и клятв возможна лишь между равными, для неравных положен брак — как неподвижная форма. Но благословения на брак, на любовь, на откровение помыслов испрашивать… и мы сегодня ночью пойдем к нашему кресту КБ и там в лесу вместе помолимся.

Сегодня она мне говорила о возможности через меня оправдаться во всех своих «блудных» грехах*. Больше! я мог бы ее поднять из этого и, во всяком случае, все разобрав, оправдать. На это я ответил, что если я люблю ее, то тем самым и оправдываю (почему бы и не заняться всерьез этим анализом отношений «Магдалины»?)

Начало письма: Уважаемый Мих. Серг. По уговору с Валерией Дмитриевной я взял нелегкую задачу на свою совесть оправдать ее поступки, имеющие с внешней стороны характер преступлений. Скажу Вам больше, у меня есть тайный и дерзкий замысел представить эту женщину в своем искании земной любви, как святую. (Царственная любовь и страдальческая.)

* В машинописи приписка рукой М. М. Пришвина «Блудницей я считаю тебя в смысле, какой дает глагол «блуждать», а никак не «блудить»» (1952 г)

170

Полнолуние. В березовом лесу мы с Лялей продолжали разговор о нашей свободе в том смысле свободы, чтобы нам исходить из наличия нашего чувства и мысли, а не из форм, клятв, обетов и обещаний, которые созданы великими людьми для воспитания маленьких.

— Мы должны быть свободны, — сказал я, — как те великие люди, почему не можем мы жить и мыслить, как равные им? Можем?

— Конечно, можем.

— Вспомни всех великих, включая Ленина, все они жили полным настоящим в своем творчестве, и все они, живущие полным настоящим, сулили маленьким людям счастливое будущее. Мы должны сделать наоборот, мы должны обещанное будущее сделать настоящим. И давай это делать сейчас же и не раздумывая. Вот этот загадочный крест на березе с твоими инициалами КВ. Давай этот клятвенный символ сделаем живым нашим крестом в лесу.

В это время луна достаточно высоко поднялась, и стемнело настолько, что от деревьев легли тени. Мы нашли без труда березу с нашим крестом. Ляля вслух читала вечерние молитвы, и я, отвечая ее душе, тоже, как мог, присоединился к вечному.

После молитвы, этого усилия испросить благословение у Бога нашей любви, мы, сосредоточенно думая, возвращались домой и вспоминали, что Олег любовь Ляли называл царственной любовью, значит, любя, она царствовала, и только такая любовь могла ее удовлетворить. При этом вспомнили и то, что с самого начала я в отношении к Ляле, ее любви, ее делу -взялся быть служителем, и был таким, и пребываю. С большой радостью напомнил я, что, благодаря только этому свободно-служебному состоянию, достиг сегодня просветленного ответа на предложение «откровения помыслов», а именно: если мы любим друг друга, мы это будем делать без обета и всякого принуждения.

А еще, возвращаясь домой, мы говорили о том, что едва ли бы сошлись, узнали, поняли друг друга, если бы встретились ранее определенного судьбою времени. — Я бы, — сказал я, — не мог бы узнать тебя из-за своей личной заинтересованности в

171

тебе, любя, я не мог бы не создать из тебя собственности, как другие, составляющие хвост в движении твоей кометы, пересекающей традиционные орбиты обыкновенных светил. В молодости я, как все, не был свободен, и мое движение тогда, тоже как у всех, определялось силой всемирного тяготения.

20 Мая. Любовь от мысли.

Когда выскажешь новую мысль и Ляля поймает ее, то вдруг останавливается с расширенными глазами, узнает в этой мысли что-то свое, радуется и со страстью принимается обнимать и целовать, благодарить. Так бывает у нее это прямо из мысли, как дождь из облака, родится любовь.

Ляля работала много над моими дневниками.

Цветет черемуха всем цветом, так хорошо поет соловей, как Ляля никогда еще не слыхала. Загоревал было я, что один в лесу, а Ляля работает и не знает сейчас, как много в лесу цветущей черемухи, как хорошо поет соловей. Счастье мое, однако, было так велико, что я скоро повеселел и сказал себе: «Пусть она работает и ничего не знает, я так расскажу об этом, что слова мои полюбятся ей больше, чем песнь соловья».

Вдыхаю аромат клейких листиков, черемухи, ландышей, слушаю соловья, иволгу, горлинку и думаю, не устаю думать и при таком счастье.

Неужели, думаю я, стал бы я заниматься зверями, птицами, собаками и шататься по свету, если бы знал, что на том же самом земном шаре, в той же самой стране, в той же самой Москве, где-то возле Тишинского рынка живет моя Валерия! Да знай я, что она где-то живет и ожидает меня, я бы к каждой интересной женщине подходил и в опыте с ней узнавал, не она ли Валерия. Но не буду горевать о том, что жизнь свою продремал: ведь множество же людей, и не таких глупых, как я, хорошо знают о существовании где-то своей Валерии, растрачивают силы свои на чужих и не находят свою. Я же, как ребенок, очарованный игрушками и сказками, сберег свои силы, и Валерия сама пришла ко мне, пусть старому, но юному душой и сильному.

172

21 Мая. Страшная сушь продолжается. Ляля начала заниматься фотографией и дневником своим (прибираю ее к рукам).

Вечером при восходящей огромной луне гуляли, и, перебирая пережитое, закрепляли нашу любовь. И у меня исчезало все мое лично отдельное, даже мои друзья становились ее друзьями. И так в будущем жизнь моя делалась не моя, а наша, и так все у нас, все наши воспоминания и надежды, и мысли сходились в одно, как будто мы находились на слиянии рек и одна река вливалась в другую, и дальше текла одна река — широкая и полноводная.

При луне в лесу Ляля говорила, что не любит мистику, как слабосильную подмену религии. И то же она находит во мне, и говорит, что это нас тоже соединяет. Я же думал о том, что любовь настоящая бывает непременно на слиянии рек.

22 Мая. «Имущему дается, у неимущего отнимется»101, это евангельское изречение Ляля применила к себе, как к имущей (дух) и получившей счастье во мне, то же самое она применила и ко мне, как к «очарованному страннику»102, не соблазненному внешним успехом.

В природе угрожающее состояние засухи. И жутко думать, что какое резко противоположное значение имеет один и тот же образ «безоблачного неба», если обратить его к засухе или к состоянию наших душ с Лялей. Наш хозяин Сергей Матвеевич говорит, что и «облака погорелые».

— А барометр, — спросил он, — действует по-прежнему, его-то это не коснулось?

После обеда Ляля ушла одна в поле. Я нашел ее сидящей на клевере с выставленными на солнце коленками. Она говорила мне, что к ней вернулось сейчас то детское состояние, когда никого не нужно, нет никаких обязанностей и вообще «я сама по себе». — А где же я? — спросил я. — Ты, — сказала она, — сам по себе и тоже отдельно.

Я очень радовался ее счастью, и мне было на душе легко: независимо от любви моей выходило и простое доброе дело.

173

Наличие настоящего и небывалого счастья не дает мне еще возможности раскинуться поэтической мыслью, как, бывало, раскидывался Олег. Но я знаю, что это счастье дается для того, и надеюсь твердо прийти к тому не путем утраты (как Олег), а, напротив, осознания своего счастья.

23 Мая. Приехал Раттай. Уехала Аксюша за провизией. Все обошли «мамин круг», и Раттай нам рассказал о превращении Александра Добролюбова103.

Наш ночной разговор о романе моем с Козочкой104 (впервые понял отказ мой от физич. любви)105.

Говорили о материнском чувстве женщины в общем чувстве любви и так добрались до самой Валерии, насыщенной материнской любовью. И тогда оказалось, что это не мужья у нее были, а дети, и самый любимый из них — это я.

Вот это новое понимание и этот необыкновенный опыт надо влить в мое понимание старое своего пути: «будьте, как дети».

24 Мая. Составляем «дневник», как букет. Разумнику больше всего понравился рассказ «Альпинист и осел»106. На Лялю Разумник произвел самое тяжелое впечатление выражением своей полнейшей уверенности в собственном каком-то знании.

— Невозможно, — говорила она, — поднять разговор ни о чем спорном, потому что спор поднимать с ним все равно, что с забором или стеной; приходится говорить лишь о бесспорном, и это до крайности скучно.

— Самое же главное, — ответил я, — мне кажется, что в нем даже и нет объективной уверенности, а вечное мучительное сознание ослиного содержания в имени Разумника само собой создало эту оборонительную форму уверенности.

«Постель» — тема с эпиграфом из Мопассановой «Постели»107. Наша постель — это место, где душа сливается в одно. Утром на рассвете я просыпаюсь от мыслей, и один, как ни бейся, заснуть не могу, но стоит мне перейти на постель

174

спящей Ляли, положить руку на ее тело, и я засыпаю, и просыпаюсь вместе с ней бодрый и сильный. Перед сном, на постели мы с ней все говорим — мы супруги. (Если о любви писать, о ее оправдании, то нужно прежде всего постель оправдать).

28 Мая. Вчера при случайной покупке в каком-то магазине Ляля перекинулась улыбкой с ей незнакомой бухгалтершей. И эта улыбка двух женщин выражала затаенную внутреннюю сокровенную силу, двигающую людьми.

Узнал, что А. А. Мейер, предназначенный быть вечным «ослом», умер, и при конце своей жизни к нему пришла женщина и сняла с него его вечное дьяконство, его книжность, его ненужность. У меня мелькнуло, что любовь такая во искупление страданий, глупости, никчемности и всего такого обычного «как у всех» действительно существует на свете и, может быть, чаще всего приходит на склоне лет. Вот эту любовь и надо мне вскрыть для людей, в этом мой подвиг.

Еще было: в ожидании трамвая Ляля отломила себе кусок калача, и когда стоящий рядом красноармеец сказал: «Вкусно?», дала и ему кусок калача. Тогда красноармеец внезапно процвел. После того мы говорили о прелести таких случаев и о возможности такого путешествия.

27-го появление Левы: мирные переговоры.

29 Мая. Мои дамы с утра показывали Леве Бахметьевскую, и тот, как ягненок, восхищался и любезничал с Лялей. Вот как все перевернулось. Не от Ставского ли все вышло?

Вечером были у Ставского, я сидел, как в корсете, Ляля врала108, как сукина дочь (научилась!).

Разумник привез из Можайска от Александра Васильевича нужную бумагу для Ляли.

Вчера, часов так в одиннадцать дня, наконец-то я достиг того, с чего и надо было начать эту борьбу с женщиной: развелся и стал свободным человеком. И замечательно, что тут же после обретения