план не сходится с жизнью, и появляется враг (так что план исходит из разума, а враг — существо иррациональное).
Всякая мысль, с которой ты входишь в лес, даже грибы собирать, есть твой план, и в этом узком проходе и заключается весь твой лес: ты находишь гриб. А чтобы весь лес понять, ты должен забыть свой план. И ты не бойся расставаться с планом. Вместо «идеи» (плана) будут появляться случайные образы, и между собой эти образы будут связываться, так вполне будут отвечать твоему плану. Если же ты оудешь о плане думать и тем насиловать лес, то образы тебе Не покажутся. Образы не выносят прямого насилия и по су-
197
ществу своему автономны, как золотая рыбка автономна, хотя и состоит на службе у старухи.
И еще бывает, что, начиная свое строительство, ты не очень веришь, будто у тебя «все в порядке». Но в то же время ты твердо знаешь, что все неправильное выправится само собой в процессе работы, как будто ты должен быть простаком, который в глубине души своей знает правильный путь.
Шел по Каменному Мосту, глядел на Кремлевские башни и думал, что Большое дело соответствует центробежной силе, а Малое — центростремительной.
И наши переживания в разные моменты борьбы этих сил за движение по кругу представляются нам как Большое дело и Малое дело. Большое дело — это движение из дома вдаль, это вылет птенца из гнезда. Малое дело — это потребность в устройстве дома.
(Петр Великий — вон из Москвы и т. д., расширение на Восток. И опять возвращение в Москву и устройство нового гнезда.)
Я в своем писательстве есть человек, вернувшийся в свой дом (родственное внимание).
И я писатель потому современный, что это мое стремление соответствует бессознательному стремлению всего народа.
И это мое личное одухотворение машин и т. п. — есть результат стремления к центру, к Дому.
Начало главы: У каждого зверя, у каждой птицы и у паука, и у растения, и у кошки, й всюду и у всех есть место своего рождения, свой дом. Однако птицы улетают из своих гнезд, и маленькие звери покидают свои логовища, и пауки улетают на своей паутине…
И в этом их Большое дело: расширить места обитания своего рода. Во время своих перемещений многочисленные существа погибают. Да, покидая свою родину, они обрекают себя на смерть. Вот почему такое передвижение и называется Большим делом: много мужества, много героизма требуется от каждого паучка и пчелы, чтобы расширить
198
ареал своего рода. Готовность умереть за других ценнее даже, чем самое рождение новых существ.
И оттого и у животных, и у растений, и всех живых существ на земле, и у самого человека готовность умереть за общее дело считают Большим делом, а рождение даже таких существ, как человек, считается Малым делом. За Большое дело награждают героев орденами, за Малое дело в виде поощрения выдают пособие. И так у нас, у людей и у всех живых существ, с точки зрения нашей человеческой, Смерть, пусть и героическая, но все же Смерть значительней (Большое дело), чем Рождение (Малое дело).
Героическая смерть есть высшее выражение Большого дела, а Рождение человека — Малого дела.
23 Октября. «Пейзажем» называется совокупность животных, растений, камней и всяких других составных частей природы, отнесенных к личности человека.
И все это расширение души, любовь, брачные полеты, ветровые перегоны летучих семян является началом посева. И у людей колонии?
Смерть — это самое широкое определение самых разнообразных способов… Смерть — это момент перехода жизненного дела от личности к обществу. Это последний момент жизни человека как собственника.
Многим и кажется коммунизм как смерть…
И был период героической революции, когда простой человек так и шел на это, как на смерть. А в дальнейшем, вплоть до сегодняшнего дня, происходит попытка материализовать этот духовный порыв, создать дом и вообще создать компромисс жизни и смерти (подобно как церковь материализовала Смерть Христа).
Ксюша начала обнаруживать психические эксцессы, подобные как и у Павловны, и в дальнейшем этот хороший человек соберет в себе собственнический склад, и к ней попасть в руки, точно как и к Павловне. Держи ушки на макушке.
199
Второй Адам: т. е. что без удовлетворения в Малом деле невозможно Большое. (Или тоже: пока не совершится большое, невозможна личная жизнь.)
25 Октября. Дивился я всегда, что русский, как всякий русский, имеющий неприязнь к евреям, когда достигал власти и вообще большого положения (вспоминаю Шаляпина, Семашко), то непременно брал себе в секретари не русского, а еврея. Теперь начинаю понимать, что всякое большое положение есть непременно и деловое отношение, и тут еврей умеет, а русскому чего-то не хватает. Так что русский человек, достигающий власти, не сам по себе, не по желанию, а по необходимости в деловом порядке приходит к еврею.
И к революции у русских и евреев разное отношение: русские идут в революцию, а евреи ее делают.
Дело человека бодрит.
Не так много деревьев в Москве, как у нас в Загорске, а все-таки поздней осенью листики над Москвой, как летом стрижи; кажется даже, что этих стрижей и листиков больше, чем граждан в Москве. Впрочем, понятно, никакой небоскреб не может вместить в себя столько граждан, сколько вмещает одно дерево листьев.
Если пойдешь за грибами, то и будешь только смотреть на грибы да корни. И если будешь искать дупло, то будешь видеть стволы деревьев. И совсем нехорошо будет, если станешь искать что-нибудь в кроне дерева, бродить глазами по верхам, так можно даже споткнуться и свернуть нос набок. Но как же ходить в лесу, чтобы сразу видеть все этажи? Надо не забивать себе голову чем-нибудь одним: грибами, корнями, дятлами, землеройками, глухарями.
Надо отвечать и лучу солнца, проникающему вглубь, и аромату ночной красавицы, и шороху белки, надо быть готовым ко всякой малости в лесу. Надо быть всякое мгновенье свободным, живым, готовым на все вокруг обращать внимание.
Я не всегда готов — напротив, очень редко бываю таким, но бываю; и сила моя в том, что все-таки я знаю твер-
200
до: такие мгновения бывают, и я к ним готовлюсь по-своему. Я стараюсь в лесу как можно тише идти, чтобы все слышать и ничего не спугнуть. Стараюсь бродить глазами и слухом по всем этажам леса. Особенно мне помогает, что я всегда думаю о своем мальчике на лесной поляне и соединяю все мелкие разные находки в отношении к нему, на пользу ему или на вред.
26 Октября. Утром в 9 Петя отправляется в Военкомат на проверку своего положения в отношении воинской повинности. Перед этим за чаем мы обсуждали восхитительный план на весну 1939 г., что мы 1-го января закажем лодку с каютой, приспособим к ней наш мотор, и весной по воде мы поедем в фотоэкспедицию для иллюстрации моей книги. «Какие перспективы!» — сказал я ему в передней. «Да, — ответил он, — перспективы, а через полчаса вернусь из Военкомата с другими перспективами: через три дня с узелком…»
И в таком вот чувстве, что жизнь прекрасна, что тебе так хочется жить, а может быть, завтра же тебя убьют или обратят в раба, в этом особом чувстве человека не только нашего советского, но и на всей земле и заключается вкус изюминки ХХ-го века. (Цилиндр в Париже закрыт, для вскрытия через 5000 лет, и в нем Эйнштейн пишет об этой самой изюминке.)
Евреи, конечно, деловой народ, но дело их легкое, они литераторы, фотографы, спекулянты. Из-за того и Троцкий всплыл при тяжелом испытании нашей страны на поверхность: тоже литератор.
Чтобы властвовать и управлять человеком, то на подчиненного в глубине своей души надо смотреть спокойно, как на животное, которое для тебя должно работать, и ты его Должен кормить. Я не могу ни властвовать, ни насиловать жизни исключительно потому, что смотрю на них на всех Из себя и сужу о них по себе.
Так что, если хочешь завести себе секретаря, приучи себя смотреть на него как на собаку (я к собакам отношусь хорошо). Приучи себя, чтобы когда звать секретаря, вспоми-
201
нать Ладу, и будет хорошо. И по правде сказать, такое собачье отношение к человеку и есть сущность холодно-деловых отношений в «цивилизованном обществе».
Чувиляевы рассказывали о дачных дамах (М. П. Лапина и др.), что они сохранили свои женские навыки от царского времени так, будто в революцию ничего не пережито. Правда, они лишены имущества, положения мужей, но это ничего: при первой возможности они живут, как и раньше. Такое же и у церковников: Аксюшин «бес». И в этой женской природе получить прививку и нести ее и коренится весь застой и вообще все, что удерживает мысль на земле и приспособляет ее к делу жизни, сила центробежная. А Дунйчка в своем «протесте» — разве не тоже центростремительная сила?
Так вот букашки, козявки, паучки в своем стремлении к дому лезут на подсадную утку Клеопатру, представляя себе утку как остров.
С другой стороны, бывает, что смотреть на другого человека не из себя самого, не судить по себе, не быть «гуманным», а смотреть как на животное — бывает, что так и лучше для самого человека: тогда, по крайней мере, хотя бы заботятся о его пище.
Наш «враг» у Аксюши называется «бесом», и когда я, читая газету, начинаю кряхтеть и отвечать ей на вопрос ее о причине моего беспокойства, что враги, со всех сторон враги наседают на Советский Союз, она успокаивает меня: «Эх, Михаил Михайлович, немало вам лет, скажите, а когда же их не было?» — «Кого?» — спросил я. «Бесов», — сказала она. Чем-нибудь она всегда старается утешить.
Так бывает, конечно, и не от врагов закряхтишь, какие- нибудь [причины], и скажешь на вопрос Аксюши, что вот там колет, там ломит, она охотно успокоит: «Эх, Михаил Михайлович, [не] один вы, что колет и ломит. Другой молодой… а вам теперь уж и недолго осталось потерпеть». Так вот она утешает.
27 Октября. Вокруг смерть косит людей, но живые в этих смертях себе примера не видят и живут, как будто
202
оНи бессмертные; и каждому в отдельности больше хочется жить, чем если бы не было ежедневного примера смерти прямо же на глазах.
Сорвался в Загорск, хотя и больной.
Стоит любому уроду своей собственной рожей смеяться над всеми уродами, как он уже делается не уродом, а комиком, артистом, и всякий прощает ему личное уродство, потому что личное уродство — случайность, а настоящее его лицо прекрасное.
Есть (был!) автор идей, культурный человек, и нет его. Вернее, это личный образец (вот человек и сохраняется…)
Есть прекрасные деревья, которые до самых морозов сохраняют листву и после морозов
