришвин.

Через несколько часов