^ почему же ей Толстой был неприятен и даже не особенно на’ ^ Лидия, верно, не поняла, что такому, как Толстой, непре- УмеНо должно было быть юродом. Попробуй-ка сама стать менн°бы на один день в витрину на Кузнецком: хороша будешь! Х°Т акого живого человека еще не оглупила слава. Горький? ^ *е человек если не сходит с ума, то сходит со своего места: В °не как мы, и это может быть неприятно.
20 Декабря. Выпала достаточная пороша (завтра поохотимся!) и сейчас (утром на рассвете) потихоньку идет.
Вчера ездил в Москву. Слышал от Безрукого о «вакханалии» писателей. Это понятно: раз счастье делается как пирог, то бесцеремонные люди должны отхватывать первые от пирога (нам тоже ведь попадает). Среда до крайности неприятная, но высовываться с протестом не надо: или заклюют, или сделают из тебя чучело нравственности и сами, обнажаясь до крайности, будут вешать на тебя свою одежду, как на вешалку. Если заденут, тогда другое дело.
Деревенская баба, увидав калошу, лезет, разбрасывая очередь, чуть ребенка у другой не выбила… Откуда эта непристойность деревенской женщины: в деревенском быту ведь столько всяких церемоний? Очевидно, быт, разбиваясь, освобождает животность, как вода выделяет скрытую теплоту: это грубая жажда жизни и ничем не отличается от жажды жизни писателей, выхватывающих первые куски от пирога счастья. Надо ведь только вспомнить ту этическую силу, которая регулировала нравы нашей среды, напр., в эпоху Глеба Успенского. Но в декадентское время уже была и вакханалия, но и… Нет, шума Из этого делать не стоит: с этой непристойностью литературы ничего не поделаешь.
лядя на бедность крестьян, Толстой очень страдал и тяго- ЧТ0ЛСЯ своей барской жизнью. Такой-то работник! Но дело в том, оЧе дРУГИе бары жили лучше его и вовсе ничего не делали. Он, я с й ДНо’ стыдился этой принадлежности к их классу, как ас стыжусь принадлежности своей к «Дому писателей».
рассказ Левы о IwlUьtn стЧцно за Леву и жалко начальника.
то
человеке на пути и его похождения: почему-
415
Письмо Дмитрию Ивановичу Волкову, бывшему миллио ру, теперь собственнику дневника, который ему теперь МнНе’ дороже тех миллионов. Это у меня (хранение дневника) выц/0 настоящее, органическое доброе дело, подобно созданию кни ° ки для детей «Зверь Бурундук». Выходило так, что я делал дл’ себя, но это «для себя» в то же время значило и для других* Это доказывает, что в душе человека есть такой род собствен» ности, который является одновременно и личной собственностью, и общественной. Можно поэтому представить себе и коммунизм, обратный этому: пустой внутри и даже насыщенный злобой.
Например, капиталистический собственник Форд, по моему рассуждению, является добродетельным общественником. «Злая» собственность (баба на калошу лезет) лишь как ЛИЧНОР качество злого человека. Так что и капитализм в отношении зла… и коммунизм… это системы, не имеющие отношения к личной этике: это условия, вроде как для жизни червя условием является сырая земля, а нянька думала, что земля не условие, а причина. То же думают теперь о коммунизме многие, как нянька о земле, что счастливый человек выведется, как червяк. Но вот создались условия, все заговорили о счастливой жизни, но счастливого человека не оказывалось. Чего это червям не хватает?
Киев. Секретарю… Постышеву.
<Приписка: Украинский ЦК партии т. Постышеву.>
Глубокоуважаемый т. Постышев!
Позвольте в лице Вашем выразить мою признательность за перевод моей книги для детей «Зверь Бурундук» на украинским язык. Вместе с тем разрешите мне обратиться к Вам с просьбой устранить маленькие недостатки Украинского государств, издательства детской литературы. Мне известны случаи, когда «Детвидав» издавал книги великорусских <загеркнуто: авторов^ вовсе не считаясь с их авторами и с правами. В частности, напр., моя книга была издана без моего ведома, и я узнал об ее издании, случайно увидев ее в витрине Моек, книжного магазина. Между тем, если бы «Детвидав» вошел со мной в сношени • как это в отношении той же самой книги сделали отдаленн страны (Англия) и даже враждебные (Германия), то я мог книгу дополнить новыми рассказами, более близкими УкРа^аК скому читателю, чем наши северные. <Загеркнуто: Точно 416 и в отношении гонорара тоже получается неловкость: такие ^ паны, как Англия, не состоящие с нами в литер, соглашении, чему-т0 считают своим долгом присылать гонорар, а наша П дная Украина этим совсем пренебрегает, считая, что велико- ясский автор по этому поводу не достоин и разговорам Не решало бы, по-моему, также украинскому издательству, если оно почему-либо не может платить авторских гонораров, снестись об этом с автором. <Загеркнуто: Зарубежные издательства, не состоящие с нами в литературной конвенции, в таких случаях назначают небольшой гонорар, который... >
Вот об этих маленьких недостатках механизма Украинского гос. издательства я считаю своим долгом довести до Вашего сведения. Не откажите в распоряжении уведомить меня о последующем.
С уважением
Михаил Пришвин.
<На полях: С. А. Толстая: 18 лет + 16 = Женился — 34 Л. Толстой>
Собрание сочинений Михаила Пришвина.
Т. IV. Берендеева чаша.
План.
В основу книги взять план книги «Мой очерк», расширить его вставными очерками до единой целой книги.
Или взять «Мой очерк» почти как есть, и во второй части собрать очерки в историческом порядке от «тещи» до «Берендеевой чащи».
Том IV называется «Берендеевой чащей» не потому, что в нем содержится последняя очерковая работа автора над лесом «Берендеева чаща», а — что при составлении книги ему трудно ыло пролезть через чащу написанных им за 30 лет работы всевозможных очерков, начиная о том, «Как я укреплял тещу икифора», кончая «Берендеевой чащей» и шоферскими рас- сказами.
Разобраться во всей чаще и сделать из нее мало-мальски ^конченную книгу непосильно мне, пока еще не пришло врезка же я прорубил в чаще моих [сочинений] две просеки, ы читатель, проходя первой просекой, мог бы пересмот-
14 За*. 3028
417
реть, как создавался мой очерк и как в нем груда матери превращается в художественное произведение, проходя Ла второй просекой, читатель был бы заинтересован сменой нс торически-бытового содержания разных очерков: автор Вс~ тот же, а как жизнь изменилась! е
Итак, в основу 1-й части книги, первой просеки я ПОЛОЖУ изданную в … году в «Моек, писателе» книгу «Мой очерк», д0. полнив ее показательными материалами. Не могу сказать, чтобы в 1936 году меня удовлетворяла высказанная мысль об очерке в 1931 году, равно как и <приписка: в особенности> клочки из работ Романа Новоселова. Но делать нечего, если новые мысли еще [не] оформлены, приходится [печатать] по прошлому, очень несовершенному.
Вторую просеку я вырубил очень просто, руководствуясь не творчеством качества, а только временем, начиная от «Тещи Никифора», написанной в N-году, кончая «Шоферскими рассказами» 1936 года. С тех пор, как теща Никифора ушла от своего зятя, до тех пор, как я стал шофером, прошло не мало не много, а все те тридцать лет. Много ли примеров найдется в литературе, чтобы газетный очерк с интересом мог бы прочесть новый читатель через 30 лет с тех пор, как он был написан.
Никогда бы я не посмел предложить это блюдо читателю, если бы не чувствовал с каждым годом ближе и ближе к себе современного читателя, не участвовал всем своим существом в современности и не знал бы в ней своего читателя. Такому другу-читателю я должен сказать в оправдание этой моей книги, что прошлое, мало оно или не мало, входит все целиком в состав моих современных действий. И читателю-другу я должен напомнить о том, что во всяком творческом миге [во] всем творчестве моем в настоящем присутствует прошлое все целиком — это происходит, чтобы из настоящего перекинуться в будущее…
Берендеева чаша.
Просека первая.
Мой очерк.
Просека вторая.
21 Декабря. Киснет все больше и больше: +3°, но вечером (а какой день теперь!) или ночью чуть-чуть прихватит, и полу чается к утру корка. Петя поехал в Москву в Институт, 26-го защищает и конец. А что делать, не знает.
418
чен рассказ «Своя машинка». Трудно эти рассказы ь гораздо труднее романа, но замах нужен на роман, не ПИСтает духа, и вот этим отделываешься. Но, кажется, ведь не
22 Декабря- Ночь простояла на +3, корка исчезла, зернистый снег, должна быть хорошая охота.
^ЯМРНИМЫЙ человек. «О людях не думайте: это везде. Было 0Ы возможно устроиться, а устроитесь — человек явит
ся за этим не станет». И это правда, человек этот со всей человеческой гаммой от мерзкого до святого распределен равномерно всюду, как осенью на зеленях иногда равномерно лежит паутина. Что это за «человек»? Не сродни ли он тому же безликому существу, той плазме, об условиях существования которой печется государственный человек (Саид Татаринов). К этому человеку не надо привязываться: он заменим, он везде. И разговора не может быть об утрате: он заменим, он везде.
Между тем к этому есть особое чувство, можно любить эту человечину, можно ненавидеть: сейчас, по-моему, ее ненавидят, а любили в эпоху эсерства (Глеба Успенского). Основное свойство этого человека — что он заменим, тогда как в христианском понимании человек (личность) незаменим и является на земле всегда единственным. В этом и есть все наше разногласие с нашим временем.
<На полях: Все проекты социалистического «счастья» относят ся к человеку заменимому: тут ведь своя воля. А в отношении к человеку незаменимому: тут уже не своя воля, потому что приходится считаться с существом небывалым, и положение свое тоже небывалое, и ниоткуда его не выведешь. Каждый, подходя к такому узлу своей жизни, по наивности ищет советов, но их быть не может, и если даже Старец, то... сила сверхъестественная, божественная: чудо от Бога, где: личность как представитель Бога на земле.>
к ^ ШоРе Толстого с женой замечательно место, где он пре- ***** брачных отношений считает условием для просветле-
в этихб3, 3 °На В ЭТ0М видит главнУю причину «охлаждения»: Нии _ ^Рачных отношениях — «человек везде», а в прекраще- бопрог ‘По»толстовски) личность: ему высота, ей — снижение: знь» старость.
419
23 Декабря. Вчера ходил по зернистому снегу в лесу к весной: будто пух, а нога по земле (так под снегом и не усПелК застыть земля). Только дорога еще держится. Солнце было9 и все, как весной: птицы пели. На елках шишки, как награда ’ Трубач гнал зайца от Параклита до Фермы: заяц долго бежал по берегу реки: прыгнуть — широко, перейти — вода; наконец нашлось затянутое льдом место, перешел, и за ним Трубач. На той стороне Трубач его затерял, а я не мог перейти помочь.
Петя привез приемник. Рассказ «Своя машинка» наполовину переписан. Хорош.
Продолжаю разбирать драму Толстого по дневникам 1910 г. Очень тяжело, но, читая, сам становишься на высоту и видишь свои поступки в прошлом смешными: заключить бы и на сегодня — но нет: сегодня кажешься себе мудрецом.
В
