оттаял и стог и опять стал рыжей головой, поднял волосы и зашевелил…

У меня есть злые враги из специалистов, работающих близко к природе, лесников, агрономов, конечно, тех, кто и сам немного пописывает: сказал я где-то о луговом мотыльке — и он готов тебя на куски разорвать за то, что неверно сказал о луговом мотыльке, и злоба тут не за то, что я неверно сказал, а за то, что он мог бы верно сказать и я его опередил. В особенности за это ненавидит меня писатель «Лесник», который, кажется, может писать исключительно о собаках и охоте, и, кажется, неплохо даже может писать, но в глазах читателей много хуже меня. В одну мелкую охотничью газетку он даже и донос на меня написал и уничтожил бы меня совсем охотно, если бы мог. Но один известный критик в «Известиях» написал, что его книга «Зеленый шум» неплохо написана, только, читая, вспоминаешь, насколько о том же самом лучше написал Пришвин в своей книге «Родники Берендея». После этой рецензии я уже ничего о Леснике не слыхал, как будто умер. Но их много, таких ревнивцев, и я сам тоже ревнив и завистлив, но преодолеваю это и до того преодолел, что, кажется, напиши кто лучше меня, — обрадуюсь.

Бывает, кто-нибудь делает что-то: конопатит лодку рыбак, опиливает болты шофер, и мало ли что! а другие, ему подобные, его же цеха люди, присаживаются и отдыхают. Вот тут любимое времяпрепровождение рабочих — сидеть, глазами внимательно следить за работой одного и друг другу о чем-нибудь рассказывать. Вот тут если писателю удастся пристроиться и затеряться, то больше ему ничего и не надо: остается только потом суметь написать.

Дурные полосы… россеки.

Куриная слепота: полой — стал утку жать, чтобы селезень зашворкал — и спасся.

Снег как лопатой сгребают.

После заката ветер стих совершенно. Заря оранжевая на полнеба кругом, холодно, месяц взошел, и стал укрепляться мороз.

70

Охотсоюз прислал директиву Тупицыну, чтобы он организовал спасение лосей и зайцев и немедленно бы явился сам. Но как явиться, если никакого проезда и прохода нет. W почему он должен, не имея никаких средств, спасать зайцев и лосей? Тупицын написал: — Директив ваш получил, но сам явиться не могу: нет самолета.

Если бы 13—14—15 было тепло, можно бы Петю было еще вывезти, но…

13 Апреля. Диктатура погоды.

Весь полой замерз. Месяц спустился на солнце. Ветер [начал и] мороз, и так они встретились.

В полдень оказалось, что северный ветер потихоньку помогает морозу, дует очень тихо, но холод от него страшный, такой, что солнце до полудня не могло справиться даже с оледенением полоя.

Лева прислал письмо о том, что ехать ко мне раздумал: денег нет, и что Левин отказался от бобров, и что фоторепортер не [знал] о моем пребывании в Вежах, и что собираются ехать Новиков и Ставский. Не знаю, почему Левины письма здесь меня расстраивают: передает ли он свою вечную тревогу о себе, свою суету… То же самое получаю от Зуева, как и от повторения избитых имен Левина, Ставско- го, напоминающих мне о чем-то невыносимо будничном, сером.

Хотел предложить Тупицыну взяться за колхоз, стать во главе его обновления, а с налогами как-нибудь устроить через нас с Новиковым. Но, подумав, вспомнил нечто о себе и представил, что Тупицын в ответ предложил бы мне заняться обновлением Союза писателей. Не могу же я: есть в этом отврат чего-то до конца изведанного, затертого. Как безнадежны те же самые лица.

Мое спасение одно: подальше, подальше от них, поусерднее писать свою вещь, сосредоточиться совершенно на ней °Дной и потом дать сразу большую книгу: самую вещь лис- т°в в 10 + «Этажи леса» (в записках) + «Вода» (в записках), «Мазай и зайцы».

71

Всё хорошо, и всё можно победить, и в литературе покорить [даже] всякого врага и супостата, единственно, что нельзя преодолеть, — это войну. Ужасно, что до меня война касается вот именно этой пошлой своей стороной, которая так пугает меня везде и всюду, и чем дальше, тем больше.

После обеда к вечеру слабый северный ветер постепенно стал стихать, и закат был как стеклянный. Как играли цвета на заре! Вот из-за чего живут у воды, у большой воды. Удивительно, что при полном солнце, при безоблачном небе в течение целого дня не мог вовсе освободиться полой от льда прошлой ночи.

Узнал, что Волга в Костроме пошла 11-го в 5 ч. вечера, третий уже день идет! а у нас ничего. Есть опасения у некоторых, что так изморно и пройдет вся весна и не будет воды, а раз воды не будет, то и рыбы «ни хуя».

Ранил гуся в крыло и не мог угнаться за ним по воде, вышел на берег, бежал, терял патроны и не мог догнать. И когда бежал, то воды не было, а когда опомнился, то оказался весь в воде. — Откуда же вода? — спросили его. — Сам не знаю. — А Иван Сергеевич ответил за него: — Говорится пословица, что ему как с гуся вода: так вот это ему с гуся.

Раненая куница ушла под стог в прутья. Пришлось весь стог в 100 пудов свернуть на сторону.

Колхоз имени Некрасова. Если бы налоги снять, то всю бы рыбу забросили и дружно принялись за хозяйство. Отсюда выходит, что не в колхозной организации беда, а в налогах, не колхоз, а налоги, которые пришли с колхозом. <Приписка: Так что, значит, надо бросить разговор о единоличном хозяйстве. После такой-то беды, да вот дали бы тот же колхоз без налогов, вот зажили бы!>

14 Апреля. Петя выезжает, несчастный, и не знает, что ему предстоит.

Вчерашний жук-водолюб сегодня особенно ярко вспоминается: вокруг лед и солнце, талая пустыня, пришел первый человек или, может быть, бог, ткнул ногой в лед, отку-

72

да кинулась вода, и водой на лед вынесло первое живое существо: это был жук-водолюб.

Месяц второй раз, и не удивился. Ветер (только по дыму) смешался, один клонил дым с севера, другой с юга. Ветер переходит на сторону солнца.

Лед У2 вершка. Утка… села на лед и дожидается.

Пустыня и жук-водолюб. Кто его не видел, и я не видел, и хорошо, что не видел, — что значит видеть? Разве можно увидеть что-нибудь партузнику, которого заслали описать пустыню, и я увидел…

Экспедиция по [льду] (нас облило).

…путь реализма и каждого поэта: реализм в потребности сделать свое видение жизнью.

Слои мороза: слой воды замерзал на лугу, из-под него потом выбивалась вода, и тот, как и первый слой, замерзал. И так становилось два слоя, разделенные между собой далеко заметной змеистой синевой, и на второй пришел третий слой, и четвертый. Но потом на пятом ветер покинул мороз, перешел на сторону солнца и давай ему помогать с южной, знойной стороны. Так и не вышло у мороза пятого слоя. Со всех оврагов, из лесов из темных бросилась вода еще днем. А ночью в помощь солнцу явились тучи и закрыли месяц от мороза, легли как тяжелое теплое одеяло на землю. Тогда поднялось снизу вверх паром тепло, и вскоре упала сверху первая капля.

Утки как сели на лед с утра, так и сидели весь день, хотя недалеко от них уже рябилась синяя вода.

Пой — мелкие озера на пойме, подозерки (и пой).

Дурачок не дурачок, а не в своем полном уме, сам с собой говорит, больше ругается. И он, весь в отрепьях, скупой, как Плюшкин, показывается передо мной как в зеркале, когда я мечтаю о возможности для себя безмятежного пустынножительства на свою пенсию, тогда в ужасе я в нем узнаю свое отражение.

• а что он бормочет? быть может, он бормочет, что шестикрылый Серафим ему явился. Кто же поймет его? И вот

73

в этом-то и есть подвиг пустынников, что каждый из них преодолевает безумие полного одиночества, в этом и есть подвиг, чтобы преодолеть неминуемое безумие.

Надо остерегаться таких разговоров о людях, как был у меня с Сейфулиной: к чему-то, болтая о том о сем, я пристегнул к слову М. Шагинян и тоже бы косточки помыл, но Сейфулина остановила: «Но Мариэтта же превосходный человек!» И я осекся, потому что это правда, а я болтаю.

Есть особая порода людей, сосредоточенных, молчаливых, вызывающих на болтовню: хочется болтовней перескочить через ров молчания. И есть тут люди, молчащие неприязненно (Ставский) и дружественно (Сейфулина, Серг.-Ценский). Горький вроде меня был болтун, но у него хорошо выходило, у него не выскакивало «лишнее», и он потом не мучился сам с собой.

Подлость моя в том, что я провоцирую искренностью, и в большинстве человек раскрывается, а если молчит, я выхожу из себя и говорю лишнее.

Одна трудность — переносить пустыню, другая — оставаться самим собой при встрече с другим человеком. В первом я что-то достиг (мои сочинения), во втором я хорош среди своих (юбилей) и никуда не годен среди чужих и врагов, т. е. тех, кто не понимает меня (дураки), не признают и не любят.

Бывают гордые люди, которые борются со своими подхалимскими чувствами и побеждают их тайный шепот и уговоры, но оно есть и у гордых независимых людей, это подхалимское чувство.

Преодоление пустыни: т. е. не надо брать абсолютно (с вырыванием корней — тут и есть дьявол и сверхчеловек), надо выращивать свой загад (план), желание, оставаясь на своих корнях, и вообще так делать, как делают растения, давая новые отпрыски.

Часто приходит в голову затея что-то предпринять, куда-то отправиться, в чем-то перемениться, а одумаешься и скажешь: это можно сделать и тут у себя, и переменится и всё.

74

6 веч. Сидят ли утки? Сидят (припев).

Что это за утка «луток»?

Сидят ли утки? Сидят.

И когда ты остаешься на своем корню и его чувствуешь, то, [если появится] новая ветвь… даже и вот то, чтобы периодически являться к своим врагам, сохранять свое достоинство и даже меряться силами, зная, когда необходимо уйти. Умей войти и умей выйти…

В пустыне кажется трудно и пусто, а после окажется, что как раз тут-то и было богатство (когда «пустое» время пройдет).

Утки так насидели место, что возвращались (мальчишки орали — мышей били).

Вежи оплывают.

За день весь полой освободило солнце, и миг — открылись проталины.

Некоторые облака подозрительно…

Месяц красный с вуалью, скоро вуаль слетела, и показалась обыкновенная рожа.

Бой мышей: сети грызут.

Взвозились девки <1 нрзб.>: всем вам по хую.

Закат с пересекающим вверх столбом оранжевым.

Неприютно. Морозит.

Солнце, скрывшись, выслало меч… оранжевый…

15 Апреля. То солнце, то в облаках надежда на дождь — и нет дождя.

Почему мыши бегут, а чайки плывут.

Звук птичек (южный ветер, остатки полоя).

Политический деятель был целиком схвачен