него остается на первом-месте, ученики же его должны непременно сделаться только уродливыми рационалистами. Он сгорел «поделом».

23 Февраля. Всю ночь не спал и не мог ни о чем думать. Как только закрою глаза, сейчас же появляется Бетал Калмыков, обсуждающий в своем Совете книгу мою «Зверь Бурундук». Мучительно болела голова. Позвал доктора Савицкого. Оказался бронхит в левом легком и грипп. Еще до получения лекарства мне стало много легче. Вечером же 136,5 Р. 80.

26

24 Февраля. Утром лежа состряпал книжку в 20 лист, для дешевого издания. Почувствовал весну света (Солнце и «Голубой», Лева сказал: у нашего окна поет синица брачным голосом) .Заболела Павловна, как она за мной ухаживала и вот заболела той же болезнью.

Вчера мне она рассказывала, как она песням научилась. Бывало, ни одной работы без песен не проходило: зимними вечерами спать хочется, песня не дает спать. А на поле! как ведь устанешь, и не больно-то сытно, другие сало едят, у нас кой- что, и заморошная и голодная, а как хватят после работы песню, вся затрясешься и даже плясать. Как научилась! да тогда 6РЗ песни и жить нельзя было. А теперь Паня, девочка той же деревни, списывает! Тогда песни сами рождались, теперь их списывают и учат. И опять будут петь, но не как народ поет, а как интеллигенция. Да, Россия умерла, но чем же я так долго живу, если она умерла?

Мне вспомнилась моя небогатая страстями, связями скромная труженицкая жизнь. И странным становится, что я теперь почему-то известный, почти знаменитый и во всяком случае богатый, какое-то воистину цыганское счастье.

Еще вспоминал свою поездку на Кавказ, когда мне было года 22—23. Как я сделался тут за переводом Бебеля марксистом. Как я мало тогда мог воспринимать от природы. Скудость образования, бедность в семейном счастье, жажда дружбы, женщины, чего-то лучшего. Как скудно… Вот бы Шкловскому открыть «секрет» Пришвина: что это самый взаправдашний рядовой марксист, каким-то чудом пересаженный из политики в искусство слова. Это единственный, быть может, пример.

Артем здоровенный мужик, очень злой. На сходках никогда не мог ничего сказать от злости, его душила злость, и от этого он не мог ничего сообразить. Сидел с налитыми кровью глазами, хотел, вскакивал и опять садился, не мог. Только единственный раз во время революции, когда каждая волость была склонна объявить себя самостоятельной республикой, Артем вдруг прорвался на собрании и с налитыми кровью глазами сказал: «Товарыщи! ни одной коровы за границу Соловьевской ^олости не выпущайте!» С этим все согласились, и этим нача- сь во главе с Артемом эфемерно короткое существование

Соловьевской республики.

27

Мне доставляет наслаждение мысль о том, что я отомстил Маршаку. Я возвращаюсь к этой мысли с чувством черкеса, уколотившего наконец-то убийцу своего брата. И в чем разница? Если я бью, ратуя за свое кровное дело, русский язык, то для черкеса охрана своей крови была не менее «кровным делом», чем у меня язык и литература. Если я бью словом, а он кинжалом? Об этом и говорить нечего.

Одним словом, если ты предан чему-нибудь, то должен за это стоять, и тут око за око. И ты должен отвергнуться от всего мира, чтобы подставить щеку другую ударившему тебя по щеке. Эти христианские заповеди столь отвлеченны, что на практике они переделались, стали непонятным пугалом для живых людей. А как ими играли либералы в борьбе с консерваторами государства! Все эти тургеневские описания смертной казни, рассчитанные на человеческие (христианские) чувства!

Добролюбова у нас теперь расшифровали как великоросса и претендента на престол. И действительно, этот здоровый мотив народной воли против гнилых основ государства проходит через всю революцию. Недаром же случались такие прорывы, как явление «селянского министра» Виктора Чернова. Параллельно государственникам христиане со своей христианской точки зрения разрушали государство (Лев Толстой). Момент сочетания в правительстве левых эсеров и большевиков был последним моментом параллельного движения этих противоположных начал. Восторжествовали государственные начала, а христианские вместе со своими социалистическими суррогатами были сметены, и вся эта русская интеллигенция в настоящее время в лице Добролюбова представляется просто беременной будущим государством.

Взять крупное имя… Из тысячи один, называя это имя, понимает его значение, остальные покоряются бессмысленно его авторитету. Так было с именем «Помазанника». Не то же ли явление происходит в движении культуры, всякое имя крупного деятеля культуры некоторое время ограждается для своей деятельности от посягательств на него со стороны толпы. Кто- то сознательно работает, связывая, обезвреживая эти бесчисленные бараньи головы. Эти люди — святые отцы всякой культуры. Таким подлинно чистым святым подвижником русской культуры был М. О. Гершензон. Помимо Столпнера, теперь к этому типу близок Шкловский. Всех этих евреев я счи-

28

таю более русскими — и очень, очень более! — чем сами великороссы по крови.

Государство определилось в своей необходимости и стало пясти независимо от личной воли. Определившись как государство, оно перестало заманивать нас взятыми на время со стороны звездами. Государство есть необходимость и само по себе человеку никогда не может быть путеводной звездой. Мы, однако, до того со старым своим государством были не ко времени, так от этого массам скудно жилось и так еще вдобавок набралось горя от революции, что новое государство на некоторое время сойдет за звезду.

— Так вот государство и эти старые заповеди «око за око», все это живет и будет с нами жить, вероятней всего, до скончания мира. Движение состоит лишь в том, что старые ценности становятся просто органическими и бессознательными, а сознание занимается другими идеями. Так вот в жизни органической мы все живем строго по закону «око за око», но стоит взять это «око» в принцип, и получается нелепость. Старые законы, входя внутрь организма, становятся секретными отправлениями. которые в обществе даже и нельзя называть своим именем.

— Но позвольте! если в обществе неловко говорить о том, что в животе происходит, то насколько же мерзее под предлогом новых идей заниматься своим пищеварением!

25 Февраля. Встал с постели, весь день пописывал и почитывал Белого «Ветер с Кавказа».

Весна света горит всей своей красой. Весь день солнце, и в окнах такая обширность небесная.

У Павловны трудный день, 139,1. Вечером неожиданно пьяница Лычков принес костюм и, когда я удивился, сказал: — от вы думали, я алкоголик, а я в рот капли вина не беру.

26 Февраля. Еще один прекраснейший день весны света, ожет ли быть на свете где-нибудь так хорошо? Правдивый,

L ельный] человек Катынский побывал на юге и сказал: — Хо- ш°. но лучше нашей природы нигде нет, у нас лучше.

из ^олУчено письмо от Андрея Александровича Насимовича авказского заповедника. О весне пишет, что весна прихо-

29

дит сюда (800 м над ур. моря) в начале Марта и во второй половине Мая уходит выше в горы. Это один из главных МОТИВОЙ кавказской природы. Вот хорошо бы найти какой-то мотив для связи Кабарды со всем Кавказом. Приехал Разумник.

26 Февраля по 3 Марта. Продолжал болеть гриппом и всю неделю с утра до ночи проговорил с Разумником.

4 Марта. Выдернул последний зуб. — А может быть, вырастут? — сказала Е. П. — Не хочу, — ответил я, — будут расти, гнить, болеть: довольно, отболели, больше не хочу.

Написать рассказ о собаке «Кащей» и рассказ о профессоре, который отказался из рук большевиков принять акад. паек. В 1918 г. один профессор с язвой в желудке отказался из рук большевиков принять академический паек. Между тем белая пшеничная мука была ему необходима, и отказ означал: «умру, а не сдамся». В то время еще большевики не возились с профессорами <загеркнуто: как потом с акад. Павловыми видно, им не до того было. Да и профессор Игнатов был далеко не то, что акад. Павлов. Отказ от пайка... Кашей. Много я рассказывал, друзья охотники, о своих собаках удачливых и о счастье натаски их и охоты в лесах и болотах. Но я еще ни разу не рассказал вам о неудачной собаке и о том, как я с нею расстался. А ведь как надо это для правды: по правде-то настоящая собака в жизни охотника бывает одна, и жизнь собаки короткая: сколько же приходится помучиться с плохими собаками, прежде чем обретешь свою единственную. И не все же охота и радость, приходится с единственной и расставаться. Так вот однажды расстался я со своей единственной Кентой, а детей ее, Нерль и Дубца, отравили враги... Разумник со времени «Заветов» не сказал ни одного одобрит. слова о моих вещах, написанных при сов. власти: он ревнует: Пришвина ведь он открыл. Я начинаю подозревать, что он вовсе и не понимал и не понимает, о чем я пишу. Взять, например, глухаря в «Берендеевой чаще»: это единственное описание охоты на глухаря, но ведь он же никогда не видал ни глухаря, ни клюквенной кочки, он смотрел на другое в природе и ничего не видал. Что же, должен ли я ему сделать понятным неизвестное, дать образы неведомого мира? Может ли дойти песнь о Снегурочке коренному жителю тропиков, или надо ему приехать посмотреть на снега, а потом 30 в оперу и слушать «Снегурочку»? Или звуки сами собой ИДТжны открыть Снегурочку сидящему на месте жителю тропиков? (на Кавказе и об этом подумать). П Ответят: взять «Джунгли» Киплинга: «кто из нас видел жунгли, а понимаем». Отвечаю: «джунглей подлинных Д “Джунглях” нет». С другой стороны, и что охотники понимают красоту описания моего охоты на глухаря - тоже не велик козырь в оценке вещи. Я думаю, однако, что чувство природы, которое мной передается, не всем понятно, и в том числе и Разумнику. Ему, наверно, нравятся во мне некоторые стилистические приемы, по всей вероятности, действительно в прежнее время еще более четкие, чем теперь. А до А. Белого, как говорит Раз., я и совсем не дошел. (Для слепых картины мои непонятны, для глухих неслышны мои рассказы, между тем глухие тоже...) <На полях: Счастливое горе. Все люди счастливы в трех степе нях: первые — те, кто родятся счастливыми, вторые - кто родился несчастным и этим несчастьем своим [как] отсутствием чего-либо другого наслаждается, третьи — это кто родился на счастье, но люди сделали его несчастным, и он счастье свое нашел в борьбе за освобождение от плена несчастья.>

«Рождение человека» (трагедия) у Разумника есть единственная тема литературы. Почему, напр., не рождение пана? Я очень боюсь, что «человек» у Разумника сливается с муками своего рождения и человека без необходимых мук он вовсе и не узнает. Как и все наши прежние народники, он по мукам только и узнает человека, втайне сладостно сливая эти муки со своими