комарика. Раз комарик есть, то можно смелей идти, и я вскоре снял ее в два комарика. Ну, с этого негатива можно сделать достаточное увеличение, и я смело пошел и снял на 5 шагов. Услышав щелчок спуска затвора, она пикнула — и к раковым шейкам, и там затрепетала крылышками над шейками.
Еще я снял березу против солнца, она сломалась и белым стволом лежала через тропу, а листья на ветке пожелтели, как осенью.
Разум — это все, чем от-личается человек на земле, это его гордость, слава и сила. Но в Разуме есть одно слепое пятно, к которому сходятся и скатываются все величайшие достижения: и с этого места весь мир глядит в нем, как в кривом зеркале, и кажется глядящему, что нет в мире ничего «разумного», что бы не шло человеку для удовлетворения его потребностей, и все только для себя, только чтобы использовать.
Жарко было, озеро лежало лиловое, покой сплывался. Вяло еще прокуковала последняя кукушка, пробубнил лесной голубь.
353
Бабочка большая белая распласталась на большом цветке, и другая с нее стирала пыльцу до того, что крылышки у нижней стали как слюда прозрачные.
На клеверах работают пчелы, шмели, и везде такое множество насекомых…
Лева опять без заработка. Ищет фотографической работы. В Мамонтовке видит, колхоз овощников приехал праздновать. — Почему в Мамонтовку с Воробьевых гор? — Потому что «Мамонтовка» (буржуазные] дачи). — Колхоз богатый выделил 2У2тыс. на праздник. Леву пригласили снимать. Начало праздника: культурник вынул зап[исную] книжку и прочитал, кто лишен праздничного пайка: «Ты, Фадеев, ты…» и т. д. После того начали раздавать вино и порции студня. Началась матерная ругань, и кто получил, — с подругой удаляется в кусты. И так мало-помалу, изругавшись, все разошлись. А Леве не только снимать не удалось, а даже не досталось и студня.
Напоминаю: «ratio», доведенный до конца, показывает хозяину своему nihil, и тот предается мистике (постигает вещь в себе). (Это именно и совершилось с Разумником.)
Где-то моторчик неверно стучит, где-то радио рывками отхватывает.
День прошел нехорошо, не то от желудка, не то от малярии (проверить, не в это ли число был прошлый год приступ).
Тоскую по человеку, ограниченному порядком жизни.
Тамара Дедкова взяла у меня 300 р. и еще просит 700 р. Я не дал: первое, у самого остается мало, второе, я ведь не знаю, за что он сидит. Не дал, и когда мне хочется в этом отношении успокоить свою совесть, я докладываю Павловне, что вот не дал.
— И хорошо сделал! — <загеркнуто: слышу я от нее неизменный ответ> сказала она.
10 Июля. Прохладные ночи и жаркие дни. Цветы на лугах в полной силе, и покос закипел.
354
Наташа! Моя душа дала трещину, через которую стало утекать время без моего личного контроля. Я перестал чему-либо удивляться. Но все-таки… Раз. Вас. вышел из тюрьмы и сообщил мне о смерти Софьи Яковлевны. Я удивился тому, что Вы меня не известили. Хотя Р. Вас. пытался объяснить мне это обидой Вашей на то, что я не посещал Вас во время болезни С. Я., но мне это непонятно: Вам неизвестны причины моего исчезновения, и Вы не имеете права, более молодая, распоряжаться отношениями старших. Я объясняю Ваше отношение каким-нибудь катастрофическим случаем в Вашей личной жизни. Если это так, сообщите мне, как я Вам не раз говорил, я всегда готов помочь, чем могу (и помогал, когда Вы ко мне обращались). Если же Р. В. прав, то ничего не пишите: оагеркнуто: я буду вынужден с Вами совсем расстаться> и пусть все, что было у нас с Вами, утечет в ту трещину, о которой я сказал в начале письма.
(Не пошлю, потому что и сам отчасти виноват: то ли заплываю покоем, то ли не до того самому. Не пошлю, а просто вытащу эту занозу от последней щепки русско-еврейского нигилизма (пусть это знает Наташа), и боль пройдет.)
Илья Николаевич и Дуничка имели какую-то моральную власть не в одной нашей семье. Но эти избалованные потомки верующих рационалистов имеют только претензию.
11 Июля. Вчера навестил меня только что окончивший курс Горного института К. Хочет проходить по вечерам Литературный институт, писал рекомендацию, и вдруг оказалось, что после 10-летнего знакомства не знал (или не помнил) его ни по «батюшке», ни по фамилии. Новое доказательство, что иных хороших людей вовсе и не полагается знать по батюшке или по фамилии. <Загеркнуто: Константин Васильевич Барыкин.>
День за днем подкашивает сосед траву, по утрам он долго сидит возле цветущей травы и ковыряет соломинкой в ухе, а иногда и выпьет. Я думаю, глядя на него, что лень — это счастье трудящихся — и что если к этому счастью да выпить! (Афанасий Мартыныч.)
355
<Загеркнуто: Костя> рассказывал, что половина студентов, окончивших с ним курс, держат себя по-советски, а половина — каждый думает отдельно про себя, выполняя внешне все требования Советской страны. Психология тех, кто ведет себя «по-советски», понятна: они устраивают таким путем личную жизнь, стараясь стоять на ногах твердо. Это «средние» люди в государстве, и так быть должно. И то правильно, что половина все-таки про себя свое думает, и то правильно, что, думая, она выполняет советские требования. И то правильно, что «патриотизм» у всех: пораженцев не существует. Но правильно ли, что все идеи социализма и коммунизма брошены в помощь обороне страны и что, брошенные в огонь, они гадят и смердят и в то же время плавят металл для войны?
(В душе я давно сказал себе «правильно», и только мне трудно оставаться одному без «хороших» людей.)
Перестаю быть «добрым».
Бой разозлил меня суетой, и когда он посунулся, я вгорячах толкнул его палкой, и вдруг от этого нога у Боя повисла, он выкнул и лег. Через минуту нога у него прошла, но в эту минуту мне было так стыдно за себя, так больно за негодность свою, что я вспомнил Наташу и понял: я сам виноват. И простил ее.
— Но ведь и раньше так было, — сказал И. И.
— Разве?
— Ну да, конечно, да и когда и где этого не было, разве что в других странах.
И тут только я ударил себя по лбу и понял: — да, конечно, так оно и было, только мы глядели на то, как Надо, и не хотели видеть.
— А как же, — спросил я, — протопоп Аввакум, вот он же был одноликий, а мы все его уважаем?
— А это же в нас самих живет, в каждом из нас есть одно Лицо, и нам хочется все то же.
— Не Бог ли это в нас?
— Ну, конечно, Господь Иисус Христос распятый: в нем одно лицо, а те, кто его распинал, эти все с переменными лицами.
356
Про ум личный и общий и слава благополучия.
Павловна глубоко уверена в том, что у меня лишь «талант», а «ума» у меня нет ни малейшего. Я же, напротив, думаю, что у меня ум… У нее ум общий, каким все живут, скопленный ум тысячелетний неграмотного опытного человека, ум традиций, в котором все выходящее за его пределы — «дурачок». Ум, посредством которого мы все, и ученые и просто грамотные и неграмотные, понимаем друг друга… А то есть редкость большая, ум личности: так только Я думаю.
…в каком-то свете оценки культурного творчества эти люди просто разбойники (цивилизаторы-революционеры).
Есть особое чувство приятности: «удалось» что-нибудь, как, бывало, в тюрьме удастся махорочки достать, и становится хорошо. Есть в таком «хорошо» мирно-смазывающее начало, от которого, если это станет часто приходить, заплывает душа. Это испытывает каждый мученик жизни, и это понятно диктаторам: надо мучить и давать. «Дают!» — и все бросаются туда, где дают, и в радости забывают мученье, рады всему, что дают. Строители канала этим достигали успехов своих. На этом пути являются и преданные оптимисты: поют хвалу, и те, кто требует для себя задорно… последнее из того рождается, что чем же я хуже других, и если Пришвину дали, то чем я хуже Пришвина.
Все было: «Марья Васильевна, пожалуйте, да, если угодно», а когда все кончилось, зевнул и сказал: «Ну, Маруська, пошли домой». (Так умирает трутень, оплодотворивший пчелиную матку, и она, стряхнув его с себя, улетает в улей, влача за собой его кишку, знак оплодотворения; а при бесплодии у человека: «Маруська».) Блядь эта была одарена особенным воображением и оттого при сношении с каждым мужчиной вела себя, как будто он у нее один.
Липа цветет. Зной свалил. Открылись нектарники, и пчелы загудели на дереве.
357
Каждый стал проституткой, потому что ждет получить что-нибудь и дает всем и все за получку. И, получив, тратит все, как растратчик, не думая о будущем, а только о том, что хоть день, да мой. И время стало проходить у людей безответственно: никто не хочет не только отвечать, но и возвращаться к мысли о том, что прошло.
Последние свидетели моих поступков, иногда и постыдных, исчезают, и я остаюсь жить без свидетелей.
Грачи молодые пришли на дорогу, сидят и, когда старые прилетают, орут, рот раскрывши, и трепещут крыльями.
Есть умная болтовня и даже разумнейшая…
Если есть противоположность личность и общество, то есть тоже личный ум и общий.
Вот опять это коренное чувство русского варвара, вроде Льва Толстого, что стоит только задуматься хорошенько, найти в себе нечто, потом решиться, и тогда силой можно будет переломить свою жизнь и направить ее к желанной цели.
Как бы ни вели себя большевики безобразно, жестоко и коварно вплоть до полного истребления оппозиции, вызвавшего письмо Роллана к Сталину, — все равно критики, идейно уничтожающей большевизм, ни с какой стороны не было. Какая это критика, если, заглянув в жизнь критикующих, видишь только внешнюю красивую форму, закрывающую от постороннего глаза такую же самую жизнь. И скажи я, то готовый вспыхнуть негодованием и на кого-то наброситься, — на кого? — то готовый смириться до растения в его священном деле удобрения земли, — я же сам, по правде говоря, ни в чем, ни в ком и нигде не находил себе убеждения в праве своем решительной критики. И та кривая от моих героических протестов до древесного смирения есть не что иное, как выражение бессилия души человека, вопиющего в пустыне. Но, чувствую, теперь во мне шеве-
358
лится настоящая опора, с которой можно выступить бесстрашно и уверенно. И вот бы… Вот бы сразу стало, что я не один, а со мною великая непобедимая сила.
Тут, однако, опять стоишь на распутье: если только Христос как явление моего сердца, свет разума, то ведь это опять же Я, вопиющий в пустыне;
