спокойно и радостно дозволяет хозяину — мужу войти к себе.

— Не избаловать бы, — сказала она.

— Пожалуй, — согласился я.

— Пожалуй, — сказала она, — это уже и совершилось: ты избалован.

Кто для кого?

— Ты же для литературы существуешь…

— Нет, я существую для Валерии, а Валерия существует для литературы.

— Нет, Валерия для тебя, а ты через Валерию — в литературу.

В «Крейцеровой сонате» сказалась вся сила изуверства в презрении к плоти посланника Сатаны. И через это раскрываются глаза на всю культуру этого разделения: так все и нужно это раскрыть, нужно всем глаза раскрыть на это (мысль Ляли).

20 Апреля. Вербная суббота. С утра туман и теплый дождь, первое начало позеленения на дорожках, в первый раз после Святой недели в отсутствии Ляли берусь за перо. Настолько сильно чувствую Л. возле себя, что от разлуки не страдаю, и мне хорошо. В сторону же Ефр. П. и сыновей ни малейшего чувства, кроме ожидания какой-то неприятности с их стороны. Замечательно, как успокоилась Ляля относительно Лаврушинского, когда уверилась в нашей любви. Очевидно, все споры со мной были из недостатка доверия.

Дорвался до работы и до вечера писал. Наметилась «Брачная ночь» и, кажется, замечательно. На тяге в отношении охоты опять было мало страсти, и все думал о своем.

Раньше в природе я как в море плыл на корабле, и меня природа окружала, как на корабле. Теперь же в природе я стою, как у берега моря, и этот берег — мой друг.

Еще я думал на тяге о справедливости разрушающей силы всего Нового Большого, идущего против Старого Маленького и сокрушенного. И что есть милые, прелестные существа и создания,

144

обреченные на гибель. Но есть в этом всеобщем исполнении закона развития непонятные исключения: в этом Малом, обреченном, открывается такая сила сопротивления, что на его сторону становится само Будущее. Так мы знаем все, что в «Медном всаднике» будущее не за Петром, а за Евгением. Так и борьба этой девочки Ляли за себя, за свой любимый мир…

21 Апреля. Вербное воскресенье. Сегодня удалась моя утренняя молитва. Я просто, как друг, попросил Иисуса Христа помочь мне уберечь Лялю с собой до конца жизни. И в ответ на эту просьбу получил уверенность в том смысле, что: «Все зависит от тебя самого, если ты будешь со Мной, она неизменно будет с тобой». После того я увидел ее как бы окруженную тем паром или дымкой, которые исходят от земли в Апрельские дни, через которую смотреть — все видимое колышется и преображается. Мне она была и как обыкновенная женщина, и как еще нечто, чего у всех нет. Странно было, что через это мне открылось правило чисто практическое, правило отношения к ней. Ни в коем случае не надо мне влиять на нее в отношении литературной помощи чисто практической, кроме того, что если самой захочется. Еще надо искать в отношении внутренней помощи, что же касается внешней, то она этим и так по существу своему преисполнена во всех отношениях слишком достаточно. Надо, напротив, стараться дать ей самой пожить хорошо: она это заслужила, и вот этим именно усиленным вниманием и можно удержать ее навсегда. И это в своих руках: любишь — и будешь держать, разлюбишь — уйдет.

Когда чего-нибудь в жизни ждешь со всей страстью, то в ожидании сама-то страсть ведь не расходуется. Так я всю жизнь свою ждал ту женщину, которая была у меня в юности. Я ждал ее, и когда она через мое ожидание пришла, то я все сохранил у себя для нее и встретил, не чувствуя приближения старости. Но удивительно мне было в то время оглянуться на людей, как они все пошли против священного огня, сохраненного в золе жизни от юности, и все упрекали меня в старости, и потихоньку над этим смеялись, и судили о моей любви «с физиологической точки зрения». Глупенькие, не понимают, что даже и

145

с этой стороны я был сильнее их. Мне было трудно, конечно, бороться с ними внешними средствами, но я внутреннюю силу свою глубоко сознаю и за свою любовь в бой вступил, и, отбросив жалость, так называемые привязанности и другие рабские чувства, вступил в бой, готовый на все жестокое даже, без чего не бывает войны.

После обеда явилась из Москвы Клавдия и сказала, что в Лаврушинском ее встретила «небольшая плотная женщина». Этого довольно было. Не уехала! И на сколько счастья прошло за неделю, на столько здесь злобы. Теперь я уж больше ни видеть ее, ни говорить с ней больше не в состоянии. Очевидно, что жил перед отъездом на нервах только, и когда оправился, полученный шок при напоминании режет душу. Вот отчего тот или иной человек «ни с того, ни с сего» вдруг дергается, мигает, таращит глаза, кривит рот и т. п.

1) Дождаться Лялю. 2) Связь с Аксюшей. 3) Срок ультиматума. 4) Развод и суд.

Лично ни в чем не участвовать, работать и беречь Лялю.

Тужить теперь не надо: самое главное, чего тогда не было, теперь со мной. Это что Ляля со мной, что она зажжена не менее моего, и для двух все пустяки.

Извращенная любовь — это от слабости духа, и это есть не «поднимать» любовь, а опускать. Все это она понимает, как губительство всего святого. Пишу сейчас лишь для того, чтобы унять поднявшуюся тоску от вести о Ефр. Павл.

Собирая том «Дневника», читаю свои искренние записи и даже в этих чисто художественных вещицах чувствую упрек своей жизни. Так вот описывается, что приходит тоска, и так об этом говорится, будто она неизбежна. Между тем, с тех пор, как знаю Лялю, нет этой тоски. И так вот жизнь эта отшельническая по существу только эгоистическая, по существу духовная с аскетическим презрением к самой жизни. И это в глазах чудаков имело вид «Пана», и сам я.. охотник’ Ай-ай-ай, выходит аскетизм-то был предпринят ради литературы о Пане. Из-за этого призрака замариновал себя в банку и так провел жизнь,

146

как наконец все оборвалось и захотелось страстно получить то, что есть почти что у каждого.

Бывало в этом романе и самого факта нет, а я делаю вывод из мнимого факта, как из настоящего. Взять, напр., поцелуй. Кажется, нет ничего более обманчивого: поцелуй может и совсем ничего не значить, а покажется Бог знает чем.

22 Апреля. Ночью призывал к себе Лялю и постепенно к утру, на молитве понял, что любовь моя к Ляле — вся любовь: что это чувство, сосредоточиваясь в Л., обнимает весь мир, преходящий и вечный. Эта собранная любовь (вся любовь), поднимаясь во мне, потому стремит меня к молитве, что нуждается в вечности. Продумав это, я уверился окончательно в правде своей при борьбе с Ефр. П. и ненависть к ней, которая вчера поднялась, перестал испытывать. Она получает то, что заслужила.

По-моему, Л. полюбила меня по-настоящему именно в те минуты, когда я уснул в постели на ее руке, тут что-то ей пришло от «спи, дитя мое», от ее призвания. Проснувшись, я изумился на нее: Мадонна, и даже свет от лица…

Анализ ее слов: «мне кажется, я люблю тебя больше мамы». А, между тем, сказала после очень чувственной ночи. Любовь же к маме у нее вышла из любви к Богу… Этой любовью она сама удовлетворяется . Не в состоянии анализировать, надо спросить у нее.

Предисловие к «Дневнику».

Эти мои заметки в дневниках.

В отношении движения сердца своего во время работы над литературными произведениями я вижу три пути:

первый путь — это писать для прояснения или радования своего собственного сознания, это, значит, писать для себя;

второй путь — это писать для всех,

и третий — писать для определенной личности, любимого человека.

147

Огромное большинство всего написанного мною пишется для себя, а потом из этого выбирается для создания вещи для всех, часто под предлогом обращения к «другу».

Писать для определенного лица, любимого человека мне мало приходилось, потому что даже при отражении искреннего чувства в письмах этих я ловил в себе литератора. И думаю, что, может быть, этот третий путь личного обращения есть не литературный путь и не поэзия, а просто жизнь.

Из двух же оставшихся путей, для себя и для всех, путь «для себя», по-моему, имеет решительное право на существование, как надежнейший путь питания литературы «для всех».

Желая эту мысль развить в примерах, я хотел, было, свою новую вещь «Неодетая весна» представить, как она собиралась из этюдов, написанных для себя. Эта работа, однако, так меня увлекла, что я вышел из сезона «Неодетой весны» и собрал написанное для себя и про осень, и про другие сезоны.

Огромное большинство записей мгновенны и так неожиданны для сознания в своем явлении, что писатель еще не успел излукавиться, как это бывает почти всегда в крупном произведении. Миниатюра, как искреннее…

После обеда явилась из Москвы Ляля, полуживая, с кашлем, с гриппом. Рассказывала о свидании с Аксюшей, о том, что Павловна не сдается… 5-го Мая назначено свидание с юристом. Даю обещание больше одну Лялю не отпускать в Москву.

Наше свидание после 3-х дней разлуки было такое радостное, такое бурное, будто год в разлуке прошел.

Хлебнув нового горя, Ляля как будто возвращается в свою привычную стихию мук и радость минувшую хоронит.

23 Апреля. Ночь любви, на которую не всякого и молодого-то хватит, дала мне только счастье, и утром я встал бодрый и бесконечно благодарный моей подруге.

Если, лежа возле Ляли, с ее рукой под головой, уснуть невинным сном ребенка и потом открыть глаза, то окажется, что она не спит, а глядит на тебя с глубокой нежностью и счастьем. Во время этого сна окажется, она жила какой-то своей отдельной жизнью… В этот раз я спросил ее, какая во время сна моего

148

у нее бывает любовь, та ли, как было перед тем. — Перед тем, -сказала она, — была у меня любовь к тебе, как к мужу, теперь я люблю тебя материнской любовью. Но этой материнской любовью я люблю не одного тебя и могу любить многих.

Мне пришло в голову, что в этой любви «к мужу» таится, конечно в преображенном виде, то собственническое чувство, которое Ефр. Павл. называет тоже любовью и ради этой собственности способна уничтожить меня самого. Напротив, в той любви Ляли, как она говорит «материнской», таится ее сокровенное желание достигнуть радости «умереть прежде смерти».

Есть во всем образе Ляли что-то ребячье, как у меня в такой же степени мальчишеское, и в этом «будьте как дети» мы находим себе соединение