дождя на темном фоне серых кустарников. Подлец белячишка, — какой подлец, ведь до ночи нас мучил. Под вечер стало сильно морозить, и капли от дождя на деревьях замерзли и светились во тьме кустарника фонариками. Вместе с ними горела и капля охотника Яловецкого.
467
10 Ноября. Загорск. — Москва? Дождь. Ехать на охоту или в Москву? Подгонять фото (Дуб).
К Мазаю:
Осиновые почки на поляне [нагрелись] от солнца и пахли на всю поляну. Мы пришли к этой поляне через несколько часов с другой стороны и сначала вовсе не узнали ее и спрашивали друг друга: «Где мы?» Но запахло осиновой почкой, и мы вдруг узнали ту осину на той стороне поляны.
Начало речи:
Человек, который замечает свои поступки и про себя их обсуждает, — это не всякий человек. А человек, который живет и все за собою записывает, — это редкость, это писатель. Так жить, чтобы оставаться нормальным и быть с виду как все и в то же время все за собой замечать и записывать, — до крайности трудно, гораздо труднее, чем высоко над землей ходить по канату. Вот почему труд настоящего писателя рано или поздно, иногда и после смерти, находит высокое признание, и это последнее вызывает на соревнование множество людей, претендентов на это высшее положение. К сожалению, новое очень трудно писать, и потому симулянты, легкие писатели, всякого рода забавники прежде всего получают признание.
За много лет хождения по канату я получил некоторую уверенность в себе. Многие, например, говорят мне, что книга «Колобок», написанная мной 30 лет тому назад, является очень свежей и сейчас увлекает читателей и даже издателей: переиздают и [читают]. Есть и еще много признаков, напр., [множество] писем читателей, того, что я настоящий писатель.
Огромное большинство людей, тех, кто не знает «Я» за собой, знают гораздо больше писателя. Но они ничего не могут сказать о том, что знают, и сами они не знают, что они что-то знают. А когда писатель им укажет, они вспомнят и радуются и рукоплещут таланту.
Я иногда думаю, предложить эту догадку: что вся природа со всеми своими обитателями знает гораздо больше, чем
468
мы думаем, но она не только не может записать за собой, но даже лишена возможности вымолвить слово.
— Лада, милая собачка, — что ты мне шепнешь, ну, соберись, друг, шепни мне одно только человеческое слово, и мы с тобой победим весь мир зла.
Так я не раз говорил своей Ладе, когда она положит мне голову на плечо и страстным хрипом пытается выразить мне свою преданность и любовь.
Все люди разделяются на два класса: 1) люди знакомые и 2) люди незнакомые.
И все наши отношения разделяются на два отношения: 1) к знакомым и 2) незнакомым.
Слушал речь Фадеева на курсах писателей РСФСР, и от пустоты слов, повторяемых неумным и плохо образованным человеком и очень плохим оратором, стало пусто в себе до того, что прямо после речи сбежал, и мне хотелось умереть.
11 Ноября. Спасаюсь работой.
На своем выступлении скажу:
Товарищи! дело творчества мира, о котором ежедневно по всему миру говорит наш Советский Союз, я стараюсь осуществить своим личным путем. В букварях, издаваемых многомиллионными тиражами, вы можете найти мои маленькие рассказы, поселяющие в душе наших детей мир и любовь к знанию мира. Из домов отдыха, из санаториев от больных, прочитавших мои книги, я получил тысячи благодарностей. Я крепко помогаю нашему Советскому] С[о- юзу] строить новый мир любви и за то считаю себя самым современным писателем: самым, потому что не могу назвать ни одного своего современника, столь последовательно и сознательно работающего в согласии с принципами нашего передового государства.
Покойный А. М. Горький понимал мое дело, он мне писал: — Вы делаете великое дело, но вас не скоро поймут.
Он ошибся…
Миллионы детей меня читают и понимают.
Я всех людей разделяю на знакомых и незнакомых: все мои знакомые разные люди, все незнакомые подобны [друг] Другу. Мое призвание приближать к себе незнакомого че-
469
ловека, узнавать его в лицо и так присоединять к знакомым. Благодаря своим рассказам я многих людей присоединил к знакомым.
Фадеев говорил нам о немногих людях, Толстом и Данте, которые могли так много сказать: таких, мол, всегда единицы. «Вы не Толстой и не Тургенев! — сказал мне один важный господин в дореволюционное время, — и в то же время вы хотите заниматься серьезной литературой, на что вы рассчитываете?» Эти убийственные слова, подсекающие движение, неверны в основе своей. Ведь ни Толстой, ни Данте, когда начинали, не знали, кем они будут. Фадеев и прав и не прав.
Основная тема Фадеева — это что правительство наше идет далеко впереди писателей, и выходит, значит, что писателю надо лишь популяризировать нечто готовое…
Какой это вздор! Возьмем хотя бы идею мира нашего правительства. Это верно, правительство устраивает условия мирной жизни, но собственно мир должны сделать мы. Так, если взять для сравнения, скажем, идею увеличения населения: спасибо правительству, что оно строит родильные дома, но детей рождать будет не правительство, а женщины. Вот это-то и ждут теперь от нас и всячески поощряют, чтобы мы рождали, а не помогали строить родильные дома.
Речь Гитлера в Мюнхене: напечатана целиком в «Правде» и даже слова: «Так угодно Провидению». В этой речи есть нечто, убеждающее сразу, то самое, чего хотят большевики, [но] не могут: у большевиков люди сидят бессмысленно десятки лет, пока сами события наконец-то удостоверят в правильности их заключений. У нас без красоты и без вдохновения, без чувства трагического. Чуть начиналось это у Керенского, но быстро перешло в красное словцо. В лице Гитлера наконец-то революция приобретает своего героя, становится сразу понятной вся современная борьба народов за свое освобождение.
Откуда это взялось, что чувствую в себе Гитлера? Не от моего ли помешательства на Вагнере (43 раза «Тангейзер»!) Но тогда почему такая тяга к Вагнеру?
470
12 Ноября. Смех как сильнейшее средство личной обороны.
И если когда что-нибудь злит и ты не хочешь остаться в глазах людей раздраженным стариком, хватайся за смех: это средство спасет тебя и от людей и выпрямит тебя перед самим собой. (Это хорошо помнит еврей, заведующий питательным пунктом в рассказе Каманина.)
До сих пор меня преследует часто обида в том, что меня обходят, мало ценят и даже, часто кажется, сознательно хотят сделать мне зло. Лучшее средство борьбы с этой психикой неудачника является у меня юмор — раз, и второе: готовность написать рассказ для детей. Как только случится написать такой рассказик, то победа над самим собой бывает обеспечена. Так произошли мои и детские рассказы, и недетские.
Германский народ с героическим выражением — это несомненно и удивительно. И в то же время несомненно, что юмор немецкий никого не смешит, кроме самих немцев. Русский же народ исполнен юмора, и это его характерная черта.
13 Ноября. Барометр опять падает, и опять болит спина. И до того болит спина, что кажется, будто и в душе есть тоже спина и там тоже болит от тяжести повторяемых в газетах, в собраниях и по радио слов о прелестях нашей счастливой страны.
Пока я пил чай, Бой стоял возле в ожидании, что будет, когда я кончу стакан: пойду ли с ним погулять или же дам ему остатки своего завтрака. И как только я, допив стакан, взял перо и развернул записную книжку, он зевнул, обернулся, пошел в переднюю и там рухнул на свое обычное спальное место. Я же понял его так, что, с точки зрения животного, нет ничего бессмысленнее занятия литературой.
И должен откровенно сказать, что часто и я сам гляжу на себя с точки зрения животного и нахожу то же самое: нет ничего бессмысленнее для живого существа занятия литературой.
471
Потребность поделиться своим горем с кем-нибудь понятна: горе разделяется с другим, и самому от этого становится легче. Но ведь и радостью тоже хочется поделиться и созвать на свой пир милых людей, — общение через радость, значит, уже совсем бескорыстно. Вот почему на именины и на свадьбы ходить куда приятней, чем на похороны.
Потребность писать есть потребность уйти от своего одиночества, разделить с людьми свое горе и радость. Было время, когда я в одиночестве своем дошел до того, что стало невыносимо и страшно оставаться с самим собой. И когда я в таком состоянии вздумал писать, оставаться с самим собой мне стало не страшно. Я тогда же понял, что занятие искусством слова исходит из потребности поделиться с кем-нибудь своим душевным миром. Но я видел, с какими чувствами люди идут на похороны и с какими на свадьбу. Вот почему с первых же строк своих горе свое стал я оставлять при себе, а делиться с читателем только своей радостью. И так поиски материалов для писания обратились в моей практике в поиски такой радости жизни, которая бы, как именины или свадьба, созывала на мой пир друзей. Не так-то легко это, вечно справлять весну и свадьбу; медленно, десятками лет я учился переносить личное горе и делиться радостью жизни с другими. (Успех мой в литературе был как раз такой, какой обеспечивал мне минимум для занятия ею.)
Вы видите, беда, личная трагедия привела меня к такому неестественному для живого существа занятию, как от- сиживание в одиночестве многосуточных часов за столом. И вот теперь мне предлагают научить этому молодежь.
Развить мысль, что вот одно дело прочитать, другое — поглядеть на писателя… Так мне хочется поглядеть на жизнь в лицо — у меня нет времени читать книги. Если вы разовьете такую способность, на всяком месте жизнь видеть в лицо, вы и не потянетесь к книгам и «читать» не станете. Толстой упрекал Горького в книжности. Сам Толстой читал, но одно чтение в помощь работе, другое — чтение само по себе, для развития.
472
По фото «Рыбаки у Мазая». У нас было все, у них плотва, и они сварили ее и поели без хлеба и соли. Смешно, что меня тянуло жить и обходиться, как они. Вспомнился Толстой с его пахотой. Так что сытого иногда тянет к голодным, а голодного всегда тянет к сытым. Последнее понятно, но почему же тянет к голодным?
14 Ноября. Черчилль нас поднимает, и это (возможность их победы) вызывает из себя на пересмотр личной своей перемены сравнительно с 14-м годом в отношениях своих к Англии и Германии — с одной стороны, и к большевикам — с другой.
Заключаю, пересмотрев прошлое, что неизменным у меня остается лишь смутное, невыразимое словами чувство родины. Вот этот пред-рассудок и определяет мои отношения к странам, лежащим извне, и к
