себя. Всегда только для себя, а выходит для ближних. Мало того. Если бы мне ту же самую работу предложили делать не для себя, а для ближних, я бы ее делать не мог. Почему? — Потому что я мать, и должна, как мать, думать о ближних. — А я почему все делаю для себя?

Не оттого ли она удовлетворяется работой для ближних, что женщина, а мне нужно, чтобы все проходило через себя, что я мужчина. Ей сладость отдавать ближним, мне сладость взять для себя.

На рассвете иду в Купань к Новожилову покупать картошку, а Ляля повезет мороженую картошку на Болото менять на хорошую.

Чувство своего класса. Помню Ефр. Павл., когда она в каждом госте моем встречала хорошего человека, будь то рабочий, интеллигент или князь. Только мало-помалу она разглядела, что-то взвесила и разделила людей на своих деревенских, может быть, и плохих, но своих, и образованных, уважаемых, почти что святых, как Дуничка, и образованных — прохвостов. Собственно классовое чувство у нее было к людям с внешними отличиями аристократизма. Трубецкие на что уж милые люди, но Ефр. Павл. чувствовала в отношениях

679

с ними грань и что-то знала тут такое, чего я в себе не понимал.

Единственно я чувствовал себя в шорах класса, когда к нам приезжала старуха кавалерственная дама* и подавала нам каждому по пальцу. Я тогда за маму болел, которая напором какой-то изнутри жизненной силы от встречи с человеком, по доверию к его существу, разбивала все классовые перегородки и вообще не знала их, не понимала, не ведала, как бывало Ефр. Павл. в первой своей молодости, до своего грехопадения.

То святое утешение, которое я называю творческим освобождением меня и, как и мать мою, освобождало от всякого даже внимания к классовым и сословным перегородкам. Мне думается, сам Руссо именно это самое и разумел, когда называл это «природой», и сущность христианства состоит не в этом ли отборе живых творческих людей, создающих новую природу бессмертно живую, в свете которой представители классов кажутся мертвыми глупыми куклами. И вот самое главное, самое существенное, из-за чего я не мог принять большевиков с самого начала и до конца. Я всегда понимал, что культура пролетарская есть культура злобы. Вот почему, еще в 17-м году, встречая большевиков, я писал им, что в рай всех валом всем классом не пустят, что Ангел у врат [в] рай будет лично впускать каждого, спрашивая о его святом имени.

Слышал, что Шаляпин единственный раз в жизни сробел, когда лорды в салоне м-с Грэй при входе его встали. Я понимаю Шаляпина, он привык смотреть на аристократов, как на хамов, и вдруг свидетельство признания высшей природы человека: перед этой высшей природой обыкновенные лорды встают почтительно. Тут, конечно, сробеешь.

14 Ноября. До того забыл свою агрономию, что чуть-чуть не закопал было в землю картошку без воздуха. Вот так и наше чувство веры, надежды тоже требуют воздуха.

15 Ноября. Как будто после речи Сталина неслышными шагами, как тень, вышел на сцену Некто в сером и стал незаметно

*Детское воспоминание — речь идет о Софье Стахович, соседке по имению Пришвиных в Хрущеве под Ельцом.

680

в уголку. Но мы усмотрели его и, подумав, стали догадываться и разбираться в текущих событиях по-новому. Некто в сером -это тот, от кого зависит названный Сталиным «второй фронт» в Европе, определяющий поражение или победу Красной армии.

Итак, если Некто поможет, мы подожжем европейский костер: тогда в Германии и Франции и всюду в Европе возьмут власть левые и соединятся с Россией. Тогда пожар может перекинуться и к самому Серому. И, значит, вот почему нельзя Серому нам всерьез помогать, он может помогать лишь настолько, насколько сопротивление Красной армии побудит Германию к миру на выгодных для Серого условиях.

Тогда Серый сделает Гитлера жандармом Европы, охраняющим мир от революции. Из всего этого выясняется, что возможность лучшей жизни нашей больше связана с революцией, чем с германской реакцией. И это возможно, если только Германия окажется не в состоянии энергично наступать… И возможно, что Гитлер, взяв Москву и Ленинград, сломит сопротивление… (Жид, Жандарм и Большевик = для игры в «лодочку».)

Одним словом, настроение Болота, ожидающего от немца напрямик исполнения своих желаний, в точности отвечает тем прежним перевалам чаяний конца большевиков: через три дня, через месяц и т. д.

Бытие большевиков определяется никак не нашим личным сознанием правды, не нашей совестью (со-весть): оно есть результат встречи всех мировых сил… И оттуда, из невидимого нам на Болоте источника приходит сила сопротивления.

Победа или поражение Германии определится, когда она поставит правительство в покоренной стране, обрадуются ли тогда ему или зачешут головы…

В Купани я спросил хозяина, нельзя ли где-нибудь в сарае поставить на сохранение автомобиль.

— Отчего же, — ответила хозяйка, — у нас в деревне стоит одна генеральская машина и шофер живет.

— А генерал?

— А генерал в кольце.

— В каком кольце?

681

— Окружен.

Хозяину показалось это слишком смелым.

— В бабьем кольце, — поправил он жену. . А она в азарт:

— Ни в каком не в бабьем, а просто в кольце под Ленинградом остался генерал, а шофер здесь, и машина у соседа в сарае стоит.

События: вчера вечером лесничий сообщил о ликвидации N. (леспромхоза).

Весь край ждет возвращения Александрова с водкой.

Колонна мото-механической части в лесу. Очень боялись, думали, что это авторемонтная мастерская, что навлечет самолеты неприятеля, а оказалось, это портные.

Вечером явился N. с докладом о Московской поездке. С того и начал, что предупредил о беде в ночь на 14 Нояб. Дело оказалось в том, что в соседнюю с нашим домом школу в 8 ч. веч. 13-го была сброшена фугасная бомба, от которой в нашем доме вылетели все стекла и даже с рамами. Мороз проник в дом, полопались водопроводные трубы, полилась, замерзая, из этажа в этаж вода. Одним словом, наша квартира со всем имуществом погибла, и мы остались только с тем, что увезли с собой. Виды на возможность возвращения, да еще, как мы мечтали, на своей машине, исчезли. И вот горе, а я радовался, что удалось увезти все свои тетрадки, все записочки.

Зимою ведь только хрупкое стекло держит в доме тепло, и при центральном отоплении дом без стекол есть могила. Стекла вылетают от далеко разорвавшейся бомбы, и человек выброшен на улицу. Величайшее злодейство! Но и то величайшее злодейство, что не принимаются меры достаточные против злодейства, и тот злодей, кто, зная об этом, молчал и берег свою жизнь, и, может, больше всех злодей — это ты сам, не отдавший жизнь свою за необходимое огненное слово.

16 Ноября. Попалась газета, из которой видно, что Черчилль вполне искренний и, наверно, хочет делать то самое, о

682

чем говорит. Но, по-видимому, и в самой Англии думают не все так, как Черчилль, и еще есть Америка. Следовательно, сделается не как хочет Черчилль (правительство подало в отставку -и все), а как оно выйдет.

N. приехал из Москвы, мы его спросили: — Ну как? — И он ответил: — Ничего не поймешь. — После трудного молчания добавил: — Те, кто знает, не скажет, а кто не знает и раньше болтал, — тот теперь примолк.

Откуда взялась эта мысль, что если все сбросить с себя и все вновь начать, то это, откуда все начнется, есть природа? Это вышло из веры в изначальный (природный) талант свой. И кто это чувствует, то это верно. Но неверно бывает, когда от себя заключают на других, что и все так, и «всех» помещают в «природу». Так что одна «природа» субъективная: т. е. что «природа» есть я сам изначальный — это верно, а что, напротив, переводят на человека, разглядывая природу со стороны, -эта «природа» внешняя ничего не дает существу человека и чужда ему.

Это, пожалуй, даже и хорошо, что московское мое богатство разрушено, хорошо тем, что в совокупности со всеми другими переживаниями создает почти физическую перегородку между тем, что есть теперь у меня и что было: для них в Загорске я теперь действительно как мертвый.

Со мною, главное, Ляля — и тут все! но я к этому молодецки выхватил из Москвы всего себя как писателя, со всеми моими дневниками и всякими записочками. После спасения всего главного какой интерес мне в обстановке квартиры и всяком таком добре? Больше всего мне жаль, что забыли целых полстопы прекрасной бумаги. И вот все-таки, несмотря на почти что пренебрежительно-насмешливое мое и вполне искреннее отношение к этой собственности, я чувствую, что именно через это сейчас задет в своей совести. Через утрату своего московского жилища я живо почувствовал, что это значит зимою -квартира с выбитыми стеклами, с замороженными водопроводными

683

трубами. Понял я, какая чудовищная жестокость узкого, ограниченного умственного кругозора должна быть у существа, бросающего зимою бомбы на улицы большого города. И что опять слепая же сила валится на наши головы, неразумная даже в отношении поставленных целей немецкого владычества над славянскими народами. Кому, правда, захочется жить с немцами после московского погрома, а подчиняться без всякого «хочется» невозможно. Непонятно кажется, для чего нужна такая демонстрация жестокости, если в Москве уже нет ничего военного, имеющего серьезное значение, и если ее можно окружить и вывести вовсе из сферы действия. Тут или сил нет для этого, или же ограниченность духа германского.

И вроде как бы в самом воздухе Болота возникла какая-то перемена настроений в пользу победы Красной армии, и <зачеркнуто: по-моему> вот именно Красной армии <зачеркну-то: а не коммунизма> Возможно, что во время московской паники, во время отъезда правительства произошло нечто серьезное, нам неведомое, что воздействовало на правительство и заставило его решительно заговорить. Но что-то есть… Или может быть и то, что немцы чуть не месяц стоят под Калининым, или речи Черчилля, или все вместе.

Как ждали эти дни вина! вот как ждали! И, наконец, дождались: Алексей Вас. Александров привез бочку из Александрова. Где-то, на каком-то дворе делили, а для избранных «отлили». К избе Александрова Михаила Кузьмича вытоптали тропу любители. И вот тут-то люди «отвели души», и я понял впервые, что это значит — вино для простого человека, я понял, потому что сам впервые в жизни почувствовал свою душу в таком страшном плену.

Исповедь Конюхова, зав. складом, который живет вдвоем с девочкой. Эта девочка взята была из дома беспризорников, когда он еще не разошелся с женой; когда же расходились с женой, то девочка, 3-х лет, выбрала отца. И с тех пор он этим был ушиблен. — Хорошенькая