мотоцикле, подошли два мальчика, видно, беспризорные: наглые, преступные, дерзкие, хитрые, так что понятие Дети неотделимо от Старшие (Семья), как писатель включает читателя. Дети и семья = поэты и читатель; Ребенок, а за ним отец и мать, так поэт и за ним читатели. И если «будьте как дети» — это значит дети, у которых есть любящие родители, но не беспризорные; так и поэты, — это у кого есть читатели, но не просто поэты «в душе».
Следует внука пригласить к себе в Москве и купить ему игрушек.
Итак, первое, что я добыл себе, это — увидел в действительности то существо, которое мечтаю изобразить: оно существует.
Еще Чан мне представился как «смертельно хочется» — Клавдия и все другие, кто бросается в чан, и это женственное состояние Чана противопоставляется мужественному, содержащему в себе план (Сутулый). Следовательно, План и Чан — два начала, иначе как Чающие (чан) и Обещающие (план).
Еще думал о промежутке, т. е. о том пустом пространстве, которое отделяет мое и твое, настоящее и будущее (этот промежуток люди рода переходят по своему ребенку, как по мостику). Какие-то элементы творчества, — какие?
Еще появляется Дехтерев, вернее, присоединяется к Огневу и Карасеву. Дехтерев не должен броситься в Чан, — он тоже человек Плана, но… Сутулый и он с каких-то разных сторон подходят к плану — (их разделяет — что?)
Еще о надо и хочется в перспективе коммунизма, т. е. в будущем, когда что хочется, то будет так и надо (нечто вроде апокалипсического лев с ягненком).
9 Ноября. Выехал в Москву, когда под утренней звездой показался первый розовый свет, в это время весь город спал среди электрических огней. Я смотрел на город и думал о его истории со времен Сергия Радонежского: как все в нем переменилось! А Утренняя звезда смотрит так же, и я силюсь вспомнить, где именно видел я ее наиболее прекрасной… И так жизнь города в столетиях и просто в людях, уснувших вчера и сегодня принужденных вставать — Звезда и это ведь видит.
787
Хорошо бы после настоящей работы взяться бы за историю Загорска.
Лучезарный рассвет и как рождался мороз.
Все прекрасное на земле — от солнца, и все хорошее от человека. Солнце и человеком владеет и через него делает на земле чудесные вещи. И человек тоже вмешивается в творчество солнца, и чудесные вещи искусства являются на службу добру.
Все прекрасное от солнца, и все хорошее от человека, солнце и человек владеют землей, и часто, глядя на солнце, человек учится и делает тоже прекрасные вещи <загеркнуто: и так рождается искусством Если бы Солнце могло поучиться у человека, вот бы хорошо-то было бы жить на земле!
10 Ноября. По Аксюше понял и Павловну и весь <загерк- нуто: хороший> русский народ: от горя молился русский человек, в горе находит он веру. Павловна, когда сошлась со мной, перестала молиться.
И вот пришла «зажиточная жизнь», все заводы и учреждения разукрасились иконостасами живых богов (подвижники зажиточной жизни — прямо жалко их!).
Октябрьский праздник, на домах учреждений, фабрик и всюду целыми иконостасами повисли портреты подвижников зажиточной жизни.
Посетили меня племянница Оля (через 20 лет) и Марья Николаевна — жена Сергея (Иванова). Вспомнили, как трудно мне было в то время бороться с «буржуазными предрассудками» и как я все победил.
Аксюша — это первая прислуга, которой я лично могу управлять, скажу: «выстирай рубашку!» — и она мне выстирает, скажу: «собирай на стол — гостей кормить» — и она собирает. Раньше все через Павловну, которая всегда во всем сопротивляется и тем самым, владея мелочами, обретает власть и надо мной. Какой это гнет! сколько сцен из-за калош, воротничков и т. д. И в то же время какая это была для меня школа жизни, как эта нелепая опека сберегала меня.
По Аксюше, Пете, Павловне я знаю весь ужас деревенской жизни и в то же время ради чего-то прекрасного в той же самой жизни невозможность резкого суда над деревней. Горький пытался это сделать, и у него ничего не вышло. Из-за каких-то
788
праведников приходилось все сносить, и «счастливая, зажиточная жизнь» не сняла с нас этого проклятия…
Похоже на разложение, да, раз-ложе-ние: на одной стороне та «праведность» благоухающая, на другой мерзость тления, отчего и невозможно соединение. Разложение элементами добра воспринимается как освобождение (от жизни земной), во всяком же случае как расширение сознания. И это делает невозможным возрождение добрых начал природных.
«Зажиточная жизнь» — это немецкая естественная глупость здоровой свиньи, переносимая, подобно Столыпинским «крепким земле мужикам», в русскую жизнь.
Поэтический восторг Горького, тот самый, когда говоришь: — Солнце — родина всего прекрасного, человек — всего хорошего! — при государственной утилизации превратился в хвалу «зажиточной жизни». <Приписка: А Распутин — не тем же он плох?>
Вот как бы не вышло того у меня с моей «былью» в оправдание «так надо», потому что ведь это «так надо» и есть самобичевание, а если не «надо», значит, как «хочется» — анархизм.
Так приходишь к необходимости оправдания того, что мы называем «обманом», а может быть, иначе это есть творческая легенда или «идея», бессмертная личность, сверхчеловек… (стоит присмотреться к ребенку, когда у него складывается речь, и тут видишь тысячи примеров, когда жизнь происходит от слова (что есть Слово?), и стулья в один миг превращаются в поезд… и т. п.). Слова тут рождаются между прочим, а суть в «я могу»: я хочу и я могу — в слиянии создают поезд и все другое: в том «действительном» поезде едут чужие люди, в этом созданном поезде едут все свои, милые.
Итак, поезд «действительный» есть как «вторая» природа (такой же и канал), а «свой поезд» есть настоящий и окончательный поезд, в котором все — только люди. Так и строительство канала — «вторая природа» — кончается «усвоением» ее ребенком: он едет на обрывке болота — и это есть морской корабль, он управляет падуном — и это есть подлинный падун. Так что окончательная ценность — это превращение ребенком второй природы в третью.
Третье состояние и есть благодатное состояние (или творческое).
789
Из этого всего выходит, что герой мой Зуек и будет победителем: он приедет как Лоэнгрин, и одновременно будет умиряться вся стихия.
Кто же будет у меня «Распятый»? — личности не будет, но весь человек, работающий на канале, есть распятый человек, и «надо» будет ему крестом…
11 Ноября. Чувствуешь себя в области знания совершенным ничтожеством: я ничего, ни в какой области хорошенько не знаю. Странной кажется претензия расширять область сознания людей, и все-таки я с успехом работаю в этой области расширения сознания и чувствую, что только сумей я назвать то смутное неназванное, что заполняет меня, и тем самым я сделаю что-то ценное.
Вечером читал Чувиляевым. Неважно читалось, потому что не дошло до изюмины и не может дойти: видно, что это только самое начало очень большой вещи.
Обнаружил в себе, в душе своей то чернильное пятно, которое можно было закрыть, но смыть невозможно. Опять оно открылось, это пятно унижения, и напомнило ночь в Орловской гостинице, когда я ездил с матерью в Задонск Богу молиться.
Довольно тепло, и в тумане день за днем моросит мелкий дождик, я так и не собрался за весь день выйти на улицу. Зато собрались ко мне в комнату эти чувства осенней безнадежности общества. Ведь невозможно же человеку живому истребить в себе все свое прошлое, а дело подходит к тому, чтобы все свои сомнения истребить и не дымить собой в новом обществе, которое должно без колебания отдаться какой-то идее и броситься в чан, исповедуя только одно, что так надо.
Наступает вот только теперь окончательная расплата за «так хочется» (свобода) французской революции и нашей «эпохи великих реформ» (не так живи, как хочется, а так живи, как Бог велит). Скоро, наверно, петля затянется и над самой Францией, источником этой свободы.
И… так надо! И пора приходит всем, кто может, зажигать свои факелы.
Вот этот огонек факела, зажженного в такое-то время, и должен гореть над рукописью моей «Были»…
790
Кто-то сказал, что сейчас у нас идет расчет со всей неметчиной, внедренной в русскую культуру…
Кто-то сказал, что Франция открыла у нас заговор, согласованный с Германией.
Время подходит к тому, чтобы людям забыть свои лица, народам — забыть свою народность и броситься в Чан истории…
У фашистов стоит вопрос о своем народе, у нас же поставлен вопрос не о себе, а о человеке.
То, что называют реальностью — это есть смерть…
В поисках реальности приходит и смерть: это и есть реальность, сама себя уничтожающая: Ничто. А жизнь — это легенда, творчество.
Криком начинается жизнь, вызывающим могучим криком ребенка…
Позвал от скуки Щекина и буду спрашивать педагога о новых слоях интеллигенции, — достаточно ли глубок этот запас и проч., второе — народ или человек.
И что же есть этот «человек», за которого, видно, скоро всем нам придется помирать?
Вечером приходил Щекин-Кротов, который когда-то в Ельце (1918—19 гг.) понял первый, что большевики — длительное явление и, значит, надо приспособляться к работе с ними. Сколько сделано им культурной работы с тех пор! Надо посмотреть его Рабфак, возможно, я найду там материал и для своего канала (если исходить из того, что вся наша жизнь, мы все вкупе делаем канал).
Работа с каналом застопоривается. Определяю для работы этой постные дни (среду и пятницу), в остальные буду делать что-то другое. Этим решением решается, что канал едва ли будет готов в эту зиму.
Образование, как сито сортировки, распределяет людей на сорта: те, кто может усвоить больше — становятся выше, кто мало способен к науке, падает вниз.
Организация — это распределение работающих частей на свои места (соответствующие их способностям).
791
13 Ноября. «…Если ветер осенний бушует…»
Из-за предвыборного собрания не поехал на свидание с Петей, но собрание, назначенное в 7 в., до 81/2 не открылось, и я удрал от него, избегнув встречи с регистраторшей. На Северном вокзале оказалось, что поезд только в 11, да еще ветер сильный… вернулся домой.
Разговоры об организации руководства «Детгизом»: я, Касаткин, Кожевников, Яковлев + Андреев и Бабушкина.
В Третьяковской галерее: среди ангелов XI в. нашел одного с лицом Аполлона. Так греческие боги сошлись с византийскими, с новгородскими и т. д. Так наши Рублевские иконы явились как символы-боги, рожденные действительно через непорочное зачатие. После них хорошо смотреть на современные портреты. (Те боги — «так надо», эти — «так хочется».) Вот бы теперь, в эту новую эпоху «так надо», явилось бы искусство… оно бы должно сомкнуться, как это ни странно, с
