может быть, ненавижу это от всей души, и все-таки мне нужно не для себя, а для людей. Я хочу быть безобразником для себя, я безобразник, а кругом берега стоят. Вот зачем я и жду немца, а не для себя. При немце я буду как ручей в берегах и буду бежать и мыть и размывать берега: тогда у меня будет занятие. А когда, как теперь, все безобразничают, то какой мне интерес…

— Сношения с женщиной нам даны с целью сближения, чтобы были два в одну плоть. После того, как двое познали друг друга, их сношения стали без познания, а стали чем-то

673

несущественным — эта песенка спета, и если что возможно, то это только на стороне. Так что наше переживание есть общее: через страсть люди познают друг друга и, познав, или расходятся, или вместе живут, как близкие (нераздельно и неслиянно).

Мысль двоится и неожиданно показывается обратной стороной. Скажи эту мысль любя, и это будет одно, скажи во время неприязни, и будет другое. <Зачеркнуто: Взять хотя бы «брачных»: во Христе - одно, а в дьяволе - другое.>

— Человек родится, и человек умирает: родится — радость жизни, умирает — страх. Религия рождения, радости жизни -это язычество и Ветхий Завет, смерть и преодоление страха смерти — Христианство. Так мы и живем в этих двух настроениях, радости жизни и страха смерти.

11 Ноября. (Рожденье Ляли 41 год).

Как вспомню силосную башню в Нагорье с ее вонючею, никуда не годною гнилью, так и вся Россия (СССР) встает перед глазами, как сплошная гниль.

<Зачеркнуто: Если ты не в силах принять к себе Бога, то полюби верующую женщину, и она создаст тебе путь к Богу, потому что любовь сама по себе и есть путь к Богу.>

<Зачеркнуто: Ну, так пусть же пропадет моя родина и с большевиками>

Вчера я Ляле на ночь сказал, что смотрел на Распятие и думал о смерти, а когда смотришь на цветок или на ручей, то чувствуешь радость жизни и думаешь о детях, о будущем, о светлом пути человека в его возможностях.

— А я с 12 лет думала о Христе, как светлом пути в жизнь и в беспредельность, — ответила Ляля.

И, вероятно, ее чувство Христа вернее моего рассуждения, навеянного, вероятно, Розановым и подобными169.

Распятие, вероятно, не есть образ смерти, а образ творческого усилия личности, сжимающей плоть свою для прыжка в бессмертие.

674

Распятие есть образ творчества личности, пренебрегающей в этот момент радостью жизни.

<Зачеркнуто: Да, но как ужасны попы, говорящие без соответствия с собственными переживаниями!>

Личный враг — это враг моей личности, которая в Боге. Выходит, что с личным врагом надо бороться, как с врагом Бо-жиим. Но в Евангелии сказано: любите врагов своих. Как понять этих своих, не значит ли этот свой то же, что свойский, т. е. индивидуальный, особенный, а не личный. И «люби», значит, великодушием своим, широтой поглощай эту мелочь, этих лукавых, сажай их с улыбкой себе на ладонь, поглаживай мохнатеньких, подкармливай и обласканных, подщипнув незаметно хвостик, пускай. — А зачем же подщипнуть-то? — А затем подщипнуть, чтобы в другой раз, когда он сделает, может быть, мне хорошо, узнать его и особенно поблагодарить и его и Господа, что допустил меня врага моего полюбить.

Со мной не раз бывало, что я своих врагов поглощал. Вот все время лет 15 помню писателя Бахметьева с завистливо-ненавистным в отношении меня глазком. Недавно, приехав в Москву, я увидел его в канцелярии ССП. Никогда раньше не здороваясь с ним, я теперь подошел к нему. И нужно было видеть, как этот сморщенный от неудач писатель вдруг весь просиял. Это и было действием любви к врагу свойскому. Такой же еще у меня враг и Гладков.

Но Платонов (Человеков), продавшись в сущности своей тоже свойскому врагу моему Левину, не питая ко мне по-свойски ничего дурного, является уже несомненно врагом моей личности, т. е. врагом Божиим. Однажды, поняв Левина как свойского врага, я прямо подошел к нему и сказал: — Простите меня, голубчик. — И он, сморщенный от нравственных побоев, тоже просиял, как Бахметьев. Но было бы с моей стороны преступлением нравственным, если бы я и к Платонову так подошел. Платонова я должен побить170, как врага Божия. Так вышло, что врага своего еврея я простил, а русского врага буду бить.

675

Между прочим, «лукавый» в «Отче наш» мне тоже представляется как-то не очень-то Божиим врагом, а скорее тоже свойским, быть может, даже допущенным ко мне волей Божией. И когда я прошу Бога избавить меня от лукавого, то я прошу той знакомой мне щедрости великодушия, которой часто на практике побеждаю врагов свойских.

Прочитал все Ляле, и она сказала так, что все это рационализм, в ней же «любить врага» было как благодатное чувство богатства любви. Теперь она этого не чувствует и не может ясно понять, как это можно любить врага, тогда же ей это было ясно, и она думает, что додуматься до смысла, конечно, можно, только это все будет кругом да около, самый же смысл — это чувство полноты и богатства любви.

— Но я же это богатство знаю по чувству природы. — Да, то природа, и в ней это у тебя тоже от Бога приходило, но у меня было прямо от Бога. Надо Бога чувствовать.

Из поездки в Троицу-Нерль.

<Приписка: Это было возле Троицы, когда у нас испортился насос и я, остановив генеральский автомобиль, попросил шофера мне помочь. Генерал красный, нагрузился, волосы пепельные>

…командир оказался пожилым человеком. Он у себя в машине выпил, раскраснелся и улыбался. Чтобы как-нибудь начать разговор, я сказал: — Вот на базар ездил…

Он сочувственно улыбнулся.

— Все запасаются, — сказал я.

Он еще улыбнулся и ничего опять не сказал. Я приналег на себя, чтобы как-нибудь сдвинуть его с мертвой точки.

— Смотреть на них скучно, — сказал я, — но самому… Я показал на толпу и на телеги идущих с базара и едущих на базар.

— Да, смотреть скучно, а самому нужно, ничего и так каждому заниматься запасом продовольствия никогда не скучно, почему это? тысячелетия занимаются, и все не скучно? Потому, понимаю я, что есть хочется.

676

Командир засмеялся. Вгляделся в толпу и вдруг сказал в ответ моему «есть хочется»:

— Глядите, вон и козла тащат.

После того мы сочувственно замолчали и так стояли с полчаса, пока шофер не исправил насос.

Подсыпало снежку, хватил сегодня мороз в -15°, и есть надежда, что это зима.

— Тебе, Ляля, сегодня 41 год, порядочно лет!

— А не все ли равно, 41, 42, 43… Раньше я страшилась лет, а теперь все равно: я нашла тебя, и вся моя тревога кончилась.

Счастливый день: удалось купить на базе 50 кило мяса по 6 р. кило (даром! в Москве, говорят, мясо: 50 р. за кило). Еще нам дали 10 килограмм вермишели, 10 лука, два мешка картошки, 10 кило пшена и 3 кор. спичек. Мы просто богатые.

По слухам, в Москве жизнь мало-мальски налаживается, мы решили подождать недельки две и съездить туда. Возможно, что немцы в самом деле прозевали Москву и теперь хотят удивить чем-то иным.

12 Ноября. Морозное утро с луной и звездами. Собираюсь идти в Купань покупать картошку с целью закопать для голодного лета. По стенам в моей комнате развешаны прикрытые от глаза мешки с мукой. На полу ящики с вермишелью, крупой и пр. Под карнизами окон, где похолоднее, баночки с маслом сливочным, русским, растительным. В подполье зарыты рукописи, сахар и немного рису. Также готова огромная яма, чтобы на случай побега или пожара набросать в нее сложенные чемоданы и закопать. В углу икона Б. Матери, обыкновенно закрытая от постороннего глаза кофточкой.

Теща очень тяготится ссылкой нашей, жаждет общества. -Человек, — сказал я, — везде есть — если захотеть, то можно и тут составить себе общество: Иван Васильевич вовсе неплохой человек. — Но о чем же я буду с ним разговаривать?

677

Кладовщик показал Ляле пальцем, — идти с ним на склад, а мне моргнул, — посидеть в конторке его, постеречь, не спер бы кто чего. Я остался ждать и глядел из окна, как там на высоком ящике дремал наевшийся мясными остатками кот, как вороны выискивали на земле косточки, а сороки выхватывали у них, и как смешно одураченные вороны пытались некоторое время погоняться за сороками, как пришла курица и долбанула ворону, но самое главное, кот-то, этот философ, невозмутимо глядел на все с высоты.

Послышались глухие удары — это кладовщик рубил для нас корову, и другие в противоположной стороне слышались удары: это где-то самолеты бросали бомбы и зенитки их обстреливали.

Для всякой обыкновенной женщины посвятить какой-то час лукавому разговору с кладовщиком и созерцанию туши коровы — пустяки. Но Ляля устает: по существу все это до крайности чуждо ее душе, и она должна себя понуждать так сильно, что устает больше, чем от физической работы. И в этом вся ее жизнь: она какое-то свое вольное, изящное, прекрасное внутреннее существо должна вечно понуждать и в какой-то нравственной необходимости постоянно подыскивать оправдание такому понуждению. Всем жить легко, потому что бессознательно у них руки-ноги работают, а у Ляли руки-ноги слабенькие, и ей постоянно приходится просить на работу своего Ангела. Так что не за себя ей тяжело, а за своего Ангела.

Какой сегодня сверкающий солнечный день, и небо тоже нежное, и облака почти что летние. Я ходил в Купань покупать картошку.

<Зачеркнуто: под влиянием страшных несчастий, отнявших у нее родных людей, отчасти под влиянием матери, народ, как хранилище драгоценностей, расщепился у нее на «хамов» (все простонародье) и аристократов (верующих в Бога, очень немногих, знакомых людей). Отношение же к «хаму» не прямой ясной борьбы, а в чувстве болезненного страха.>

678

<Зачеркнуто: Этот страх перед хамом во время ежовщины охватил всех, и больных, и здоровых. В сущности и мои все знаменитые выступления - я это от страха выбрасывался. (И теперь об этом сам думаю, когда читаю: «И остави нам долги наша», т. е. избавь от ежовского страха.)>

Мороз не меньше как градусов 20 или 25, глубочайшие колеи на осенней торфяной грязи чуть припорошены снегом, и внутри одной из них откуда-то взялась и бежит землеройка, самое маленькое млекопитающее.

Ляля работает по дому целый день. Я ее пожалел, а она: -Ничего не жалей, ведь я же для ближних работаю. — Для ближних. А я разве не для ближних? — Ну, конечно. — Почему же я, несомненно работая для ближних, всегда чувствую, что делаю для