беспрерывные орудийные выстрелы, теперь лишь изредка, через час по столовой ложке.
Продолжаю передумывать внушенное мне понятие народ с поправкой на современный русский народ, в том смысле, что наш народ лишен прямой воли: это аморфная масса людей, подчиненных извне единственному закону непротивления злу172. Слышал, что немца заставляет умирать на войне его Pflicht, a русского только послушание, вполне отвечающее непротивлению злу. Вот именно в том и разница Pflicht от русского послушания, что там во Pflicht немец слушается с уважением к повелительной силе, чувствуя с нею внутреннюю связь, может быть, даже и происхождение Pflicht из себя самого. А русский слушается только из страха к повелителю, переходящего в сознание, как естественная необходимость непротивления злу.
20 Ноября. Сосны все седеют и седеют. Тишина. Мягко.
То есть Васька этот оказался такой контра, что просто на удивление. Он рассказывал нам, что где-то, не то в Иванове, не то в Ярославле, германский самолет принял школу за Облисполком, снизился, дал очередь из пулемета в окна и положил начисто всех детей. А когда удалось этот самолет подстрелить, то летчик оказался мальчиком, его вели, и он улыбался. Я представил себе одного из мальчиков немецкой школы, такого, к примеру, как всезнающий сын Курелло, — почему ему не вести
690
самолет? допускаю даже 12-летних мальчишек с их жаждой героизма и дисциплиной немецкой школы. Да, вот откуда он вышел, этот современный немец-воин: из школы. И в наше время, в классической нашей гимназии мы тоже воспитывались чисто на немецкий лад, тоже была дисциплина.
Наши пионеры какие там немцы, много ли знают! но дисциплина и у них есть, и ею теперь все держится в армии, да просто страхом. Итак, допустим, что все население немцев, румын, болгар, австрийцев = 100 мил. Значит, мужчин 50 мил. всех, а без детей до 12, т. е. 12 лет из 60 минус еще 10 лет стариков от 50 -60 = 50/8 = 16 мил. Из них, скажем, 1/2 на тыловых работах и ¼ оккупационная армия = 16-12 мил. = 4 мил. Это почему-то неверно, у них было 9 мил., а остается 4 ½ мил. И отсюда ясно, что, если бы возник в Европе второй фронт, немцам пришел бы конец. Значит, все нити войны в руках наших союзников, что захотят, то и сделают. А они хотят — должны верить коммунисты. А они не хотят — верят их противники.
Помню, какой святыней была во мне моя мать. И вот к нам приехала скептическая еврейка Софья Яковлевна, и ей хотелось за столом взять ножку индейки, мать же, кажется, положила ей крылышко. Из этого С. Я. вывела заключение о скупости мамы и время от времени потихоньку от мамы, но при нас, детях, начала зло подсмеиваться. Вот как больно было! но по существу все дело евреев у русских было такое: внедриться в русский быт и разлагать его. От этого получалось, что с какой-то внешней точки зрения, со стороны все у нас достойно смеха, иронии, уничтожения, а что свято — о том и говорить нельзя. Скажи — и с фактами в руках докажут обратное.
Интеллигенция наша (3-й элемент) была продуктом разложения семьи, и даже ее особенная героическая нравственность была упадочной, продуктом разложения религии. И вся наша свобода, удаль, которой мы так гордимся, есть растрата наша <зачеркнуто: вроде всеобщего мороженого в трудное советское время>
Мой народ, которого я держался, не будучи народником, был мне вроде как теперь лес: я хожу по лесу и своими образами
691
как бы пересаживаю в человеческое сознание лес, улучшаю его и тем продолжаю изначальное неведомое мне творчество. Так и народ мне был наш, как для художника. Я по-своему продолжал…
Ляля заметила, что я у лесничего своим чтением имел успех отчасти за счет своего личного достоинства, тем более что после чтения Иван Кузьмич сделал попытку польстить мне сравнением моих рассказов с рассказами Аверченко. Но я не думаю, что Ляля права, потому что я всю жизнь пребываю в подобной среде, и, может быть, самое такое пребывание в, по существу не своей среде ей представляется за счет достоинства. Тут у нас расхождение в чем-то, может быть, в том именно, что она не оправдывает моего доверия ко «всякому» или на счастье, что, мол, я-то, может быть, чем-нибудь и поступлюсь, но зато, может быть, как раз-то и попаду на человека. Вот эту игру вслепую она и не одобряет, а требует во всяком случае выбора.
Сегодня при чтении книги Бытия о жертве Авраама думал я о том, что крепкая связь праотца с Богом выражает не что иное, как особенную силу связи человека того времени с землей, с материей, с вещами. Жертвоприношения в форме сжигания быков или баранов <зачеркнуто: в своей наивности> показывают священное отношение человека к жизни: все священно и связано с Богом. Помню, когда я одному еврею рассказал, как одна интеллигентная еврейка с риском для жизни своей подбирала золото, как другая еврейка (елецкие случаи)173 — он заметил: — Это герои, я думаю, что евреи спасают Россию. — Вот только теперь это понимаю: он указывал на еврейское чувство священности материи, такое, как у Авраама.
Возможно, что концентрация громадных капиталов в руках американских евреев есть современное выражение крепости договора Божьего с Авраамом. Даже и так мне представилось, что весь смысл существования капитала в наше время состоит в утверждении священности материи против исключительной священности и господства Слова (логоса), что самое наличие могущества всемирного небольшого народа еврейского есть современное выражение крепости древней связи Авраама с Богом.
692
Из всех народов в наше время только немцы, христианский народ, обладают чувством материи, подобным древнееврейскому, и так же воинственны, как иудеи (не есть ли эта воинственность тоже как следствие крепости связи с материей и родом).
Ведь чего хотят немцы? только земли и земли, а земля для возможности движения рода своего («арийского»). Недаром они для этого вначале рядились в «язычество».
Купеческий мальчик Волков174 бежал в монастырь, а когда его поймали и вернули к делу, он вдруг понял, что если жить, то надо жить богато, и мало-помалу стал миллионером. Немцы -это христианский народ после того, как им тоже, как купеческому мальчику, пришлось жить, хотят жить богато. Отсюда очень ясно, чем им мешают современные владыки материи -евреи.
21 Ноября. Дни проходят, и мы переменяемся, и давно уже нет нас, тех двух, которые встретились в Январе 1940 года. Но мы теперь на страже тех дней, мы их храним. Так и полыхнет по сердцу, когда иногда представишь себе, что прошлое даром прошло. Я думаю, что Ляля, работая весь день, понимает свой труд целиком как охрану добра, сотворенного нами в те прошедшие дни. Так везде и во всем, на земле и на небе один закон в двух фазах: одно дело добыть добро, и другое дело его сохранить. На этом законе создавать и хранить построена и личная жизнь, и вся история. Так и Христос создает, а церковь хранит созданное и распределяет его. Так любовь охраняется браком, так революция и государство, так и вода течет в берегах, так, наверно, и Бог, создав мир, поручил человеку хранить созданное и вновь, продолжая Божье творчество, создавать новый мир и, создавая, его охранять.
Так и стоят прекрасные сосны в своих сединах, и все так же тихо и тепло. Выстрелов почему-то больше почти не слышно. Мы ходим ежедневно на Болото чего-нибудь стрельнуть. Я засел за Библию и решил прочитать ее всю от начала до конца. Мысль, направляемая этой книгой, показывает в особом свете современные события. Ясно становится, что избранный арийский
693
народ в современных условиях повторяет историю Израиля. Только теперь эта война представляется как война обиженной земли против неба.
Даже если и в Боге жить, как праотцы, но понимать жизнь как заботу о хлебе и роде, то теперь после слов «не единым хлебом» и «оставь отца и мать»175 так по-прежнему жить нельзя. Но вся эта мировая война как будто направлена против Евангелия. В то же время и Слово потеряло силу и отошло куда-то в молчание. И человек, приставленный к машине, потерял волю и смысл. Так что Слово отвечает не из пулемета: оно поражает своим молчанием. Да и правда, каждый из нас не тем подавлен, что среди белого дня самолет, управляемый мальчиком, снижается и, приняв школу за Исполнительный Комитет, из пулемета в окна расстреливает школьников. Или что в центр многолюдного города падает тонна динамита и летят в разные стороны головы, руки, ноги женщин, стариков и детей. Даже и к этому люди привыкают, спасаясь тем, что кого убило, тот не чувствует, а кто остался, тот радуется, что сам уцелел. Не это страшно, а вот страшно всем, что это можно и против никто ничего не может сказать.
Слабость Болота: каждому из них ненавистны порядки лично, а коммунист в этих условиях должен делать что-то не для себя. Один только о себе (собственник), другой только о людях (чиновник). Так вот и спорят между собой чиновник и собственник:
— Чувствуешь, главное, что мы растворяемся окончательно во лжи и растекаемся в грязь.
— Погодите, нас поддержат союзники.
— Чтобы нас таких Англия допустила Европу устраивать? Об этом и думать нечего.
Падение было в том, что коммунист-революционер потерял лицо и превратился в чиновника и что всякий человек, имевший лицо, стал представлен как враг, частный собственник, хотя бы даже только своего лица. И все растеклось в грязь, т. е. все стало безликим.
694
Вот откуда и происходит та двойная жизнь, которой жил, напр., чиновник конца империи: как чиновник, на службе он не мог иметь своего лица, закрывался и открывал лицо свое, лишь когда возвращался домой. В наше же время чиновник, вроде писателя Панферова, и в семью возвращается и там лицо не может открыть. Попов рассказывал, как напряженно ведет себя Панферов дома из опасения сказать лишнее.
…Я помню эту «тайну» подполья, главным образом и оттолкнувшую меня от политики. Хранимая тайна и вообще заговор, как только кто вступает в него, тем самым уже становится убийцей из-за угла. Каинова печать ложилась на каждого заговорщика. Каждый делался преступником (переступая за черту настоящего) и находил себе оправдание в будущем. Но когда пришло будущее, за которое он отдал душу, сам он был наказан за преступление именно потому, что теперь уже переступать никуда не надо. И на место преступника-революционера был поставлен человек без души и лица: чиновник.
