через действие вулканической высоту и лег под теплую волну до конца успокоенный.
231
Так вот и я в своем путешествии, набрав начальную высоту катился, катился и вот вместе с разноцветными камнями лежу в ожидании вала цветистого, теплого, и мне кажется, все люди приходящие к такому морю, именно такими и делаются морем* бессильными. На «уровне моря» на этом «пляже» люди лежат как тюлени и для того, чтобы им обеспечить совершенный покой, строятся вблизи удобные дома, обсаживаются пальмами и бананами: люди эти достигли уровня моря.
Водяная рубашка. В Батуме. Если дождь прольет — а он тут проливает то и дело — то вскоре непременно явится солнце, тело все кругом охватывает теплым паром, и человек от этого делается ни-куда: ни ходить, ни… только лежать на берегу на уровне моря…
Новороссийск. Пыльные безлесные горы. Деревья на бульварах похожи на кактусы, — до того отрепаны ветрами. В городе дома ничего и довольно чисто. Но все-таки очень скучно: так голо!
ПотОхМ ехали песчаным берегом, похожим на дюны, поросшие кустарником, и против Керченского пролива свернули к Феодосии.
Ящерица. Маленькая, тонкая и гибкая женщина протирала снаружи стекло ресторана. Я загляделся на нее, вспомнил виденную в Батуме в Ботаническом саду совсем маленькую и особенно гибкую золотистого цвета ящерицу. На ее улыбку я ответил в пределах, допустимых для моего возраста на людях ресторана 1-го класса. Через минуту она улыбалась в другое окно Пете, потом следующему молодому человеку. Необыкновенная живость этой маленькой ящерицы возбуждала старого и малого. — Это, наверно, одна из [аджаристанских] омусульманенных грузинок сняла чадру, и в освобожденной женщине, проявилась и бросилась наружу настоящая жизнь, — сказал я.
<Загеркнуто: — Может быть, — ответил мой спутник, — возможно, из [Аджаристана], только едва ли, пароход один ходит между Аджаристаном и Одессой — не из Одессы ли, там тоже очень живые женщины. — Я вышел из ресторана, подошел к ящерице и спросил. — Я из Одессы, — ответила она, — а вы, наверно, приняли меня за грузинку.>
— Вы из [Аджаристана], — спросил я ее при встрече, — вы, наверно, грузинка.
232
__ ^ет> _ ответила она, — я из Одессы: ведь пароход меж- Аджарйстаном и Одессой: я из Одессы. А вы, наверно, пришли меня за грузинку.
— Нет, — ответил я, — не за грузинку, я вас за ящерицу
принял.
<На полях: Малярия в долине Риона (Поти): люди обессилели в борьбе с жарой, а на севере борются с холодом: там бороться легче.>
Керченский пролив.
Гппубой круг. Все путешествие сошлось в голубой круг. Море — это из чего вышла вся наша жизнь и куда она в остатках своих потом опять возвращается: голубой круг. Все мои горы пали, исчезли, кругом вода, все заключено в голубой круг.
Последний из Адыге. На пароходе едет несколько людей из племени Адыге (черкесы), у старика глаза пронзительные и долго не мигают, как у орла: дикие. Петя думает, что это у них от огня: долго задумчиво, не мигая, смотрят в свои костры. Такие глаза, что, кажется, могут гору пронзить и просмотреть через нее в закрытую долину.
17 Июня. В 00 часов Феодосия. Видны только огни.
В 6 у. берег Крыма, мне кажется, я видел Судак и ту гору с генуэзской крепостью, под которой когда-то плыл Одиссей. Может быть, Коктебель.
Эти невысокие голые горы тем хороши, что фигурны очень, с заливами, проливами, иногда в три ряда, и часто в них открываешь профили знакомых людей.
Полная тишина, едва даже рябит…
Ялта. В безветрии ясно и жарко. Искали дворец, где в старину владелец соскучился по русским лягушкам, устроил бассейн, и мы ходили их слушать. Среди пальм и кипарисов заблудились. Дети на теннисе…
Емкость дворцов и домов и садов: незаметно, что тесно, на улице массы и люди серые и нет одетых хорошо. — Пого- те, оденутся, — давал реплики человек в тюбетейке. — Куда Чиес*еться человеку не массовому? — Его или татары обдерут до- Дите3—ИЛИ индивидУальнУю путевку — тоже дорого. Но пого- ровьГ,ВСе ^Дет’ ~ Почему все для больных и ничего для здо- х- — Крым, где каждый сантиметр обжит образованным
233
человеком: сам Чехов тут березки сажал… и теперь они без связи… — Все будет. Сейчас пока все на Кавказ, а вот…
Судак: узнал Генуэзскую крепость и искал профиль Пушки- на в Коктебеле.
Симеиз: Дева и Монах: Монах рассыпался, осталась Дева.
Дача Богданова… Ливадия <приписка: Аю-даг>. Алупка <приписка: Ай-тодор>: так мало… Больная девушка (глаза, руки), ее мать и брат: в одно: глаз в глаз, слово в слово (не выздоровела!), смотришь на нее, и всё упрекает здоровых людей за их здоровье: на той же скамейке гигантская баба в голубом (с дочкой: «молчи, чертовка»): где-то жмых прессованный, плитку нашла и засунула между грудями: плоскость между холмами- другая в розовом кулачиха с постоялого двора, капитан — хитрый лоснящийся хохол, гепеушник вроде Антонова.
С другой стороны, когда видишь, что все «райские» места отдаются больным и отдыхающим, то жалко здоровых: надо же где-нибудь разгуляться здоровым, где бы они широтой наполнились: здоровье в смысле жажды творчества, питать воображение, как альпинисты (не можешь найти башмаков с гвоздями). Если я заболею, то мне сейчас же путевку дадут на Кавказ, а если я здоров и мечтаю забраться на высоту, мне по всей Москве не найти альпийских башмаков с гвоздями, рассуждают так, что здоровый сам себе сделает башмаки, а о больном надо подумать в первую очередь. (Погодите, будут думать и о здоровых.)
Севастополь: Херсонес, Малахов курган. Намытый мыс песчаный и на нем маяк. Мальчик с высоты в море (динамо). Жара. Мороженое и пиво. — Жара, мы то за мороженое, то за пиво.
<На полях: Патефон во время прибытиям Третий класс, в трюме: так близки люди друг другу, так уважаешь их, и так умеют они веселиться: и спят, вылезая на воздух рядом (там люди Адыге с огненными глазами, вместе ходят), там смешливая молодуха и остроумная старушка, и такая бездна возможностей и столько грязи — в грязи! Второй класс почище (тут больная девушка), тут в салоне за каждым столом в карты играют: живут. В салоне 1-го класса пусто, и на палубе танцуют фокстрот: и такая скука! Но тут и сам капитан (3-й класс облепил каюты 1-го класса): я в молодости ездил в 3-м классе 234 v обязан нынешним положением своим в 1-м: нет, я не И w их разогнать, а нам в каюту как в барабан (Крым, это 3-й кдаТ заслужил и обрабатывается под 1-й). Постышев. Свита. Морские чины выстроились: руки ладони штанам. Старший поздоровался и руки за спину по-английски ближайшие к нему тоже... дальнейшие жались. Старший стал разгуливать с заложенными руками, вслед за ним ближайшие, в это время самый маленький решился тоже переложить руки за спину, и как раз в это время спустился трап и все наверх и оттуда влекли мученика власти в парусиновом пиджаке и кепке, утомленного... Вечер. Все тишина. Нехотя танцевали фокстрот. Радиограмма (я посылаю с парохода! и дешево): в бюро поручений о билете в Москву и в гостиницу «Лондон» на случай, если не достанут билета. (Пассажирский помощник.^ Передо мной живой человек. Неужели же я сознательно буду им пользоваться как «материалом» и буду из живого создавать своего лучшего человека. Нет, я не буду заниматься этим суетно-тщеславным делом (просто глупым, по-моему) и берусь за перо только затем, что этот живой человек мне очень понравился и я хочу, чтобы о нем больше знали. Это Бетал Калмыков, о котором впервые узнал я от Н. И. Бухарина в кабинете редактора «Известий». Я говорил редактору о жалких подмосковных колхозах, он же посоветовал мне посмотреть хорошие колхозы в Кабарде и обещался написать о мне Беталу Калмыкову. — Вы же охотник, и Бетал охотник: он вам устроит такую охоту на кабанов, а колхозы... как Бухарин рассказал о Калмыкове. Я не уехал, потому что это было осенью, а не весной: только весной могу я срываться с места. Пришла весна, меня уговорили ехать на север смотреть леса. Я леса осмотрел, написал («Берендеева чаща») и следующей весной <приписка: в феврале след. года> стал подумывать о поездке на юг: там бы леса посмотреть.
Беспокоимся о здоровье Горького.
сать^В После БУхаРин весной того же года уговаривал напи- пеов н0^61’ ВЫ да^те ^еловека. Можно ли портрет? Пишу по MOMV впечатлению и думаю, портрет надо писать не по са- а налпЧеЛ°ВеК^’ 3 П0 делам его: как нельзя солнце описывать, освещенные предметы. Надо съездить в Кабарду.
235
II глава. Собираюсь в Кабарду.
Как Бухарин рассказал о Калмыкове и как потом всюду куда я ни пойду, все почему-то прибавляли что-нибудь про Бе- тала. В особенности я много слышал о нем от Шкловского, который, в свою очередь, слышал много от Бабеля. В другом месте от других, от третьих людей я слышал разные рассказы Бабеля о Бетале Калмыкове и, собрав коллекцию, едва-едва удержался от искушения напечатать их под общим заглавием «Рассказы Бабеля». В этих рассказах интересна была для меня их легендарность и, в особенности, что творчество легенды ведь было о ныне здравствующем известном человеке, секретаре обкома Кабардино-Балкарии. Не удержусь, чтобы не передать здесь несколько из этих рассказов Бабеля, хотя допускаю, что ни один из этих рассказов не был рассказом Бабеля, они только приписаны ему.
18 Июня. В открытом море солнце всходило красное и не светящее. Рябь скоро начала седеть от белых на синем гребешков, но качки ни малейшей. Так мирно мы плывем в Одессу, сегодня в 12 д. решится вопрос о возможности ехать в Москву (курортники ринулись со всей силой).
20 Июня. Возле Брянска землянику продают. Кукушка кукует по-нашему. Цветики-цветочки.
Нет ничего неприятней чужого человека с правилами: человека не знаешь, а правило само по себе разве может сказать, к добру оно или к худу. Кажется, для того чужой человек выставляет правило, чтобы только укрыть в нем свою злую волю. Так приблизительно, с этим чувством…
18-го в 12 дня в Одессе «линкольн» от лондонских номеров. Номер в 40 р. (что значит радио с моря и «пассажирский помощник»). Узнаем, что и билет уже взят. Ликвидируем номер, в 2 ч. д. выезжаем в Москву: (26 часов). Жара смертельная, пыль невозможная. Ночью чуть не задохнулся, пока не догадался, смочив полотенце, обвернуть им рот и дышать через нос. (У них тут везде засуха с весны.) 19-го надо бы в 4 приехать, а мы в 7 и у самой Москвы узнали о смерти Горького.
Несколько часов углубленно думал и понял М, Горького как человека исключительно удачливого и счастливого
