и удалился из Нальчика в Нартан (не сумел организовать вокруг себя новую интеллигенцию).

А у нас? ведь надо у нас из интеллигентности в искусстве исключить все, что работает по заказу на парад… то же, что остается по существу: все, что не «сделано» (как, напр., сделай Ленинск, городок в Нальчике), а само собой делалось, как образуется дым, если зажигают дрова: вот эта творческая суШ’ ность, если она у нас сейчас есть, то создавалась она вне «глаза» (заглазное творчество). В маленькой стране, где каждый человек насквозь виден и взвешен, заглазное творчество невозможно (тут каждый — чиновник, слуга, рабочий, но творческий человек — это сам в своем существе тот же Бетал).

<На полях: Антонина и Антонов. У Антонины и у Антонова есть нечто общее в глазах, что это? высокомерие в заШй' 192 ту от нападения: а главное, чтобы людей понимать, смотри на них как на детей, для тебя же вовсе не обязательно считаться с тем, что их делает «старшими» в детской.>

К 9 утра (как это и вообще здесь бывает: день определяется к 9 ч.) день разгулялся.

<Приписка: Фенолог. > Явилось жаркое солнце, открылись лесные горы, потом пастбищные… снежные так и не показались. Мы пошли было на Желтую кручу (ехать по грязи никуда нельзя), но за Великим аулом вдруг охватила такая жара, что дальше в калошах, тепло одетому, идти было невозможно. Мы отдохнули под густой тенью «фруктовых лесов» и возвратились домой: по грязной тропинке скатывались, а схватиться за ветку нельзя: везде колючки. Когда пришли домой, подул ветерок и стало не очень жарко. Мы очень пожалели, что вернулись.

Звонился Б., спрашивал, зачем я вчера приходил, я ответил, что хочу поработать над историей революции в Кабарде и статистикой строительства, что с этим спешу, т. к. к 15 Июля хочу быть в Москве. — Что скоро? — спросил он. — Как, — ответил я, — три месяца, никто у вас не жил по три месяца. — На это он ничего не сказал. Я лелею мечту под конец высказать ему всю свою «обиду» и объяснить, почему сорвалась работа о кабардинской лошади.

<На полях: Петя милиционеру: — Нельзя ли тут машинку по ставить? — Или в буфете: — Не дадите ли нам редисочки? Я говорю Пете: — Опять машинка, опять редисочка, когда же ты наконец научишься властвовать и говорить: «Поставьте машину, дайте редиску!»>

Вечер такой же теплый, как и вчера. Прокатились в Долин- ское. Еще цветут и во всей силе яблони. Смотрели те дачи (для ДЩвительства) и вспомнили, что Бетал говорил о себе как та- УнЩике: на косогоре, где ветерок дует с гор, завернуться в бур- Ш и можно проехать двенадцать часов… Так тоже Горький в Неаполе мечтал о волжских кострах. Есть у него что-то общее

ШШм: тот ведь тоже строитель и так же наивен в отноше- это °Ценки матеРиальных благ (чего стоит сетчатая кровать!): ВЧе*аРваРьг и °ба в глубине души чувствуют свою нехватку Ка. Ес Т0’И °^а В Д0^РЫХ Делах, покровительстве и т. п. <Припис- Что ь ценности, которых сделать нельзя, Горький же думал, итературу сделать можно. Бетал едва ли не умнее...>

7 Зак Мпц

193

<На полях: Если человек хочет писать по правде, как лично он ее понимает, то на это надо решиться и не бояться если встречается на пути не совсем такая правда по- литическая.>

23 Мая. Ночь звездная. Утром горы ясные. Собираемся ехать и, если день простоит и завтра утро будет ясное, попробуем подняться на Кругозор.

<На полях: Суслик. Суслик сел у норы, остановили машину, спрятался и опять выглянул.>

Весь день солнечный, и дорога хорошо просохла. По пути откуда-то выдвинулись кончиком две плотно-белые вершины Эльбруса. В Адыл-Су мы были поражены белизной гор, белее этой вершины нет ничего на свете белого. А мы в тот раз ходили тут как слепые. Ездили в Терскол посмотреть Эльбрус. Нет! Облако скрывало его. Начальник тур. лагеря:

— Товарищ Пришвин, мы зайца поймали.

Вечером мы сюда пришли из гостиницы и любовались долго, как сходились в полумраке к горам ночевать облака. Народился месяц. Высыпали звезды, и так осталось на всю ночь.

Тревожно спалось. Не исчезли бы звезды!

24 Мая. Совершенно ясный солнечный день. В 7 !/2 у. вышли из воен. городка и в 1 ч. д. были на Кругозоре. В 6 в. вышли, в 8 в. выехали из воен. городка в гостиницу.

Баксан образуется из разных рек (Азау, Терека и др.) и называется «Баксаном» возле Терскола.

Ледник самый низкий, отступил (метины на горах, гигантские морены), из обнаженного конца его речка Азау: бежит по грязному льду, в нем прорезает себе русло и выбегает чистая, как лед внутренний, и куда-то где-то исчезает под лед…

Горные индейки насвистывали тонкой свирелью.

Горные куропатки квохтали звучно.

Альпийские галки с красными лапами, с желтыми и красными носами.

В сосновом лесу (3 версты от воен. городка до поляны Азау)- чисто, как у нас в лесу, но камни и воздух очень легкий, вс£ наши птицы поют: зяблики, желна, певчий дрозд, черный (пестрый) дрозд, был сарыч. Теснота гор стеснила их в лесу, но ку: кушка кукует почти из Сванетии, ей подняться — и там. Кукушки носятся друг за другом, перелетая между горами Эльбруса

194

ьшому хребту. Устраивается на березку и прямо в камнях: К Ъ мко в горах ку-ку, как на Пинеге (северная птица и ведь гр° любит на сухих суках сидеть). Индейки бегают, раскрыв У ост быстро, а в гору все-таки потише, к ручью и вдоль ру- чья (У птиц самы^ ток: березки распускаются). <Приписка: Более подробно описать, как мы увидели горную индейку.>

Эльбрус такой незначительный, но вдумываешься: ведь это все его горы! и он становится все выше, все дальше. Он как жеребец в косяке: его это горы, и на них магмовые фигуры самых причудливых форм. Долина: внизу лес, направо Большой хребет, налево горы Эльбруса, долина замыкается горами Адыл- Су и ущельем.

Пустынно и сухо. Синие цветы (сине-зеленого цвета: так сине, что зеленеет), как будто животные какие-то оставили после себя.

Гора Донгуз-Орун и перевал в Сванетию более легкий, чем на Кругозор.

Другой трудный перевал Азау… (трехсловное название). За этим перевалом колючие заросли такие, что из Сванетии сюда люди приходят голые. Там, вероятно, и туры прячутся, здесь туров нет.

<Загеркнуто: Звуки.> Всегда слышишь, там или там катится камень. Всегда речка шумит. А то ш-ш-ш… осыпается снег.

Магмовые фигуры из магмы и собрать вокруг них звуки: осыпи снега, удары камней, свист индеек, крик горной куропатки (кеклик), шум ручьев и т. д.

Сюжет для описания жизни людей: у Васи Андрюхова рабочий НКВД бутылку интуристского коньяку украл… (Жизнь Ёаси, стеснительного человека, любителя гор.)

Мусульманка, жена начальника базы туристов на Кругозоре. махнули шляпой — исчезла и опять появилась.

Спор о значении физкультуры в Военном городке и его реп- Лика: Неверны

5 Мая. Утро началось дождем, потом жаркое солнце, и еще а раза день обрывался налетным дождем. м V ff»« в В. Баксан экзему лечить (плохо с медикамента- нов 3 °^Ратном пути присел человек и рассказывал про сва- Но дЧТ° ИНДИВидУалисты и богато живут: по 30 коров держат. ается к ним шоссе, всего осталось до них 30 километров,

195

и тогда конец «вольной» Сванетии, она будет «свободной» <Приписка: Свобода и воля.> Сваны, когда видят самолет, го* ворят: — Вот опять летит и смотрит на моих баранов.

Вернувшись домой, отправились к леднику Адыл-Су и домой пришли в 7 веч. Встреча с Шапиро, председат. МПС (у Бе- тала 70 тыс. людей, а у Шапиро 140 тыс.), и Кузнецовым (из Нальчика, по туризму).

Альпинист. Сегодня я вдруг понял душу альпиниста, оглядывая ту вершину, которая приковала меня при въезде в Адыл- Су. Я стал примериваться к ней, чтобы взойти, я даже представил себе, что взошел на нее и она, эта недоступная вершина, стала моей, и я через это стал каким-то другим человеком, чем был: я стал <загеркнуто: героем> высоким, сильным, щедрым и милостивым. Но это ведь только минутный полет воображения, вот я вернулся к действительности: я, разгуливающий по горам в московских ботинках с галошами — какой же я альпинист. И вот все-таки нет, осталась в памяти глаз моих четкая до мельчайших подробностей изломанная линия вершины и такая белизна ее, такая белизна, какой нигде не увидишь. Там и тут хожу я.в ботинках, и все в глазах моя та белая вершина, я стал маньяком, мне туда непременно надо взойти, сломаю себе шею и взойду…

— Друг мой! — шепчет другой мой внутренний человек, — вспомни, сколько людей стремились тоже к Южному полюсу, сколько погибло их, а последний человек пришел, и оказалось, там нет ничего. Умирая там, где нет ничего, достигнувший полюса поставил полоз саней, прикрепил к нему флаг. Ветер, кажется, сорвет этот флаг, и когда другой человек достиг полюса, то увидел, что вокруг ничего нет и на самой точке полюса санный полоз стоит. Так вот и на твоей белой вершине тоже нет ничего…

Так я думаю, глядя в окно гостиницы в Нальчике, и вдруг вижу, опять идет молодой человек в высокогорных башмаках. Целый месяц я вижу его на асфальте в железных башмаках и вдруг начинаю понимать его по себе и вместе с тем душу всего альпинизма. (Вася на Эльбрусе: как он постеснялся сказать рабочему про бутылку при товарищах, в то время как товарищи именно и подговорили его украсть, но Вася, высокогорный человек, не мог этого допустить: ведь он так по-хорошему им про горы рассказывал.)

196

сПриписка: Начало: Два месяца, как я положил это себе, отрю на то место, где горы, и отмечаю перемену в себе Я С пемену в горах. И вот уже месяц, вижу я, внизу по асфальту И ит молодой человек в высокогорных башмаках <приписка: Х°Д оштрафовал Бетал: по гвоздям добрались> и тоже погля- еГ°вает в горы. По всему видно, что эти железные башмаки все его достояние и больше нет у него ничего.

Мое неприязненное отношение к туризму.>

рат тшлопад. Мы, слепые, прозрели. Первое, что увидели после тумана, что наш водопадик очень извысока, что там, где кончаются последние кустики, гора ломается и лысая уходит куда-то, быть может, к снежным вершинам, и мы видим, как по лысине тоже струится вода, и маленькое ущелье она сделала себе уже, и там на лысине и по всей горе этот маленький ручей- водопад уже глубоко надрезал и непременно в будущем разрежет всю гору.

Еще мы видели большую весну, как она уходила в горы: эта яркая зелень берез.

Эта яркая зелень берез, аромат сосен, светло-прохладный воздух, легкий, всеобщий гул