Однако если Достоевский имеет в виду задачу русского человека принять в себя «всеевропейское и всемирное», соединиться с ним и стать «всечеловеком», то у Пришвина это скорее человек как таковой во всей полноте «всечеловеческого соборного Я», предельным идеальным образом которого оказывается Христос («На свою жизнь я смотрю как на жизнь Всего-человека в личном моем отражении»: http://www.emory.edu/INTELNET/darlO.html).
С. 328. …может быть, она так умна… — Имеется в виду Клавдия Борисовна Сурикова, сотрудница Литературного музея, которую Бонч-Бруевич прислал к Пришвину для работы по разборке архива и подготовке его к передаче в Литературный музей.
С. 330. …непонятно говорить о понятных вещах. — Эта запись, а также ряд подобных являются черновыми вариантами будущего романа «Осударева дорога»:
С каждым из нас бывает, что наедине с собой, разбираясь мыслью в чем-нибудь, мы с кем-то беседуем и так выясняем себе смысл пережитого. У меня эти беседы бывают, будто я, мальчик, дожил до себя, каким я есть теперь, и маленький «Я» спрашивает, а большой, как будто обрадованный вопросом, отвечает. Вот он, мальчик мой, спрашивает:
— Что это Весь-человек, можно ли его видеть, или он тоже невидимый, как старый Бог?
— Можно, — отвечаю я, — слышишь? кукушка в лесу: да, это просто кукушка, или вон заяц перебежал дорогу. Это было всегда: кукушка, заяц, волк, лиса. Но так нельзя на человека смотреть: на человека смотрят как на временного, показался человек, пожил и такой никогда не вернется. Он один такой, единственный, а не как заяц. Какое иногда страшное лицо покажется, но не тужи: оно исчезнет и не повторится. И смотришь ты на людей как на брызги, и так надо смотреть: пробуждает участие даже к самодовольным. Но бывает, увидишь лицо такое прекрасное, что забудешь о временном, тебе кажется, будто это уже не пройдет. Тогда знай, что это Весь-человек собрался на мгновенье и тебе показался: он такой.
574
— Показался… а можно ли его собрать?
— Вот, милый, в том-то и дело и вся суть: надо нам учиться уметь собирать человека. Какая наша большая богатая земля: ее цари собирали, покоряли народы войной. Нам же надо собирать человека, как землю собирали цари.
Строят, мелькая, как брызги падуна: мелькнуло лицо, и нет его. И видишь его, и все ведут себя всерьез, будто это все не на минуту. Это Клавдия в кожаной куртке сидит у телефона: розовые, синие и желтые пятнышки на лице сменяются, и все лица на глазах переменяются и проходят. Успей же войти, сказать что-то доброе, связать себя, а то ведь не останется ничего. Хочется остановить и что-то сделать из этого вечное.
— Что это, отец, было ли с тобой, все бы отдал, чтобы только войти к ней, и ей было бы хорошо, и себе, но почему-то страшно: она дело делает.
— Ничего, войди.
И он спрашивает:
С. 334. Бетал (Саид). — В 1936 г. Пришвин по совету Н. И. Бухарина отправляется в Кабардино-Балкарию, где знакомится с Беталом Калмыковым. В 1939 г. Пришвин обращается к дневнику поездки (14 Марта — 19 Июня 1936 г.) и выписывает из дневника десятки записей (иногда отмечая номер страницы) для повести о Бетале, личность которого произвела на него сильное, хотя и сложное впечатление; к этому моменту Бетал Калмыков был уже арестован (в 1938 г.), о чем Пришвин не мог не знать («Один из главных планов работы: показать… внутренний разрыв счастливой и зажиточной жизни и разрешить выход»). Подготовительные материалы к повести большей частью представляют собой выписки из дневника поездки (Дневники. 1936—1937. С. 42—282), поэтому мы их опустили, оставив некоторые, наиболее существенные, для примера; частично текст в рукописном подлиннике отсутствует — он вписан в машинописную копию, по-видимому, М. М. Пришвиным, что требует дополнительного рассмотрения.
«Лошадь оборвалась. Оставался сидеть, заметил кустик, схватился и уцелел. А лошадь разбилась.
Лицо Саида ребенка, широкие детские щеки, детская улыбка, в ребенке спайка возможной жесткости и готовности на дружбу. Охота, война и революция сошлись в нем в единстве, и к этому создание (строительство) Кабарды.
Кровные группировки, объединенные универсальной идеей братства народов.
Бетал до всего доходит сам.
Р. — Жестокий человек, он все с тобой может сделать.
Я. — Ну, что ты, разве что за вину посадит?
575
Р. — И расстреляет. Трепещем! Сколько и кого только не расспросишь, в каком он духе, перед тем как войти к нему в кабинет, а чего не передумаешь в ожидании. А на охоте самый лучший твой товарищ и друг. Как это можно соединить? И до чего же он тонко понимает струну человека и как больно может играть на ней. Он чувствует мгновенно при одном взгляде струну каждого человека, и тут же успевает использовать, а ты и не знаешь. — Думаешь, он вас не учел? Да взвесил же при первом взгляде. — Ну, что ты, у меня нет струны. — У каждого есть своя струна. — Нет, у меня флейта, как рассказано у Гамлета. — А кто это Гамлет? — Принц Датский.
Изображение охоты, как дружбы Бетала. Анализ: в игре — человек есть друг, в деле — Кабарда и нет человека.
Что-то разделяет меня с Беталом, как будто я должен что-то скрывать от него, и через это неловкость, я догадался: что это я читал Шекспира и знаю Гамлета.
Россия для Бетала, как Петру Европа.
Один тип обывателя, думая о Бетале, говорит: «Герой и герой, нам-то что: мы не герои». Другой тип обожает Бетала и всегда думает о себе: «Я не Бетал!» А этот поймет и поднимает тост: «За бедняка».
«Я» — это все, что мог бы сказать Евгений Медному Всаднику.
…философия спорта: умный от спорта глупеет, как поглупел доктор Фауст, когда влюбился в Маргариту и связался с Мефистофелем, но простак от спорта умнеет, как поумнел кузнец Вакула, когда сел на черта и поехал добывать башмачки для возлюбленной).
Л. Толстой в отношении к жене однажды вспомнил о кнуте. (Кто не вспоминал!) И вот жена-враг ловит эти моменты и в этом воплощает его всего: что вот он такой и есть настоящий, а все остальное лишь для людей, т. е. обман. Все писание, вся работа для людей есть обман, а вот он настоящий. Павловна тоже не раз мне на это указывала, на эту ложь.
Вначале, когда много сил, так радостно давать, служить, но мало- помалу ты раздаешь, ты беднеешь, и тут они, разбалованные тобой, бьют тебя, погоняют, как старую клячу. Тогда появляется чувство к высшему (у Толстого христианство, у Бострема призвание). И вот на это высшее все домашние набрасываются.
В теории достижения личного счастья через трудный путь создания счастья другим есть одна неприятность, что дуракам счастье достигается даром, и, значит, когда вы после мучительной трудной жизни наконец-то достигли первого рода счастливых людей, то увидите, что вокруг вас, счастливого, сидят счастливые дураки, пришедшие сюда без всяких усилий.
576
Счастье — это, может быть, свет какой-нибудь отдаленнейшей звезды или излучения ближайшего к ним неоткрытого вещества — все равно, отдаленнейшей от нас звезды или ближайшего к нам вещества, лучи которого проникают в нас в следующий момент после величайшего напряжения при достижении цели, в тот второй момент, когда стало чуть-чуть легче и явилась уверенность, что цель скоро непременно будет достигнута.
Философия. Борьба, ненависть к интеллигенции у революционеров (напр., у Маши Бог.) понять и признать как законное явление. С другой стороны, тоже надо точно так же понять интеллигенцию…
Это спор войны и мира. Слова действуют, пока не сорвалась война. А когда война спущена, слова (интеллигенция) — пусты.
Мир как личное творчество, война как сила народа. Против силы народа как против режима. Всякое (и народное) творчество возможно лишь через личность.
Строитель государственный — организатор силы народной.
Творец мира, личность есть организатор народного счастья и смысла жизни, он заботится о настоящем, а из него выходит будущее, тогда как «строитель» заботится только о будущем.
Из людей, подобных Беталу, понятия не имеют о личности человека: ее они понимают или как ненавистную интеллигенцию, или [как] беззаконие. Их представления о личности не выходят за пределы стахановца.
У Свободы, конечно, есть тоже нечто вроде кишок и, чтобы стать свободным, непременно эти кишки надо тоже набить и заставить работать.
Философия. Потребители жизни природы берут из нее только ритм для своего счастья и устраиваются прочно жить, как будто смерти им никогда и не будет. А для того и устроено ритмическое возвращение, чтобы сделанное кем-нибудь ценное в продвижении вернулось к людям как достижение, как счастье. По этому кругу устроить и расхождение героя с Беталом и схождение: Б. как творец имени счастья, а Я продвигаюсь: Я как личность, обращенная к открытию нового (Богу), Бетал как тоже личность (творческая), обращенная к людям. Получив свое счастье личное, Я вдруг понимаю Бетала как творца счастья.
Хозяин (род) и художник (личность), и к этому сводится вся борьба моих героев.
Усилие свойство личности. Искусство свойство личности. Реальность искусства есть то же, что реальность идеи бессмертия.
Счастье в удовольствии быть самим собой, делать свое дело, а «Хозяин» берет людей сегодняшнего дня, почему не накопляется внутренний человек, интеллигенция.
577
Ближе к природе, ближе к себе.
Сталинское — государственное, а троцкизм не государственен, и потому я пришел…
Какая же это теперь таится в нашем народе сила желания жить самому…
В плане была одна мелочь, которая распадалась на множество мелочей: и чем больше в них принимаешь участие, тем их делалось больше, и весь план исчезал в мелочах. Надо было усилие, чтобы забыть о них, но оно не приходило…»
С. 337. …Марья Моревна воскресла, но не для меня. — Имеется в виду персонаж автобиографического романа М. М. Пришвина «Кащеева цепь» (1927).
С. 338. Письмо от Разумника, гто на свободе и «реабилитирован». — Об освобождении в июне 1939 г. после двухгодичного тюремного заключения с документом о прекращении дела ввиду отсутствия состава преступления см.: Иванов-Разумник Писательские судьбы. Тюрьмы и ссылки. С. 93—97.
Слух о смерти Мандельштама. — О. Э. Мандельштам умер в лагере под Владивостоком 27 декабря 1938 г. Пришвин встречался с Мандельштамом дважды: в 1923 г. (об этом см.: Дневники. 1923—1925. С. 22—23, а также очерк «Сопка Майра»: Цвет и крест. С. 535—539) и в 1937 г. Об этой встрече в дневнике Пришвина осталась короткая пронзительная запись: «16 Октября. Встретился Мандельштам с женой (конечно) и сказал, что не обижается <приписка: и не на кого обижаться: сами обидчики обижены>» (Дневники. 1936-1937. С. 771).
С. 341. …«я буду век ему верна»… — Аллюзия на роман в стихах А. С. Пушкина «Евгений Онегин».
