Д°стаий гонец, кот Мишка, черный как уголь, блестящий и са- ^тоятельный, домашний ежик, говорящий ручной грач и в са- М°С последнее время появился молодой красивый баран Борис. п°ех этих животных Троф. Мих. держал для своего любимого Шуры, мальчик был единственный сын, и отец с матерью его
баловали. *
Услыхав о новой собаке, Т. М. и руками замахал, и на губы показал <приписка: на губы в знак молчания>:
— Тише, тише, — шепнул.
Но было поздно, слова китайца услыхала Елена Васильевна, директорша, пришла и попросила китайца собачку приве
сти.
— Она здесь, — ответил китаец.
И вынул из пазухи собачку такую маленькую, что свободно можно шляпой покрыть. Такие собачки изредка бывают и у нас в Москве, маленькие, тонкие, как пружинки, голенькие, всегда дрожат от холода, гнутся, а глаза черные, блестящие, умные и выпуклые, как у муравьев. Я точно не знаю названия породы их, но при редких встречах своих всегда останавливался, смотрел вслед и дивился: чуднее ничего нет.
— Какая прелесть! — воскликнула Елена Вас. и взяла у китайца собачку себе на руки.
Трофиму Мих. собачка тоже понравилась, и он протянул было руку, но она в одну минуту освоилась на груди хозяйки и стала ей служить: попробовала тяпнуть за руку Т. М., а главное, визг, гам такой подняла, что все сбежались: Нелли, Трубач, Мишка, Борис. Не хватало ежа одного и грача. Увидев это общество, собачка спрыгнула с рук хозяйки, стремительно с отпаянным визгом бросилась на барана и, загнав его на диван, выгнала в дверь огромного гордона Нелли и Трубача. Бой принял один только Мишка, согнулся дугой и заныл. Мгновенно рыгнула через кота китайская собачка, хватив кота за хвост, BIM аТИЛЗ еГ° В постыДное бегство, и он вылетел в форточку чи СТе с гРач°м. Подчинив таким образом себе всех в доме, на- Елен*^ хозяина, герой прыгнул обратно на колени к своей не Васильевне. Ей все это очень понравилось.
А как его звать? — спросила она китайца. п т°т ответил просто:
491
Никто не стал узнавать, добиваться, что это по-кита» значит, ли-мон, все поняли просто: что очень маленький да, почти что с большой исполинский лимон. ’
Как раз в это время я гостил в этом совхозе и столова у директора: четыре раза в день я приходил к ним в столовую и каждый раз Лимон поднимал такой брех на меня, что в ’ в трепете разбегались, и я не мог ни поздороваться, ни побла- годарить после еды. На мало того! Мне очень нравилась Елена Васильевна, после обеда за чаем я увлекался беседой с ней, рассказывая ей что-нибудь интересное, показывал часто руками и когда рука моя чуть-чуть только приближалась к хозяйке* Лимон срывался с диким ревом и пытался откусить мне указательный палец.
Раз ночью у хозяев в спальне поднялся такой гам, что все мы, жильцы, подумав о ворах и разбойниках, бросились в спальню с оружием в руках. И что же вы подумаете? Оказалось, это Лимон поймал ежа и решил во что бы то ни стало его себе подчинить. И подчинил: еж перестал ночевать в спальне у хозяев и, кажется, даже совсем куда-то исчез.
<приписка: — Нашла коса на камень. — Визгу много, шерсти мало (бой с ежом).>
Теперь в доме оставался непобежденным один только я, и нужно сказать, что как он меня, так и я его ненавидел: ну, что это, правда, за жизнь, если вечно слышишь за стеной грызни и сам постоянно боишься, что и тебя самого схватят за палец. Хозяйка же была от Лимона без памяти и какие-нибудь попытки борьбы с врагом при ней были невозможны. Случилось раз, хозяйка ушла на базар, и Лимон остался в доме совершенно один: во всем доме я и Лимон. Сообразив, я очень обрадовался и без прута, без всего с голыми руками честно пошел на Лимона <приписка: врагах Схватка наша была недолгой. Как только он позволил себе прокусить мне до крови руку, я позволил себе снять с головы шляпу и накрыть ею Лимона. И как только я посадил забияку в шляпу, вдруг сразу все кончилось, весь дух из него вышел сразу в одно мгновение и навсегда. Мне даже чуть-чуть жалко стало его: выпученными черными глазами молча и грустно смотрел он на меня из глубины шляпы и, выпущенный, молча пошел на кровать к хозяйке и лег. <Приписка: — Мне правда стало его чуть-чуть жалко. — Эх, брат, — сказал я, — всегда правду о вашем брате забияке гово рят: «Визгу много, шерсти мало!» Пришел Борис... и пр.> В° шел баран — он молчит, пришла Нелли, Трубач, Мишка, гра4
492
тел — он молчит и смотрит на них теми же самыми гла- ПрИ[Гкак на меня из глубины моей шляпы.
3^так бывает со всеми забияками: он тебе наговорит, он тебе
изжит, пустит пыли в глаза, а ты возьми посади его в шляпу, му него сразу дух вон навсегда.
У <Загеркнуто: И ты даже сам удивишься, куда все делось.>
«Визгу много, шерсти мало» — говорят о таких у нас в русском народе.
Окаянство жизни не в том одном, что есть люди, творящие зло, айв том, что напуганные ими люди приготовились к злу, стали очень подозрительные и уже не в состоянии встречать человека незнакомого с доверием.
Это в тебе, Михаил, борец говорит, а не писатель: неужели же ты не можешь понять, что сила общества, рода, труда, государства так же необходима и благодетельна, как сила личности.
Когда случалось что-нибудь хорошее, то он думал, что вот теперь найден секрет: буду так делать хорошо: теперь счастье в моих руках. Этому методу он радовался, но когда очарование случая проходило, метод исчезал, и оказывалось, что все было случайно и он не воспользовался случаем.
Сосед напротив меня был так пуст, что ничего не видел в окне и все смотрел на меня, и если у меня от впечатленья получалось на лице что-нибудь, то и у него на лице отражалось мое удовольствие.
Австрияк, что ли, он, … латыш? или грузин. Забыл: венгерец. Ах, венгерец!
Прелесть вагонной болтовни: галки на дереве.
14—15 Марта. Ездили за 7 верст киселя хлебать на новоселье к Кожевникову. Подумываю о продаже Загорского дома и Устройстве где-нибудь у реки.
Командировка Платонова на лошади по пути Радищева, из сквы в Петербург (признаки отрыва от действительности).
в Ь1°шка умирает. Когда умирает любимое животное, ни неп М Нб повинное’ то человеку всегда это бывает упреком: так ОВинно животное и все-таки должно страдать и умирать,
493
а ты виновен во многом и все-таки не допускаешь мысли о не обходимости страданий и смерти. (Это чисто христианское чув’ ство.)
Почему-то обхожусь с Разумником невнимательно и небрежно. Боюсь, что это от его слабости в настоящем положении и от моего здоровья: всегда здоровый явно или тайно пренебрегает больным или, чувствуя это в себе, теряется и страшится
Пережил неприятность от «Известий», как будто ничего не было. Это надо запомнить: как есть известная мера всасывания в себя новых впечатлений, после достижения которой ни на что и смотреть-то не хочется, так точно и обида, неудача имеет срок во времени, после которого «проходит» и даже забывается.
Фаворский сам не может ранней весной сближаться с природой: у него бывает разлад в это время, и с детства осталось в памяти, что все ссоры с матерью относились к этому времени. Весну он чувствует по детям, когда они ранней весной входят в дом, то от них пахнет морозом и солнцем.
О собаке немецкой овчарке своих знакомых Маша сказала, что ее учили, но поздно отдали в школу, и оттого у нее от ученья осталась одна злость.
К полудню все раскисло, в тумане чернеет рыжая дорога. Петя и Вика повезли в лечебницу Бию с наказом делать операцию. Через некоторое время Вика вернулась и подала мне письмо. Я узнал из этого письма, что скончался Евгений Иван. Замятин, гордый и честный и умный человек. Я погрузился в себя и не обращал внимания вокруг ни на что до тех пор, пока не поглядел нечаянно на Ефр. Павл.: она была в слезах. Я подумал, что она чем-то в хозяйстве своем расстроилась, и, чтобы развлечь ее, сказал:
— Как-то теперь Бьюша!
— Кончилась, — сказала Е. П.
Оказалось, что Вика вернулась, потому что Бьюша по дороге кончилась. И Павловна, узнав об этом, погрузилась в свое горе и забыла про меня. А я, узнав о смерти Евг. Ив., отдался ему и забыл про нее. Теперь я вдруг очнулся и, узнав о конце Бии, сказал:
— Евгений Ив. Замятин скончался.
494
г к в первые минуты горя мы, верно, всегда должны на не- ое время остаться вдвоем с умершим, и только спустя ка- к°ГР0 вр6Мя начинаем в горе своем искать общества.
Но только все-все на свете «переживается», всякая боль от ОЙ обиды мало-помалу перестает болеть. Пора бы спокойней относиться к уколам…
Пусть это все где-то в глубине варится и делается: далеко, алеко, и все дальше и дальше, и все слабее уколы жизни и воспоминаний. А там, в дали в самой последней, пусть явится последнее сильное чувство: прощайте!
И все… Ах, Евгений Иванович! Скоро все свидетели моей жизни уйдут, и я тогда начну принимать к себе молодых людей без свидетелей, «живой классик» (не желая говорить: живой мертвец…).
17 Марта. Киснет на нуле и после выше. Сильный туман. Пустились в Москву на машине за лодкой. Дорога над асфальтом, выбитая в снегу, неприятная. За Пушкином к Москве ближе асфальт открывается. Туман же смерзается на стекле, трудно видеть что-нибудь, но мы увидели все-таки, что на снегу возле чего-то темного сидел грач. Еще ближе к Москве, к югу, к теплу встретилось несколько грачей. С этого дня начинается наша экспедиция и мои записи весны и наших работ в лесу. Мы теперь уже хорошо связаны с Университетом, надо сойтись с Шу- мяцким в отношении культфильма.
Вернулись домой около часу и стали под руководством Шурика собирать лодку, к 2-м часам собрали. Надо узнать об этих лодках в их происхождении от канадских кану и наших сибирских, береста заменяется резиной и способность раскладываться.
Нам остается еще кончить с сапогами, с Петиной темой 0 землеройке (19-го), с закупкой провизии.
Думал о возможности преувеличения нашей творческой ^лы личности, переживал непосредственно все ее унижение.
ратно, что мы отвертываемся от благодетельной силы обей Ва из’за того’что нас к этому принуждают. Вот пример этой а Г ^авловна Девочкой жала голодная, уставала до упаду, сама Да ^а^ота кончалась и бабы с песней возвращались домой, что с ПбЛа И Даже иногда
