было видно все, и было оно кругло и понятно, а не лестницей.
Разве я против знания? — нет! Я только говорю, что каждому надо иметь срок возраста жизни и права на знание.
Зацвели мальвы.
Конечно, люди, только люди одни виноваты в без-обра- зии мира. Иначе откуда же чудесные мгновения постижения прекрасного и откуда такая цепкость людей: одна мерзость, и все так цепляются.
15 Июля. Жара в Москве. Разбираю старые бумаги и чувствую постоянный стыд за те доклады, письма и т. п., в которых я хотел быть умным. Чуть-чуть похоже на стыд мой за Леву и страх мой за него постоянный, что вот скажет где-нибудь что-нибудь, и он-то сам не заметит, а все поймут, что он невежда.
16 Июля. Вечером вернулся в Загорск. Засуха.
Человек с виду прост: две руки, две ноги, голова… из
этой фигуры не выйдешь — и вот кто понимает это, тот и строит свое поведение согласно природе, и такой человек называется человеком с хорошими манерами, а кто это не понимает и стремится представить что-то и выйти из себя, — Тот человек с дурными манерами. Вот почему первое впечатление от хорошо воспитанного человека такое, что он прост, а думал, как Дон Жуан, и Дон Жуан, значит, прост.
купанье и ловля пескарей на месте соединения Вори
1ажей (вблизи Воздвиженского, где находится могила эненного Петром князя Хованского). Восторг от купанья:
141
у человека нет ничего: он гол; и другой человек рядом тоже
гол. И сверху солнце. И вот оно, крещение в радости жизни Святая плоть. Мелкая рыбка ноги щекочет. Купавы. Стрекозы синие. Песок. Осоед спланировал. Египет. Трясогузка. Кулик на бревне. Естественный стадион (Воря возле Воздвиженского: высокий берег кругом). Овес и рожь в засуху: мелок колос.
«Бумажница» (к Пете приехала женщина из папье-маше).
Павловна мучится, что упускает надо мной власть. Совершенно меня изводит… Моя углубленная работа действует благотворно: ей, наверно, становится совестно меня изводить.
17 Июля. Жара. Засуха. Травка потерялась. Написал У2 листа «Совы» и рассчитал так на 10 дней по 10 страниц.
18 Июля. На заре Травка пришла, и Павловна сказала: — Богачова дочка на зорьке пришла.
Хамство лежит в природе человека, и возбудителем его бывает власть. В феодальные времена против хамства была культура чести, в буржуазные эта честь перешла к интеллигенции. Что же теперь, когда интеллигенция так же истреблена, как в былое время феодалы, может предохранить государственную власть от хамства?
Между прочим, вот этот «душок», который оставил себе Разумник как единственное свое достоинство, и есть эта самая «честь».
Моя «независимость» (мое слово в работе и что денег не беру взаймы) есть прямое указание на интеллигентское происхождение. А может быть, это вообще свойство индивидуальности. (Дядя Иван Иванович.)
Мои выводы — образы, и самый большой вывод, самый большой образ — это мир как целое и смысл всех вещей в отношении к этому целому.
Рабочее движение остается как было, и оно без всякой моей помощи придет к тому, за что я стоял. Все так и будет
142
и так само собой сделается. Но я сам, как же мне теперь
Так субъект разделился с объектом, и каждый, не споря друг с другом, пошли своей дорогой.
Хорошее семейное празднование — именины, Лева и Петя в цветах на «купеческих местах».
Воспоминание (прошлое), план (будущее), и то, что у человека план, у животных «инстинкт».
Дрессировка породистых собак тем хороша, что, выучивая свою собаку, чувствуешь весь собачий род, прибавляя к инстинктивному запасу культурных приемов, чувствуешь всю предшествующую работу людей над собакой.
19 Июля. Жара продолжается, но по вечерам стало довольно прохладно. Обработано 6 */2 листов «Серой Совы». Намечаю 28-го закончить и до начала охоты поправить и сдать в журнал. В тот же день и в «Детгиз».
Чего я никогда не приму из нашего времени — это государственное самохвальство и гражданское «держи выше нос» («на что вы освободили осла!»).
Философия английского письма (культура чужого ума).
20 Июля. Жара.
Старик тем страшен, что под ним вороха черепов: родные, друзья, товарищи — все давно померли! Другой молодой от этого груза давно бы жить сам не захотел и под землю ушел, а он живет, как ни в чем не бывало, о чем-то хлопочет и тянет день за днем, как будто ему и веку нет.
Одна собака, умная и великодушная, с большими человеческими глазами привязывалась на тонкой веревочке и целыми месяцами дожидалась, когда хозяину захочется взять ее с собой на прогулку. Другая собачка так себе, ни ума себе еЩе не нажила, ни опыта, а вот сразу догадалась, в чем дело, и веревочку перекусила. Но хитрая не пересилила умную и великодушную. Та и до сих пор сидит чуть ли не на ниточ- Ке- уважая волю хозяина. Если только ей вздумается занять-
143
ся своеволием, во всякое время может она перекусить свою нитку, это в ее воле. А хитрую посадили на-железную цепь и никогда — никогда! — больше уже ей не сорваться.
Утром, когда в парке нет никого, еду по тропинке между соснами к Вифанскому пруду. Там на берегу большого пруда есть горка, с которой видны выходящие из темных лесов холмы. И здание Академии Платона с перекрытой бывшей церковью (теперь Академия превращена в птичник) из-за деревьев похоже на древний замок. Всё вместе с пейзажем — Германия. И мне стало больно: сколько там в Германии всего, за что рядовой немец может уцепиться мечтой: ведь как густо живут, немец на немце, и в прошлом рыцари, поэты, философы, рыцарь на рыцаре, ученый на ученом. И так у них Германия — это реальность, кругом, везде и всюду, в прошлом, настоящем и будущем всё Германия. И пусть сам с ноготок, от земли не видно, а каждый захочет и раздуется в Гитлера.
Но вот давно ли была тут, в Вифании, духовная академия: монахи были черные; а теперь сто тысяч белых петушков живет с красными гребешками и сто тысяч кур белых, и все называется «Птицеград». Чепуха! нет ничего. Нет? надо выдумать…
И вот додумались: есть «Слово о полку Игореве».
— Не веришь в «Слово»?
— Не верю.
— Взять его, негодяя: это враг народа!
Другие все напугались и твердят, как первоклассники, о своей великой родине. Но дунет что-нибудь, и опять нет ничего, и опять nihil-изм, но уже подземный, всенародный, без мужицкого фона. И все-таки чем-то это сильней, страшнее в тысячу раз, чем раздувшийся Гитлер. А там Китай, Индия — как это все Гитлеру к рукам прибрать!
Но если арабский закон весь на фу-фу, если в Азии nihil, то из чего же будет жизнь складываться?
И где я живу? Ведь я живу так, будто жизнь уже складывается…
Сын тысяцкого. Найти выше сделанную заметку о бороД’ ке И. А. Новикова и прибавить, что он, сбрив бородку, осме-
144
лился сказать об авторе «Слова», что он был сын тысяцкого (т. е. пролетарий). Над этим в Москве все посмеиваются, и когда кто-нибудь услышит «Новиков» и спросит: — Это какой Новиков? — Сын тысяцкого. — отвечает другой.
Последние ягоды клубники в жаре пахнут на весь огород и сладкие стали, как варенье.
О запахе.
Президиум Верховного Совета: ни одного интеллигентно-осмысленного лица, всё как результат нигилизма: т. е. что не в этих мечтах-«надстройках» суть дела: все это ничто, а жизнь идет своим ходом.
— Вот еще лицо! интеллигенция! да нам с лица не воду пить, жизнь идет своим ходом.
— Не дождь, а гвоздики в пыль.
Лада моя начинает стареть для охоты, и я вырастил ей в помощь молодую Травку. Лада — пойнтер, Травка — ирландка, рыжая с большими человеческими глазами.
Лада сейчас лежала на солнце и разленилась.
— Лада!
Она не хочет идти.
Больше двух раз нельзя: собака возьмет силу над человеком. Но угрожать, бить я не могу, тогда [пропало]. Надо что-то придумать. И вот я спрашиваю:
— Лада, кто меня больше любит?
Оглядывается, — нет ли где-нибудь тут Травки.
Нет. Лежит. Она поднимает высоко голову, она знает, в чем дело там, и все-таки не встает.
А дело вот какое: Лада думает, что она больше любит меня, чем Травка, и всячески стремится это доказать. Такое чувство у людей называется ревность, она понимает, что я вызываю: «кто меня любит», но Травки нет вокруг, вот если бы Травка была…
Травка! — кричу я в сторону…
2) Кто больше? Начинают оттирать друг друга. Описание игры.
3) Ягоды.
145
2-е начало.
Однажды я нашел в лесу много малины. Лада глядела, как я ем, и себе начала…
22 Июля — 26 Июля. Заболел в 6 веч. t — 39,5 аспирин. 7 утра — 12 дня — 37,5. 2 дня — 38,5. Принял аспирин и в 4 ч. t упала до 37,6, и горчичники. Ночью 39,5, хинин. 8 утра — 39,5. Банки. 6 веч. 38,2. 10 веч. 38,4. 3 ч. у. — 38,2. 6 ч. в. -37.11 у. -35,6.
26 Июля. Преодолеть какое-нибудь зло в себе еще не значит преодолеть его целиком: оно продолжает жить в дру
гом. И вот эта борьба со злом, живущим в другом, выходит за пределы личной этики… (вернуться к этому и связать с последующим).
Из разговора с X.: — Я точно так же мыслил, как вы: это индивидуализм, анархизм. — Пожалуйста, без «измов», — поправил я. — Но потом я понял нечто высшее и заставил себя его признать.
И вот «высшее»: раньше считалось, что один невинный оправдывает существование 99 негодяев, теперь — 99 невинных должны погибнуть за одного шпиона.
Все быстрые коммунисты (чекисты) очень любят вечное перо и другие маленькие технические удобства. У меня есть чудесный перочинный ножик. Я показал его X. Он полюбовался и спросил: — Наш?
Начало рассказа.
Горох поспел.
Лежит на солнышке. <Загеркнуто: Сыта.>
— Лада!
Подняла голову.
— Горох поспел.
Опустила голову: не хочет гороху.
Она старовата. <Приписка: Но у меня есть молодая собака — Травка!> Вся как белый кубарь, раскрашенный желтыми пятнами. В помощь ей я завел Травку: ей только год.
146
но она вся золотая и шерсть вьется как Золотое Руно до земли, не хвост, а перо: перо золотой цапли.
— Травка, — кричу я, — горох поспел.
Лада подняла голову.
— Где Травка?
Нигде нет Травки, это я выдумал, чтобы Ладу возбудить.
— Травка, иди скорей, горох поспел!
Лада поднимается, глядит кругом:
— Где Травка?
Копается далеко внизу на самом краю огорода.
— Травка-Муравка, Травка-Муравка! — кричу много раз подряд. И вижу, как схватилась там внизу и мчится, забрасывая ноги, и стелется, вся вытянулась до самой травы.
Лада заметила и себе тож, бежит, летит-пыхтит.
— Кто меня больше любит?
27 Июля. То вставал, то ложился. Читал «Одноэтажную Америку», раскладывал пасьянс.
Встал и возвратился к работе.
28 Июля. 1) Памяти И. С. Тургенева «Гусями отдам». (Соединить Алексея Денисова с тем, в кого мы палили, а он нас по-матерному.)
2) Памяти Горького «Журавлиный суд». (Вода расширяется, Волга разливается, а душа? Не тем ли интересен большой
