над облаками под солнцем глядел бы и глядел: там горы как горы…

Пасмурно. К вечеру дождевая мгла. Но мы бодро собирались. В 4 в., как мы ждали, машина не пришла, и совсем не пришла. А мы все ждали до самого вечера. Хозяин, очевидно, забыл… И вот грызет и грызет это внутри, что тебя забыли, что только дайся им и они тебя <загеркнуто: съедят> забудут, как забыли даже своего национ. поэта Пачева.

Написал в «Известия» о Пачеве. Вчера спросил у Налоева, — он не знал. — Почему бы вам не дать заметку о смерти поэта? — Некогда, перегружен работой, — ответил председатель Союза писателей. После того в дороге спросил Бетала: — Может быть, Пачев в полит, отношении замаран, не советский человек? — Нет, — отв. он, — с этой стороны все чисто. — Так я напишу в «Известия», что Союз кабардинских писателей собирается чествовать память его? — Напишите, очень хорошо. Антонов! а ведь Пачев был сильней Сулеймана? — Куда сильней, — ответил Антонов точно тем же тоном, как перед этим говорил о жеребцах.

Встретил Арсения Авраамова, сообщил ему о Пачеве, что умер. Арсений переменился в лице: — Как! — Я все рассказал, и про Налоева, и про Бетала. — И так они во всем, это они пропускают. — Что «это»? — спросил я. — А то, что не дай Богу них умереть.

Авраамов путный человек и наверно задумал какую-то плутню, чтобы нарушить договор и удрать. Но «это» он чув-

114

авдиво, и оно есть тоже и у меня. Но мы не могли бы

СТВ^ет> соединиться ^ Авраамовьш ^ верОЯтно, ни с кем. по-

В <<ЭТ что на «этом» спекулировали уже несметное число всяко- Т°Мода претендентов на власть, социалистов (вроде Чернова), либералов, гуманистов всех оттенков. Авраамову я сказал (больше для проверки себя), что с Бе- ом мы хороши, что он увлекает меня как строитель, хозяин, Т мне кажется, человек он очень хороший. При последних словах Авраамов молча посмотрел на меня. И долго спустя сказал* - Они все такие, вот и Ленин. Раз Луначарский пришел к нему просить за каких-то писателей или артистов. Ленин ответил ему: «Анат. Вас.! делай сам, признаюсь — ничего в этом не понимаю». И правда, когда им, некогда им разбираться. В этом «некогда» большая правда. Вспоминаю, 15-го на Ур- ванском конзаводе Б. увидел замечательного садовника 82 лет, и сразу же явилась у него вкусная мысль пересадить старика в Нальчик. - Годы мои... — пробормотал старик. — Что годы, — отв. Б., — мы тебя устроим хорошо, лет двадцать проживешь, и довольно. — А сам за спиной старика показал нам, меняя число, несколько пальцев: два, три, четыре... А вслух: — И довольно! — После того он выходит, садится в машину. — Я, — говорит, — вина не пью, я поеду в сад. — И посадил с собой старика и меня. Работа в саду оказалась прекрасной. Старик дельно рассказывал («Грецкий орех — половая мощь»). И когда мы вернулись, старик спросил: — Ну что, я теперь свободен? — Видно, ему очень трудно было это многочасовое сиденье за столом. «Отдохнуть бы!» — думал он (курорт). — Нет, — отв. Б., — вы еще с нами посидите, чаю попьем. — И после чая решил: «Нет, пусть он здесь остается». Почему же он оставил его: то ли дело здесь большое затеяно и нельзя его обрывать, то ли понял старика, что тот учен, упрям и плохо будет мяться у него в руках. Нам это неизвестно. Только видно, что подход к человеку этого организатора, ^роителя чисто деловой, как к дереву, которое нужно из леса ние6СаДИТЬ В ЦентРальны* паРк- Мало того, все, даже внима- к индивидуальным особенностям, делается как бы в инте- О^Ц^-ДШШости. а общргтдрнного механизма («Кабарды»). гда <<нительно личного самого по себе такому организатору все- НУ, запп°ГДа>> МеЖДУ тем это «некогДа» создает как бы плоти- сами7^ЗУ ДЛЯ великого множества людей с личными интере- ПР*’ как писатель Горький превратился в учреждение).

115

<На полях: Что есть личность? Анализировать до ясности и со- поставлять с «Обкомом».>

Людей культурных в смысле того, что сердце их, или чело- веческая целина их связалась кровно с историей человечества всегда было до крайности мало. И такие люди, как Б., именно тем и хороши, что все лишнее, вся мишура и условность образования, воспитания здесь начисто сброшены и натуральный человек выступает ярко, ничем не смущаясь. «Плотина», сдержи» вающая напор личных просителей, здесь находится не в швей» царе и секретаре, а в самой личности организатора. Он никуда не прячется, он свободно без всякой охраны гуляет в парке, и никто не смеет к нему подойти: боятся. Все боятся и уважают. «В общем и целом» получается замечательный правитель, герой, «любимый и дорогой» вождь.

Каждое утро за углом Банка на лугу «заряжается» беталова спартанская школа («Городок»), во время гимнастики их портфели и папки складывают где-нибудь на или под плащи, смотря по тому, солнечный день или дождь. Несмотря ни на какую погоду, гимнастика производится ежедневно, после чего студенты-спартанцы берут свои портфели и папки и военным хмаршем с военными песнями проходят мимо гостиницы: раз- два, шагом, шагом, раз, два! Вид их бравый, все в кабардинских папахах, в кавказских сапогах, но не в бешметах, а в пиджаках, и не с кинжалами, а с портфелями…

По-видимому, и в характере строящегося курорта, и в спартанской школе, и в хозяйстве, везде и во всем раскрывается, осуществляется беталова натуральная индивидуальность. Национальное чувство крепко держится за черемшу, за серные источники, за кабардинскую лошадь и растворяется в маршировке с портфелями. (У Пшибшева в комнате между портретами Ленина и Сталина на самом почетном месте висит небольшой портфель, который, очевидно, никогда не снимается с гвоздика.)

<На полях: Спарта.>

17 Апреля. Кострами встают белые облака на черных горах и присоединяются к серым тучам вверху. Белых же гор и вовсе не видно за тучами. И даже спрашиваешь себя: уж не во сне ли это все было? Эх, развернуть бы душу свою во всю ширь, чтобы, не обращая внимания на тучи, подняться бы выше наД облаками к солнцу и оттуда сверху смотреть на заоблачные снежные вершины в вечном сиянии солнца!

116

Но не могу же я к начальнику области звониться, упрекать как завгаража, что забыл прислать мне машину. Я совсем еГ° ижу выхода из этого глупого положения: ничего нельзя до- Н6 ть нельзя с места тронуться без разрешения Бетала, а его СТосить о мелочах невозможно. И получается так, что сидишь, сидишь, злишься, начинаешь решаться бросить все и уезжать в лучшее место, как вдруг звонок: — Через 15 минут за вами заеду, будем таврить на конзаводе. — На пути все скажет, все обещает, во все поверишь, а там опять «некогда» и «забыл».

Сегодня повидаю жену его и в конце беседы постараюсь передать ей о своем настроении. Посмотрю тоже «Городок», а завтра выходной день, и узел как-нибудь да развяжется. Если же не станет развязываться, то надо его разрубить…

…мне сейчас в голову пришло все взять на пушку. Посылаю Петю вызвать дежурн. секретаря Калмыкова и сказать: распоряжение Калмыкова — ехать, пришлите машину и пр. Петя возражает: — Может выйти дело, но это непорядок. — Может быть, — отв. я, — ты прав, но само мое появление здесь есть беспорядок и раз [есть распоряжение], то, значит, порядок. — Петя с ворчанием удалился, и моя правда: машину пришлют без всяких оговорок.

Машину в 4 не прислали и в 5 — нет: мы с ума сошли. Мы решили сегодня же идти к Беталу, сказать ему, что жить на Кавказе без машины и лошади — это хуже, чем в тюрьме: там ничего не видно, все манит и все далеко. Мы действительно немного и сошли с ума и жужжали как мухи в паутине.

В 6 в., вопреки сопротивлению Петьки (он все-таки до крайности инертен и непредприимчив), я сам позвонил в Обком, и как раз в эту минуту, как я взял трубку, оттуда сказали, что машина (единственная дежурная) пришла из Пятигорска и направляется к нам.

Как только сели в машину, все как рукой сняло и по обыкновению стало стыдно за свое маленькое дело… Но почему же п е Дело маленькое, а дело Б. так-то уж очень большое? Не знаю чему, но очень-очень хорошо, что Петьку я не послушал.

со зна°Л° ^ В’ МЫ ®ыли Уже на Урванском заводе, беседовали чтп ,о„ bIMi* люДьми. Вечером и по звездам и по теплу узнали,

о завтра будет хорошая погода.

g

Я обрадов371′ ~~ еЩС видели так мало» так ничтожно… — вался, что он хоть понимает, что мне надо еще по-

117

быть. — Год, — сказал я, — надо, чтобы все понять. — Два, — ответил он, — нет, три, нет, пять.

Нутро не принимает. Коммунист самый ярый, а свинину есть не может: «нутро не принимает». «Развожу свиней, а нутро не принимает». Так и освобожденная женщина едет на тракторе, служит зам. председ. исполкома, а внутри быта тот же коммунист не посадит жену с гостями за стол: она будет служить гостям, но не сядет.

Огонь. Б. на коне. — Встретились: взялся за дело и кончу. Хлестнул коня. (А какой конь был — Огонь? — Не знаю. — А я знаю: это Огонь.)

Слово Бетала у них закон: его дело все теперь увидели и полюбили.

В 31 году: в ликвидации кулаков сам принимал участие.

Конюшня для чистокровных = кабинет для интеллигента. Б. как вел себя: ненавидит интеллигенцию, а необходимо, т. е. точно то же, что в революцию.

В Б. есть то же, что в Хаджи-Мурате: умеет вести себя в обществе, а живет чувством родины.

Любовь лошадей: с лица.

Шайка арабов.

Скворцы, певчие дрозды, воробьи, бутоны и почки громадные, липкие, абрикос и персик, ласковые пчелы, борьба старика с тополями (сердцевина гнилая): спасение дубов, старик — [разное] делает, Бетал: человеку под тенью отдохнуть… а старик спешит своей карликовой культурой).

Арбуз огромнейший — нет такого человека, кто мог бы съесть такой арбуз, а чуть пальцем тронул, и он лопнет.

Почки-бутоны, в погребах старое вино забродило: и всякое вино, когда почки начались, бродит (повар Воронцова- Дашкова).

Строганов… разница в зайцах (это вопрос конюшни и коренного пастбища в споре графа и кабардинца).

Игра двухлетних жеребцов: на колени, [на дыбы] и взвиваются.

Б. относится к интеллигенции приблизительно как к английской чистокровной породе лошадей: совершенно необхо-

118

временно чистая кровь, чтобы поднять (на ногах), облагородить голову, шею, подсушить ноги