него и бьет палкой: он ведь не собака, только собака…

Бедняк — это кто отстраняет от себя бремя как долг…

Удивляешься большим художникам, как Репин, Суриков — как они могли за короткую человеческую жизнь столько наработать. Загадка разрешается тем, что они не работали: им да: ром давалось. И вот именно в истории культуры человеческой весь труд пропадает бесследно и остается только то, что выходило даром.

Бедняк — это прежде всего завистник ^Сальери): это революционер, рабочий, отравляющий Моцарта, это задняя мысль за ушами осла, это вечно преодолеваемый мой антагонист: одно и то же бремя и по-разному толкуемое.

Третий человек «практик»: это нянька, напр., во время смерти Саши, это мысль каждой хозяйки за столом всех накормить, это я, одновременно размышляющий о Христе и высчитывающий гонорар, это хозяйственник (Марфа жизни).

Осел презрительно называется ослом не за ум: у него ума довольно, вообще осел — умное животное. Нет! мы называв^ презрительно ослом того, кто несет свое жизненное бремя свободно, а имеет за своими ослиными ушами какую-то зад

480

ысль злую, с претензией за свой ослиный труд получить признание как за творческий.

П к з ослиного труда, конечно, не обойтись и Моцарту, но прячет этот свой труд как ничтожный в сравнении м благом, которое им получено даром как некая реальность мира, достигаемая трудом миллионов.

<На полях: Осел - как герой. Альпинист и пр.>

круглые попбородки. Начинаю понимать, что тупик мысли естГсвойство всех национально-крестьянских типов: что это вообще сейчас повторяется и, накопляясь, переходит в ту слепую силу, которая делается силой нации. Это у немцев очень сильно и сейчас начинается у нас, и очень этого много в марксизме, как он практикуется. Это начало, противоположное романтизму, Христу: в этом начале американская практика, это вообще есть слепое пятно прагматизма.

Бетал как организатор той «необходимости», которая для каждого обязательна: это твое личное дело, решить, каким образом тебе надлежит преодолеть необходимого осла, но она обязательна, и перед ней все равны: происхождение «человека» («а люди — это везде», человек как среднее, что можно с него спрашивать и чем можно его удовлетворять).

В этом грех и бремя и зарождение и оправдание власти, подобной нагромождению скал. Бремя это необходимо, и Бетал стоит на страже, чтобы один человек не освобождался тем, что перекладывает его на другого.

Революция занимается вообще не освобождением человека от бремени, а скорее утверждением его необходимости и справедливым его распределением между людьми. Вот почему и является необходимость в абстрактной величине человека среднего, без индивидуальности.

Создание Дриандии понадобилось вследствие того, что искусство предполагает личность как условие творчества, требует личности автора в образе «героя», и это понадобилось теперь показать.

с «Марта. Царит весна света. Пете в Москву: 1) Свидание ормозовым. 2) С Ларским. 3) Фиксаж.

н ПРИХ°ДИЛ читатель за таким словом, которое могло бы вер- ь ему желание и силу жизни. Очень плакал. Сам в валенках,

1б3г>к 3028

481

а в сумке кожаные сапоги на случай оттепели (за это цепляе и говорит: — Вероятно, я уцелею, видите, какая предусмотри1 тельность!). Первое: пишете слова ежедневно для всех вдаль и приходит человек и говорит: «нет ли у вас слова для мен ’ лично, спасите меня». Денег не берет, в Бога не верит, доктоЯ ров не хочет: слово ему нужно. <Приписка: Болезнь его в том что он не может жить без чтения (не было раз чтения - он драл обои, под ними читал газетную заклейку). Потерял себя не может найти своего ритма.> Вот жуткое положение! Второе- это ведь современное явление, это раненый: смертельно ли? Сейчас ведь война, и это надо помнить, надо не забываться

чт

воина вокруг самая жестокая.

Анализ нынешнего понятия «счастье»: самозабвение в служении будущему, роду человеческому: есть человек, и есть род человеческий: человек, личность его: это есть настоящее. Лицо человеческого рода есть его настоящее, и в настоящем живут личности. Восходящие государства все: культ родового человека. Падающие хватаются за настоящее.

7 Марта. Утренняя пороша. Теплеет.

Возле сберкассы который уже день толпится народ: выдают 30 р. за 100 р. облигационной ссуды. Все, однако, знают, что это не ссуда, а продажа: продают свое счастье, и государство скупает векселя своего счастья очень дешево. Игру все видят насквозь и презирают кого-то й что-то… и шепчутся, оглядываясь. Неужели Сталин знает эту операцию?

Я бы такого финансиста повесил. Представляю себе его, реалиста цинического: он думал об этом будущем счастье и верно рассчитал, что это принужденное будущее гражданин охотно отдаст за 30% настоящего. Счастье на векселях: дайте нам 100, через 20 лет без проигрыша будет счастье, а может быть, и раньше. Векселя скупаются… я бы этого финансиста повесил: чистейшее вредительство, волчий троцкизм.

Возвращаюсь к читателю: писатель и читатель: читатель просит такого слова, чтобы ему им можно было жить. Нет, настоящий читатель не станет нищенствовать: тот не просит, а, получив, сам творит и помогает автору. Это был запоздавший интеллигент: о, как давно это пережито!

8 Марта. Пороша ночью. В 4-м ч. утра явился Петя из Москвы.

482

шает, душа попадет на свою волну. Такая тишина, такая ь Смотришь на человека всякого с таким родственным ЯСН манием. Птицу, зверя, — кого ни увидишь, всеми восхища- вНИ я Нельзя восхищаться — пожалеешь. В любой вещи чув- еШ шь создавшего ее человека. И даже если это самовар, то постараешься, чтобы и самовар, поспевая, слезы не пролил.

Писать в «Юный натуралист».

Осуществлять мечту: создать сказку жизни, чтобы читали мой детский рассказ, как сказку, все возрасты. Это единственно возможная теперь литература. В такой форме единственно художник может служить будущему. И пусть, кто хочет жить, смирится, и все будут как дети.

Утренняя молитва.

Заутренняя молитва царя Берендея.

Утром в темноте в предрассветный час падает снег.

И сейчас падает неслышно.

Такая тишина, такая ясность души.

Приходит с снегом в душу полная ясность и тишина. Можно слышать себя самого.

Хочу смотреть сегодня на всякого человека внимательно и принимать его в себя родственно.

Пусть птица, зверь, кого ни увижу сегодня, всех встречу с моим родственным вниманием и восхищением. А если и нельзя восхищаться — пожалеть надо. Нельзя будет восхищаться — пожалею.

В любой вещи прошу хочу нынче видеть и понимать руку создавшего ее человека.

Хочу и к вещи относиться внимательно, родственно.

Несли эта вещь вот этот мой в предрассветный час закипающий самовар, то пусть даже самовар, закипая…

Вот первая вещь: мой любимый самовар. Так пусть же и этот в предрассветный час поспевающий самовар, закипая, сегодня слезы не прольет.

Заутренняя молитва царя Берендея.

Берендеева утреня.

ЩиУтР°м, в предрассветный час, падает мартовский снег. Типа приходит в душу и полная ясность.

Мен^ЫПиска: БижУ> какая величайшая трудность быть совре- Ым Всему в мире — какой это крест! — и какое великое

483

счастье рядом: сохранять в своей душе себя как ребенка Ес бы так удалось, то на этом пути стало бы можно служить бул И щему человеку, не тратя себя в настоящем. Можно бы стал’ спасать род человеческий без распятия, не умирая никогда вечно воскресать самому.>

Хочу сегодня начать встречать всякого человека непременно со вниманием, родственно.

Пусть птица, зверь, кого ни увижу сегодня, всех встречу с хозяйственным, родственным вниманием. Буду слушать бескорыстно всякого гостя, а не ему о себе говорить. <Приписка• Покрошу хлеба, насыплю зерна воробьям, синицам.>

В любой вещи хочу нынче понимать руку создавшего ее человека.

Хочу бережно, в порядке расставить все у себя, чтобы все вокруг было как у меня в душе.

Начинаю. Вот мой любимый, в этот предрассветный час поспевающий самовар. Я возьму на себя терпение, постою возле него, подожду у крана с чайником в руке и в нем засыпанным чаем. Пусть сегодня даже мой самовар, закипая, слезы не прольет.

Величайшая редкость в мире — это быть современным всему, что вокруг тебя совершается, и в то же время сохранять в своей душе себя как ребенка. Если бы так удалось, то можно бы служить будущему человеку, не тратя себя. Можно бы спасать без распятия, воскресать, не умирая.

Мне бы хотелось еще сегодня жить бесцельно, создавать без труда, одним желанием, одним духом. И это можно, если же это достигнешь, то можно и смерть победить. Как это? я не знаю сейчас, но так понимаю: если можно добиться такого, чтобы <загеркнуто: жить> создавать не работая, то можно и смерть победить.

Пчелиный закон социализма: кто не работает, тот не ест.

Но возможно, что человек двигал вперед себя и все человечество именно не работая: именно чтобы не работать, мальчик (Уатт) выдумал рычаг к паровой машине. Спасаясь от тягости физической, человек прибегает к духу, и дух, сам не работая, еще освобождает и других от работы. И вот хитрецы (евреи) это поняли и стали этим пользоваться. Мало-помалу жизнь разделилась надвое: для одних, для масс: кто не работает, тот не ест; для других, хитрецов, наоборот: дураков работа любит.

484

iPi еврей так думает, каждый из них есть спекулянт ду-

хоаными ценностями.

Х Это прикладная часть духа: прикладная наука. Есть приклад- ка __ есть прикладной человек. В творчестве дух не ра- наЯ р __ да> Но там человек-работник именно входит в дух, утэтим пользуется: это хитрость. Значит, работать надо, и за- 3 необходим: кто не работает, тот не ест. И только на этом пути открывается путь к жизни без труда, к творчеству.

Не только еврей, но и стахановец освобождается от труда, переходя на учебу, не совсем правильно: он тоже убежал от труда и не вошел в дух. Избежал работы, а в дух не вошел: будет инженер-плановик такой же подневольный. Это здоровый путь работника, но не это вводит в дух: стахановец тоже хитрец, но не так противен, как еврей: стахановец был работником, потрудился, и у него некоторое облегчение вышло из труда, а как из труда, отталкиваясь от работы, облегчая труд, придумывается изобретение. Еврей облегчает себя, не работая, он, не имея права на облегчение, получает его, спекулируя духом: еврей… беда не в том, что он спекулирует селедками, а что он духом спекулирует. В сущности, это ведь заповедь социальная о труде, что «надо трудиться», легко обходится, как и заповедь «рождать детей». Оказалось, детей можно не рождать, а если можно выскабливать детей, то зачем же еще надо и в поте лица трудиться. Положение еврея похоже на положение женщины, сделавшей себе аборт: любить, не рождая, жить без труда: противно! а между тем в духе и живут без труда, и рождают без боли. Так я возвращаюсь к теме этой зимы, к жизни Толстого в 1910 г., когда Толстой, войдя в дух, не мог освободиться от упреков заповедей: в поте лица работать, в болезнях рождать. П