в замшевом мешочке около сердца, то как бы я был счастлив, как бы я эту душу любил и берег, и советовался бы с ней, и шутил.

Буду ждать: она скажет. И будь спокоен, Михаил: ты это выдержишь.

Мне представилось, будто мне дали дворец, чудесный как в арабской сказке, и все в дворце было для меня, только одна комната была под запретом: в нее входить мне было нельзя. Как и в сказке, тоже и тут меня это стало мучить. Я стал думать, почему нельзя мне войти в эту комнату, я мучился долго всякими догадками и вдруг догадался, и все стало понятно, все… Казалось, мне было так легко отказаться, и я совсем не хотел пользоваться той комнатой. Этот вздор о запрещенной комнате вышел из недоговоренности ее… Но главное, все из моего самолюбия, желания уколоть: т. е. из того же источника.

66

27 Февраля. И опять, как только я увидел ее, так мгновенно исчезла «запрещенная комната». Происхождение таких химер находится в недоговоренности. Сегодня же, целуя ее, я сказал:

— Вы не сомневаетесь больше в том, что я вас люблю?

— Не сомневаюсь!

— И я не сомневаюсь, что вы тоже немного меня любите.

— Немного люблю.

Я подпрыгнул от радости:

— Правда?

— Правда: скучаю без вас.

И поцеловала в самые губы.

И я сказал:

— Не совсем, но моя.

И она:

-Да.

После этого она и ушла, в то же время осталась, и голубь с нами был и прыгал у меня в груди, проснусь ночью — голубь трепещет, утром встал — голубь.

— Ну, — сказала она, — конечно, надо сделать так, чтобы другие от нас меньше страдали, но если жизнь скажет свое слово, что надо…

— Если будет надо, я возьму вашу руку, выйду из своего дома и больше не вернусь. Я это могу.

Она вспомнила, что все главное у нас вышло от дневников: в них она нашла настоящее, собственное свое, выраженное моими словами. И вот отчего, а не потому что боюсь, не отдам никогда я эти тетрадки в Музей: это не мои тетрадки, это наши.

И так все пошло переделываться в наше.

Самое главное — это надо поскорее устроить ей возможность более спокойно и уверенно жить, иначе просто совестно разводить романы…

Весь смысл внутренний наших бесед, догадок в том, что жизнь есть роман. И это говорят люди, в совокупности имеющие более 100 лет: и говорят в то время, когда вокруг везде кипит

67

война и только урывками можно бывает достать себе кое-какое случайное пропитание.

Никогда не была так ясна самая сущность жизни, как борьба с Кащеем. Никогда в жизни моей не было такой яркой схватки с Кащеем за «роман». В этом романе схватка за жизнь, борьба не на жизнь, а на смерть и на жизнь. И она все это знает и очень готова, да только все еще не совсем уверена во мне, все спрашивает, допытывается, правда ли я ее полюбил не на жизнь, а на смерть…

Никогда в жизни не было мне такого испытания — это карта на Всего человека.

Я где-то в дневнике записал, как страдает глухарь в своей любовной песне, и потом указав, что все животные переживают любовь, как страдание, указал на человека: только человек сделал из любви себе «удовольствие». Напомнив мне это, она сказала о наших бессонных ночах, разных других мучениях и сказала: — Хорошее удовольствие!

28 Февраля. Ни разу за 30 лет не поцеловал жену в губы со страстью, ни одной ночи не проспал с ней и ни одного часу не провел с ней в постели: всегда на 5 минут — и бежать. Близко к любви были поцелуи «Невесты» (2 недели) и больше ничего. Так что можно сказать: никакой любви у меня в жизни не было. Вся моя любовь перешла в поэзию, которая обволокла всего меня и закрыла в уединении. Я почти ребенок, почти целомудренный. И сам этого не знал, удовлетворяясь разрядкой смертельной тоски или опьяняясь радостью.

И еще прошло бы, может быть, немного времени, и я бы умер, не познав вовсе силы, которая движет всеми людьми. Но вот мы встретились…

1

Вчера я уверял ее опять, что люблю и люблю, что если остё-нется последний кусок хлеба, я его ей отдам, что если она будет больна, я не буду отходить от нее, что…

Много всего такого я назвал, и она мне ответила:

— Но ведь все же делают так.

И я ей:

68

— А это же мне и хочется: как все. Об этом же я и говорю, что наконец-то испытываю великое счастье не считать себя человеком особенным, а быть как все хорошие люди.

29 Февраля. Объяснение с Аксюшей до конца и ее готовность идти к Павловне на переговоры о том, что М. М. жизнь свою меняет. Теперь остается слово за Валерией.

К Чагину предложить: т. 5 Неодетая весна, Серая Сова, Лисичкин хлеб.

Согласие дал Чагин.

Стеснение Аксюшиной души.

Она: — Если старца спросить, то он скажет — это искушение, и велит вернуться к старой жене.

И смысл этого объяснила тем, что от своей любви надо отказаться — откажешься от своей и будешь любить всех. В этом и есть смысл церковного аскетизма. И мой «пантеизм» этого же происхождения: вместо своего человека — любовь ко всему. И все это радость.

А если у тебя стесненность, то поезжай к Павловне и скажи ей про нас, стараясь говорить так, чтобы та меньше расстраивалась. Тогда твоя стесненность пройдет.

Аксюша никогда не станет на сторону Валерии, потому что всегда будет судить по себе: она по приказу своего старца отказалась от любви, значит, по ее мнению, и другие христиане должны отказаться.

Все сильнее, огнем, пожаром охватывает желание войти в запретную комнату. Кажется, войдешь — и будешь обладать настоящим, и настоящее это пройдет, и, может быть, весь дворец исчезнет. Или не войти и сохранить Дворец во всей красе.

Настоящее вступило в жестокую борьбу и с Будущим, и с Прошлым. Прошлое — это наше прошлое, с того дня, как она отморозила себе ногу. Будущее — это наше будущее от разлуки до встречи в 1-й и в 3-й дни шестидневки.

69

И надо выбросить из головы все придумки, подставки, замены: любовь это все, и если это есть у тебя, то все, что взамен -теперь отбрасывается. Только любовь.

Все думал, что это можно: она будет на моей жилплощади, а я с ней тогда могу как с сестрой. Я хотел ее с чистым сердцем позвать, а сейчас думаю, что отказаться не могу уже. И значит, если она придет, то будет моя.

Женщине дана такая сила и такая власть над людьми69, больше которой на земле нет ничего. И как же глупо они эту силу растрачивают. В мире до тех пор счастья не будет, а только война, пока не научится женщина управлять своей силой.

Разумник Васильевич рассказал мне, что Сологуб как-то моими же вот этими словами сказал то же самое о женщине: «Ей дана сила, а она поступает как цыган: «Что бы ты сделал, спросили его, если бы стал царем? — Я бы, ответил цыган, украл сто рублей и убежал»».

1 Марта. Написал для серии «Фацелия» рассказ «Любовь»70, может быть самое замечательное из всего, что я написал.

Валерия не приходила: мать больна. В отношениях к В. прибавилось много ясности и спокойствия. Теперь надо лишь сдерживать себя и ждать.

2 Марта. Навестил Валерию (мать больна). Видел Раттая. Она проводила меня и у меня провела вечер. В этот вечер из моего рассказа «Любовь» ей вдруг открылось, что я не только ее понимаю, но что через меня и она себя сразу поняла. Это было так радостно, что целовали друг друга, и она, целуя, говорила: мы подходим к настоящей любви, я начинаю верить, -мы к ней придем.

— Почему вы такой печальный? — спросила Аксюша. И потом:

— Вы никогда ее не достигнете. Она вас поманивает, а жить с вами не будет.

— Почему?

— Если она правильно духовная, то не пойдет против закона.

Овечка Божья мне серьезно начинает мешать.

70

Холод пронизал (монах), пустота. Она создала Олега.

И меня таким, как я сегодня ей открылся — таким я стал от нее.

Она стоит у силы и хочет этой силой управлять: в этом у нее все.

С двух сторон смерть, и опять две стороны в возможностях: постриг, любовь.

Она сегодня сказала:

— Долго так продолжаться не может.

Ее верный совет: вовсе не думать о практическом, как нам устроиться: надо в основном сойтись.

Сегодня я так далеко забежал вперед, что как будто вернуться пришлось назад к ней, и уже не она, как всегда, говорит мне новое, а я принес ей весть, и она воскликнула изумленная: -Думала ли я когда-нибудь, что здесь найду объяснение главного поступка в своей жизни.

После того мне стало так, будто я кругом открыл всю ее душу, и она мне стала, как своя душа. В то же время чья-то суровая рука не дозволяет со страстью любить ее тело, хотя чувствую, что она не стала бы сопротивляться.

Но, видно, все-таки ей передалось, и она сказала:

— Хорошо, что вы такой цельный человек.

3 Марта. Ночь почти не спал, переживая то самое, что переживает каждый, закупоривая страсть свою в пределах собственного тела. Огнем горел, но соблазняющих мыслей не было, приходили, но я их легко отгонял. Я так привык презирать себя, как любовника, что теперь, будто все это не я, а какой-то очень хороший герой. И жена моя, и дети, вся моя Берендеева затея лесного брака стали казаться шалостью и, сожалея обо всем этом, я повторял: «Зачем это я делал, зачем тратил на забаву или самообман драгоценную и короткую человеческую жизнь!»

Вчера она читала мне «Погорелыцину» с таким выражением, с такой любовью, и так была она при этом прекрасна, что «практические намерения» этих дней (устроиться жить с ней

71

под одной крышей) вдруг явились мне во всем своем ничтожестве, я просто струсил за себя, но мало-помалу преодолел себя, и уже начал было пьянеть от поэзии, парить в музыкальном тумане, как вдруг в дверь постучались и вошел Раттай.

Вспоминаю, как она «вытаскивала» меня с предупреждением, с назиданием и мало-помалу заставила меня поумнеть, думать о ней всегда возвышенно и поверить в себя и в большую любовь. Так же точно она сама преобразила Олега. Эта властная любовь, эта требовательность к настоящему чувству есть ее основная черта.

Вторая черта — это смелость в отношении быта: наверно, она не побоится швырнуть в печку икону, если она ей мешает молиться. Однажды не испугалась сказать: «эта церковь у черта