Умер! — Так, значит, умер? Давно ли? — Не очень давно. — А откуда узнали, в газетах было? — Нет, в газетах не было: кто-то сказал.
Молчание.
— Но позвольте, о чем же мы говорили?
И не можем вспомнить, о чем.
5Июля. Жара. Вечером ездил в лес: всё гудит, везде ото всего пахнет медом. Цветет спирея.
Есть слух, что в тюрьме умер наш доктор Кочерыгин. Иногда вспыхивает то же негодование, как в 18 году, но т°гда были виновники «большевики». А теперь? И такой скрежет войны. Приходила Таня вся в слезах, ходит и плачет, и плачет. — Ненормальная? — Нет, именно она-то нормальная, такими все бы мы должны быть, если бы не жире- ли- Но я при виде таких беспомощен, мне стыдно за себя.
135
Всякий рассказик или пухнет, делаясь не строгим, а хорошеньким, если же движется к строгости, то худеет и превращается в познавательный очерк.
Озорник-автор разделывается с целыми породами деревьев… <Приписка: Куда идет автор? Никуда: он тут весь, и тут его все.>

46 рассказов: в них нельзя угадать, куда движется автор: не блины же рассказы.

6—7 Июля. Жара, но замолаживает, иногда гром и вообще полегче. Купанье на Воре. Культура ощущения… голубые стрекозы. Сенокос.

Собачья ревность, или Как можно собаку научить есть ягоды.

1. Звать Ладу Ладой — не идет, а позовешь Травку — Лада подымется и т. д.: игра их. Лада ест ягоды, и я дал Травке — не хочет. Тогда я взял у нее ягоду и на глазах отдал Ладе, и та на глазах у нее съела. Вторую ягоду Травка опять не хотела есть, но я протянул руку к ее ягоде и сказал «Лада!» Услыхав, что я зову Ладу, Травка съела ягоду. Я и еще дал ей одну, так что она поняла, что ягоды вкусные. Теперь в лесу у куста малины: с одной стороны Травка сидит, с другой Лада и я.

Выходной день — все равно что в прежнее время в деревне годовой праздник: теперь же это из деревни ушло и разлилось всюду, как хулиганство. Причина же всему пьянство.

Русский язык как международный язык социалистических государств (в «Правде»: и вывод: принуждение в изучении).

Рабочий: «Мне чужая копейка не нужна, но, еб твою мать, уж за свою-то копейку, еб. т. мать, горло перегрызу» (из эпохи займа пятилетки).

8 Июня. Опять солнечный день, но жара уже не та. Надо бы в Москву ехать, — Петя приехал… Вечером, вероятно, поеду.

136

Так написать для детей дошкольного возраста, с такой строгостью, чтобы на весу было каждое слово и в то же время взрослые читали эту книгу с таким же высоким эстетическим удовлетворением, как читают фольклор. Удастся ли это автору, — я не знаю: сколько-нибудь удастся, в литературе сознательные попытки никогда не пропадают даром. Удастся немного ему, удастся немного мне, и, наконец, кто[-то] гениальный увидит и скажет: да это же путь! Тогда исчезнут все эти имена, все эти dii minores* в одном большом имени, как исчезло много значительных поэтов в имени Пушкина. И тогда, может быть, придет обновление литературы с неожиданной стороны, появится нечто вроде современного фольклора, имеющее значение сказок, некогда соединявших между собой все поколения, старого и малого.

9 Июля. Со вчерашнего дня лечусь: живот болит, боюсь: эпидемия дизентерии.

Каждый чувствует презрение и каждый беспрекословно подчиняется: очень похоже на общину Щетинина. («Как я в это Чучело поверил?» — тут мудрость.)

В глазах католической церкви Лютер был еретиком и, может быть, антихристом. Но лютеране вовсе не виноваты в его грехе, и, будучи лютеранами, тоже могут спастись.

Так понимает это католическая церковь (слышал от Цветкова). Это замечательно, и через это легко понять, что народ и при большевистских вождях может спастись во Христе.

10 Июля. Солнце. Сушь. Но больше не жарко.

Получил во сне письмо от нее, помечено «Белые ночи»

(7), т. е. ответ на мое, названное «Белые ночи», и ее седьмое. Получил вроде как бы из Казани со студентом Добычи- иьш, между тем как она приехала и живет со мной чуть ли Не в одном доме. И я думаю сейчас, что, может быть, я и не Написал или, вернее, обманут своим писанием: не так оно х°рошо и значительно, как говорят. Но переживание такое

dii minores {лат.) — младшие боги.

137

гениально, может быть, единственно: видеть женщину несколько дней в 28 лет и считать праздником своей жизни что получил от нее письмо (во сне!) в 65 лет! Отсюда и пи» сание мое замечательно: я им доказал нечто, и, самое главное, благодаря этому надо мной никто не посмеялся (как над Бутурлиным). Истоки комического (человек, заполняя пустоту, занимался измерением черепов хищных птиц); а другой ничем не заменял, а этим чувством прямо и жил.

«Малая правда» (жизнь Генрихсона, через Мопассана) при встрече с правдой Большой стала ложью, или, наоборот, ложью стала Большая правда. Большая правда уничтожает Малую и… вот тут вопрос: какой же это путь, если ложь орудие? Или…

Гараж Куликова: резина соломой набивается, а в газетах: величие резины; борьба рабочих с займом, а в газетах… что это?

За свою собственную жизнь я стою, за молодость свою борюсь, а они думают, я это за молодежь, и являются ко мне молодые люди хуже всяких худых стариков.

«Маки цветут»… Я первый раз в жизни своей на это обратил внимание, что, кажется, мак цветет один день, утром цветы, вечером нет цветов, но головки, а наутро новые цветы и вечером новые головки; вот почему, может быть, и говорят, что не мак, а маки цветут. Меня это удивило, и я был счастлив, но рядом где-то живет человек, он все знает, ничему не может удивиться, обрадоваться: он все знает и не может знать только счастья.

Какой же вывод? Такой вывод, что надо пользоваться знанием, а не быть его рабом.

Итак, числитель — это Я (субъект). Путешествие нужно людям (перемена мест), чтобы сбросить узы лишнего со своего Я и тем самым душу свою расширить.

Но этого мало, нужно еще во время расширения души уметь всей силой своего родственного внимания облюбовать какую-нибудь подробность бытия, отчего это малое жизни при огромности расширенной души получило значе-

138

ние Великого Действительного, и все творчество можно выразить дробью, числителем которой будет расширение луши (субъект), а знаменателем — часть бытия: так что сила реальности созданной вещи (частное) бывает тем больше, чем больше числитель — субъект и чем меньше знаменатель — объект. Что же касается третьего фактора, т. е. родственного внимания, то оно есть свойство таланта, нечто от нас не зависимое, такое же данное, как и природа.

Кажется, чего же это ужасней, как беспомощно глядеть на действительность, видеть, как ежедневно чья-то рука хватает твоих друзей, хватает людей, которых ты уважал, и они исчезают так, что не знаешь потом, живые ли они где-то в Сибири работают или умерли. Но еще ужасней этого чувствовать, что очень скоро ты их забываешь и ставишь себе даже вопрос: — А правда ли, что они были твоими друзьями, правда ли, что эти уважаемые, достойные люди были тебе так нужны? И если не друзья, не авторитеты, то как же это ты ухитрился прожить до старости без друзей, без людей, за которых тебе надо стоять?

И самое последнее, с чем очень трудно освоиться, — это моя секретная мысль: — А ведь, конечно, можно жить и без друзей, и без близких людей, можно жить неплохо самому, одному.

И еще самое-самое последнее, что, может быть, так и всегда было, что под старость в полной своей спелости человек сам собой наполняется, наливается и так держится, вообще не нуждаясь ни в ком.

И Июля. В постели (желудок).

Журавлиный гуд

Начало: Данилыч поет так хорошо, что не раз ему предлагали учиться и потом в оперу. По-староверски за это в ад, и отец не пустил. — Дурак! — говорили ему потом все, когда стало уже поздно учиться. Так вот постоянно, на воде, на Дороге запоет. Прослушает встречный человек, подивится, анет потом выспрашивать, как, почему он с таким голо- м живет здесь, в глуши, и, узнав почему, всякий неизменно говорит: — Дурак.

139

Другое начало: Волга в разлив не то, что видно с парохода только, и кто с парохода видел разлив — мало еще тот видел. Во время разлива Волга все реки свои обертывает и каждая такая река тоже все свои, и там моря затопляют леса…

12 Июля. Петров день. Липа цветет.

Цветков как читатель — творец культуры (Розанов и Цветков — две половины человека-созидателя).

Мое влечение к таким, как Евгений из «Медного всадника», или как Серая Сова, или как Петя, брат Николай и т. д., — что это, и кто они вместе, и что они значат. Похоже, что тут ненависть к господам-цивилизаторам.

«Масса» в отношении творчества, создания нового, лучшего разлагается на личность-производителя и личность- охранителя на фоне множества потребителей, которые представляют собственно массу в смысле черни.

Утром при восходе солнца маки начали раскрываться, и полетели пчелы со всех сторон и жужжат: липы цветут, маки раскрываются.

Пчелы целый день брали пыльцу с этих маков, а к вечеру цветы кончили свою жизнь, и пчелы, садясь на них, роняли их листики. И когда солнце село, листики маков лежали внизу, а на стеблях сидели зеленые головки, полные семян. На следующее утро маки опять зацвели, но это были уже другие, и они тоже цвели один день, к вечеру пчелы и ветер обронили венчики, и остались зеленые головки. Так день за днем цвели липы — как пахло хорошо медом! — липы цвели, маки цвели и совсем все процвели, — осталась большая грядка с зелеными маковыми головками. Стали расти — расти головки, и спеть, и желтеть. Когда они стали сухие и желтые, мы стали их ломать и продавливать пальцами. Из дырок высыпали в множестве семена и с ладони в рот. И так жевали их, что рот уморился жевать.

14 Июля. А, пожалуй, Медный всадник + Евгений и индеец и все прочее входят сюда: человек Медного всадни-

140

ка — это машина, переделывающая землю, «я»; то существо и есть Хозяин Земли.

И когда я понял себя, что я могу быть сам с собой, тогда тоже все вокруг меня стало как целое и без науки. Раньше при науке было мне, что всё в отдельности и бесконечном пути, и оттого утомительно, потому что вперед знаешь, что до конца никогда никто не дойдет. Теперь каждое явление, будь то появление воробья или блеск росы на траве… или… все это были черты целого, и во всякой черте оно