технике говорят «заело», когда какая-нибудь постоянно движущаяся часть механизма бывает зажата другими, большей частью неподвижными частями. В душевной жизни человека вечно движущаяся мысль иногда бывает заедена какой-нибудь «неприятностью» вроде бревна в речном заторе, и вода накопляет возле этого бревна все: это бревно соответствует неподвижной мысли. (На этом основана история, напр., у Софьи Андреевны мысль о Черткове.) Еще есть страх перед заговором, тайной вокруг тебя.
У мудрецов нет тайн (см. С. А. 140).
Политика вся на тайне стоит: я этого органически не мог вынести.
Вина Толстого и всех таких учителей, что «хозяйственную часть» своей личности они передают в руки других, и когда те, чем-нибудь обиженные, восстают, то все ученйе летит (восстание Соф. Андр. = пролетариату; гибель неплюевской общины, оязычение церкви и т. п.).
У Толстого «любовь» его заключает в себе главным образом чувство личного долга перед людьми, у Молочникова эта же любовь есть флаг толстовства.
К старости вокруг себя, в непосредственной близости надо устроить мир (тишину). Это основное условие жизни, и в этом Толстому было отказано. (Пустыня вокруг старика должна расти, — кому же старик интересен! но мудрец должен выходить из пустыни.)
420
А умать, в какой степени должны быть обязанности к пи- ° твУ —’к себе как к УчРежДению» и чем они должны пи- саТбЛЬ и не лучше ли за собой эти следы заметать… Толстой
ех заразил дневниками, все вокруг жизнь записывали
а на
до ли?
«Брачные отношения» как нечто от себя не зависящее, бо- чее сложное, чем <загеркнуто: я> своя воля…
Установил приемник и впустил в свою тишину музыкальный базар всего мира. Подивился опять, до чего же все подготовляется к тому, чтобы человек мог жить одиноко.
Ходил с Трубачом. Следы расплылись, другие следы протаяли до земли. Очевидно, нельзя было в них разобраться, ни одного зайца не подняли. В большом лесу, как весной, под деревьями проталины.
Вечером выпала пороша, но температура понизилась, образовалась корка, и охота стала невозможной.
24 Декабря. Слушал «Паяцы» по радио, и мне пришло в голову, что слава писателя и радиоприемник одинаково дают чувство личной свободы. Правда, ведь только благодаря славе я получаю возможность заниматься чем мне хочется: сколько, напр., я в лесах тратил времени на всякие радующие меня глупости, из чего вышли мои охотничьи рассказы и оправдали все эти глупости. Приемник то же самое, как и слава, дает возможность распоряжаться по своей воле каким-то богатством. Деньги тоже тем же хороши…
Но вся эта мощь хороша только в том случае, если на все это есть хозяин, которому все это подвластно, если же, напротив, слава, деньги и «культурные ценности» стирают личность в чел°веке и делают жалким своим потребителем, неспособным в решительный момент все это зашвырнуть, то вот и получается то «мещанство», из-за которого, напр., жена Толстого равила мужа своего на тот свет. Это именно «женская часть», накпЛЛЮ^ая Жизнь в быт (конденсатор жизни), терпимый, од- пока есть хозяин, его допускающий, но от . В моей повести хозяин должен все это вы-
и т1°пЛСТ0Й’ В СУЩН0СТИ» так и сделал и поступил правильно, °Дно ^авильно было, что жену он все время жалел: плохо °’ жалея> он затянул все и тем сделал худо для всех.
пор,
него независимый Швырнуть.
421
Мой герой выбросит эту «начинку» вовремя и тем спасет же щину. н~
В. А. Молочников (один из самых противнейших толстовцев) пользовался Толстым для революции и революцией прикрывался в оправдание своей злости и глупости. Его жена, простая хорошая русская женщина, раскусила его как существо «легкое», но должна была жить и мучиться с ним из-за детей
В дохме (кажется, собственном) этого слесаря была довольно большая мастерская, и там работало несколько рабочих В комнате же (кабинете) хозяина в эту мастерскую было проделано маленькое окошечко с задвижкой. Хозяин-толстовец читает или пишет, а когда надо, вдруг отодвигает задвижку и подсматривает в окошко за работниками.
. Молочников в смысле творчества был абсолютно глуп, но, как еврей, практичен и претенциозен: и Толстого и революцию он приспособил для себя. И вот Толстой такому дураку написал 40 писем! Разве это тоже не «глупость»! Так что есть глупость от ума <приписка: (образованные дураки)>, и есть ум от глупости.
Переписал, поправил окончательно рассказ «Своя машинка» и как будто им доволен. Этот рассказ должен быть тем желанным народным, понятным моихм рассказохм и в то же время производственным и отвечающим современности, рассказ, в реализме своем доведенный до сказки. Я напечатаю его в «Известиях», если только умный редактор опять не отроет в нем вредного смысла. В этом отношении никакого редактора перехитрить теперь невозможно: редактор всегда умнее писателя и им пользуется: писатель — это сырье. Если мне удается этот их ум преодолеть, то исключительно той простотой, которая всего на свете умней. Если рассказ окажется хорош, то он даст мне смелость написать в этом роде и современную повесть.
<На полях: Любовь к врагам. Высота горы (чтение Толстого).>
25Декабря. Ночью выпал снег. Петя едет в Москву. Отправляю в «Известия» «Своя машинка». Приступаю к составлению IV тома.
Продолжаю разбирать семейную драму Толстого.
Та высота, которую чувствуешь, читая дневник Толстого 1910 г., несмотря на все сомнения, происходит от мысли о лЮ
422
ГУ от которой и происходит всякая другая толстовская вИ*6 вь»’ противопоставляясь нашей обыкновенной любви <<ЛЮ. пШ1СГРягтию>> (0ПРеДеление самого Толстого).
KaKЯ этомсвете появляется моя задача добиться увековечения “ любви-пристрастия (т. е. посредством творчества выбро- ЭТ°И из этой любви смертные остатки и сохранить бессмерт- СИ Р) Этот путь дает 1) смирение, 2) творчество. Толстовский путь разрыва обеспечивает 1) гордыню, 2) прекращение творчества, 3) нелюбовь к людям. (Замечательно, что в 1910 году V Толстого нет ни одного слова о природе: она для него умерла и люди, он «отходил».)
John G. Gifford сказал: «Der Drang zum Herrschen ist im primitiven Menschen nicht sehr klar ausgeprдgt, besonders nicht im Indianer. Er herrschte selten ueber die Dinge, die ihn umgaben, denn er fьhlte sich als ein Teil der Natur und nicht als ihr Herr»1 (T. e. считал себя частью органического целого, превосходящего его личность: «да будет воля Твоя!»).
Слушал оперу «Евгений Онегин» и думал о том образе, которому адресовалось письмо Татьяны, и о том, к кому оно попало: девичьем образе любви; что отними образ, и будет свинство = без-образие; этот образ и есть начальный, исток равно как искусства, [так] и рода: в первом случае дитя в искусстве, во втором: дитя в… как назвать? жизни (искусство тоже есть жизнь) или в роду (дитя искусства и дитя рода человеческого).
Долг Татьяны (жизнь со стариком) вышел из первообраза, как у меня в «Жень-шене»: сложилась жизнь: жизнь течет и жизнь складывается, но сила первого образа остается там и тут.
Ещиирение души — мысль Джеффери выражена мною в «Журавлиной родине» (творчество жизни).
в ^пайка (узел) любви-эроса и любви-долга, то и другое единстве личности у Пушкина вышло прекрасно. В толстов- и «любви» (аскетической), [которая] противопоставлена есть СТ^аСТИЮ>>’это** спа^ки не чувствуется, и стоит вопрос: не «любовь» в своем происхождении «лишней мыс-
0^^)ННость к господству у примитивных народов выражена не Щими Я^К0, осо^енно У индейца. Он редко властвует над окружаю- его вещами, так как чувствует себя частью природы, а не ее г°споДином» („ел*.).
423
лью». Любовь на столбах («Держусь»). Скажет «любпр^^^^ же «держусь» — как будто эта любовь у него мост ных столбах и. переходя, он шепчет «держусь» и «noJn^Tj^ поди, перейти». <Приписка: Любовь Толстого.> 1 ^
26 Декабря. Ночью приехал Петя, я утром ушел на охот (какая пороша, какой день! и мороз, и солнце). Проснувшись Петя бросился вслед за мной, но попал не на ту дорогу. ВыщЛо так, что Трубач поднял зайца возле него, а возле меня чужая собака, которую я принял по голосу за свою. Петя ушел за Трубачом, а чужая собака бросила зайца, и я, сердитый-рассерди- тый, вернулся домой. Последний год я на прогулках в лесу без ружья стал гораздо больше получать, чем с ружьем. По-видимому, надо от охоты отставать и переходить на рыбную ловлю.
Два миропонимания: 1) Восточное: человек считает себя частью огромного целого, «мира», поэтому он себя благоговейно подчиняет этому целому, или Богу.
2) Европейское (Западное): человек считает себя господином мира и создает систему господства, называемую им цивилизацией.
Демократия, социализм, коммунизм — это только названия этапов цивилизации как системы господства.
Внутренней силой цивилизации является стремление к сча: стью. внешней — наука.
Вот почему Толстой презирал науку, а Горький ее обожествлял.
<На полях: Как двое чувствовали одно и то же.>
Господство таится во внутренней животной природе человека и, по-видимому, свойственно почти каждому, а не так, чтобы люди разделялись бы на активных и пассивных: если бы не страшно было, то каждый начал бы господствовать: и цивилизация открывает это для всякого. Есть в этом отношении чувствования ужаснейшие, и если бы им дать волю, то «господа» открыли бы в себе древнейшие инстинкты.
Когда моя собака Трубач догоняет зайца, впускает молодые зубы в живое мясо и спешно (чтобы успеть до охотников) глотает куски горячего, кровавого мяса прямо с кожей и шерстью, то можно себе допустить возможность такого рода счастий и у людей (страшно, отвратительно, и в то же время тянет ис пытать).
424
ивилизация, открывая всем и каждому ворота в «счас- ^ непременно и дошла бы до самоистребления, если бы на- тье%V индивидуальному счастью не шло общественное в идее ВСТРбтарности (равенства, «уравниловки»). Так движение к сча- ЭГЗЛ посредством господства (или наоборот) должно непре- СТ нно рано или поздно привести людей к системе, в которой личность попадает в неволю механизма.
Л NB У Бострема чувство это усиливается до крайности вследствие личных неудач, желания объяснить свое существование (вернее, открыть его смысл), такого рода люди представляют себе эгалитарность и машинизацию прямо возле себя непосредственно и рядом с этим безграничную глубину своей личности, еще один шаг — и личность эта, в поисках воплощения, превращается в Ьbermensch’a1 — в высоких натурах и в анар- хиста __ у многих. Говорят, что этот Ьbermensch в своей эволюции должен сделаться Христом.
Книг много, но идей, в которых движется современное человечество, немного, их конспект надо всегда держать в ясном сознании для того, чтобы поток родственного внимания и реализации своей личности в нем (творчество) проходил бы как река, систематически размывающая свои берега.
27 Декабря. Светлый морозный день.
Ошибка Толстого. (Вроде рассказа.) Мы шли по следу зайца — обратному. Заяц прятал искусно свой след в своем старом следу, иногда пользовался лыжницей, а то лисьим следом, чем ближе к лежке, тем скачки делались больше (прятал) и т. д. (собрать материалы о следах и соединить с рассказом
