ответ: Согласен. Накоряков.
После обеда приехала «Морошка», одна из Петиных дам, учительница из Архангельска, вся в пудре и на губах гвоздика. И так, что кажется, в ней ни-че-го! Мы ждем невестку, а он вводит… кого он вводит в наш дом, как не стыдно! Вероятно, правда, не стыдно… Куда девался Базаров? Что нынешнее поколение может противопоставить теперь от себя естественному идеализму отцов?
692
Ливень с громом и градом. Вечер, такой прекрасный! — или на Торбеевом озере, поймали ерша, плотицу и двух уньков, Павловна с Морошкой набрали грибов белых и подосиновиков. Вода была тихая-тихая, солнце садилось кровавое, после заката поднялся с воды туман. Я думал о старухе Огневой, от которой пахнуло душевной чистотой толстовского времени. Начинаешь понимать, за что в хороших семьях, у здоровых наполов так особенно почитают стариков: сколько ведь людей умерло, пока я дожил до своих 64 лет, и сколько истрачено жизни, чтобы сохранились какие-то нравственные устои в лице этих немногих…
24 Июля. Дождь. Не забыть придать рассказу «Козел» смысл: что вот, мол, девушка всегда обманывается: думает, ухаживает за ней Иван-Паревич. а разглядит, и козел, самый обыкновенный козел.
Не забыть, что вчера мне мелькнуло: когда я слышал покрякивание утки на высокой грядке: ее сигналы малышам и как потом Павловна и Вика возле них: так вот это мне предстало как мир, как величайшая ценность: эти люди, ухаживающие за утятами, и есть люди: и какая это школа любви. И что эти рассказы «Утенок», «Козел» пришли из этого мира сами, и что никуда не надо уходить, а тут возле тебя все само будет складываться в сказку.
Начало рассказа «Козел»: Вика еще немного в сказки верила и в Ивана-Царевича, про себя думала, что есть он такой.
Вчера послал Успенскому письмо, но ответ едва ли будет. Писатель после Горького сошел на нет.
Обвда и оскорбление — это всем, но у одних романтизм — это «я», враждебное миру, у других «я» как в скорлупке и ищет выхода этого «я» из скорлупы обиды и оскорбления. Вот именно эта тема и была исходной в моей психике, и моя литература так произошла, и, соприкасаясь с природой, я научился расширять душу. На другой стороне остается «пораженец»: в этой точке я расхожусь и разошелся с революционерами, ког- Да стал писать.
Дела на 26-е: 1) Вечное перо. 2) Накоряков + собр. сочине- нии. 3) Осмотр квартиры и Анна Дмит. 4) Книга: Лес. 5) Разреши* на Семино. 6) Пыжи, или еще что там. 7) Взять ружье. ) Фильтр, проявитель. 9) Разновески.
693
27-го купить: Пыжи и разновески. Кило масла.
Дневник, как он будет собран вокруг Аврала, будет иметь особенную ценность при анализе «я» — враждебного миру разрушительно-мефистофельского и «я» — творческого, не- оскорбляемого. Обида в последнем случае играла роль в необходимости построить некий воздушный замок, при опускании которого на землю получается особо острое чувство радости встречи с землей. Это надо в дневнике соединить с постепенным превращением моей московской квартиры в воздушный замок.
Интересен вопрос: ускорение темпа — где предел, после которого начинается вред качеству.
Когда вольно ходили в народ и работали, то каждый в этом опыте находил себе чрезвычайно полезное, теперь, когда все поневоле работали и многие жили черным трудом, — этот опыт дал одну мысль всем: не нужно никуда ходить на сторону, к рабочим-крестьянам, а надо делать свое дело.
25 Июля. После суточного дождя пасмурное, насыщенное водой, но довольно теплое утро.
Иной жулик, обходя соблазненную им девушку, и понять не может, что для нее это был раз и все, он судит о ней по себе: была одна, будет другая; и ей тоже, думает он, был он, будет другой. Тут никакого понятия, и спрашивать нечего.
В Москве колоссальные очереди за нитками, повод к издевательству над наукой планирования. Наука планирования имеет нечто общее с метеорологией: все взоры обращены к горизонтам и перспективам этих удивительных наук, а когда одни говорят: завтра будет жарко, постоянно бывает холодно, когда другие обещают всем обеспечить — глядишь, к зиме ситец, а летом валенки и шубы, а ситца… Думается, что рано дают волю этим наукам определять нашу повседневную жизнь.
На мозговую ниточку (еврея) надеваются тысячи газетных вырезок, и получается особый логически связанный пучок невозможно разнообразных и крикливых явлений, пятен, чепу- хи, претендующей на картинность, художество.
Вечером при разговоре с Огневым показалось: нам при жизни своей больше уже для себя не видеть добра и жить мы
694
теперь не бессовестно можем, лишь имея цель дальше личной жизни своей.
Две пары: Достоевский—Толстой и Чкалов—Громов: те с Христом, эти с бомбами. И как это могло выйти из одной И той же страны.
26 Июля. День заключения договора на книгу «Индейцы» и празднование. Встреча с Воздушным Замком. И печальные размышления о том, как Лева огалинился и Петя обморошил- ся. Бегая по бабенкам своим, они некоторое время чувствуют все себя печориными, пока наконец какая-то с фантастической силой овладевает Печориным…
Так что я из всего этого убедился, что книгу Белого «Гоголь» потерял, несомненно, Петя.
Анна Дмитр.: если пеленки, квартира погибла! Я: — Не терять же, А. Д., сына из-за квартиры. — Да, все это очень, очень трудно, но ведь он раз испробовал, ввел женщину в вашу семью, всех измучил и сам разошелся. Неужели опять повторять. — Мало того, он повторяет и Левин опыт: тот ведь выселил меня из квартиры. — Это и будет, Ефр. Пав., очевидно, больше не может: детей вырастила, а внуков не может. Это понятно.
Оставляю разговор с Петей до беседы с Ефр. Павл, по этому вопросу.
Встреча героев: многим даже довольно развитым людям хочется явлением героев удовлетворить свою потребность в этическом оптимизме (как жить иначе?). И вот они говорят: «Это хорошо!» Я сегодня ответил Анне Дм. на ее восторг, что все- таки ве мешает вспомнить героев нашей прошлой эпохи: Толстого и Достоевского. Те герои посвятили себя делу любви, эти — Чкалов и Громов — посвятили себя разрушению. «Впро- чем, — сказал я, — при потребности в этическом оптимизме можно понять советских героев защитниками того, что сделано теми героями…» Так некогда были Пересвет и Ослябя — иноки-воины, были рыцари-крестоносцы. Но думают ли Громов и Чкалов о любви?
27 Июля. Дождь с грозой. Вернулись из Москвы. Обменял- Ся с Цветковым телеграммами. Приедет 30-го.
Рассказывал Ефр. П. о «Воздушном Замке»: Павловна! предан себе, что не только не надо печки топить, а даже негде
695
бумажку ненужную сжечь. Это называется центральным отоплением. Ты об этом грязном деле вовсе не думаешь, не надо заготовлять дров, не надо таскать их со двора, грязнить квартиру, следить за топкой, угорать… Ты ничего об этом не будешь знать, а будет тепло, и ты никогда не будешь видеть тех, кто все это делает, между тем, конечно, кто-то делает. У нас в воздушном замке не надо будет ходить за водой с ведрами на коромысле, вода проведена и бежит к нам из крана даже горячая: холодная и горячая. — Но кто-то где-то ведет эту воду и кипятит? — Это тебя не касается. Мало того, полы паркетные, и их не надо мыть. В кухне газовая плита и тоже проведено, спичку поднеси и вари. Захочется тебе спуститься, нажимаешь кнопку и спустишься, не захочешь, возьми трубку телефона, и тебе на дом все принесут: готовые котлеты положишь на плиту, подогреешь и все. Имея средства, ты можешь никогда не спускаться вниз и в широкие окна можешь любоваться полетом ласточек над Москвой. Ты можешь забыть о земле и, делая свое какое- нибудь дело, напр., сочиняя повесть, вовсе можешь забыть о грубом труде. И многие бы забыли о нем, если бы наше правительство…
28 Июля. Солнечный человек: Анна Сахновская. Веселое здоровье, ясные глаза. А когда подошло то, на что все жалуются и стонет мир от своего сотворения, то же лицо стало только более серьезным, и так выходило из его выражения, что никакой в этом нет неожиданности: так надо и заключено в природе всех вещей на земле.
Утята наши в полматки, а один, только оттого что хромой, не растет и до сих пор почти такой, каким из яйца вышел.
Набивали патроны: по 50 шт. 31-го едем с Огневыми в Калининскую обл. Гора-Поневиц открывать охоту.
Прислали «Мурзилку» с рассказом «Лимон». Большое доставляют удовлетворение такие рассказы: сколько прочли, сколько друзей!
29 Июля. Пасмурное насыщенное влагой утро. Думал о Семашко и других посидевших немного возле трона, испытавших сладость власти: «хоть день, да мой!» — вот что у них. ВозмоЖ но, что в таланте, между прочим, и власть заключается, отчего даровитого человека не только не соблазняет, но даже часто
696
прямо враждебна просто-власть. В таланте власть дана «Бо- ^ией милостью», и у царя предполагается тоже такая, а не голая как в республиках, где впервые властью удовлетворяются бездарные люди и пользуются ею для себя лично.
Власть возможна только от Бога, и в этом смысле сказано: «нет власти, аще не от Бога», т. е. что всякого иного происхождения («голая власть») вовсе и не является властью.
Обида. Есть такая обида: мне казалось раньше, что в лучшем своем я как и все и если бы все захотели жить своим лучшим, то и могли бы попасть в ту самую полосу света и счастья, в которую я попал. Обида в том, что, оказывается, не все как я и таких, как я, очень мало: «вам хорошо, у вас талант, что вам? — написали и вышли из положения». Обида в том, что «все» оказываются в положении, из которого нет выхода: Кащеева цепь. Мало того: твоим же путем, узнав его секрет, пользуются негодяи и устраиваются по-своему хорошо (приходят на похороны ради пирога). В этом ужасная обида и Горького. Надо анализировать глубже эту обиду, потому что в ней заключается какое-то искушение (не та же ли самая претензия на голую власть, претензия таланта, которому все мало: Толстой идр.).
Есть двух родов индивидуальности, одна получается от распада некоего целого на составные части; другая индивидуальность содержит в зародыше целое и должна раскрыться и найти конечное свое выражение в целом.
Настоящий коммунист (каких было довольно) личное свое все помещает в общественное (Сутулый). Такой коммунист перерождается (перерожденцы) в личника, напр., на Соловках т. Михайлов, который занимался организацией ученых для просвещения заключенных. Во время этого занятия у него разыгрался у самого аппетит к «хочу все знать», и душа его распалась: для себя — это одно, и для других — другое. Раз такой запрос возник — надо его удовлетворить: «стахановец» и
